Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941-1945 - Сергей Михеенков

Петр Маркович снова был со мной. Во второй батальон я, как уже рассказывал, не вернулся. Но по своему третьему взводу, с кем принял первый бой, тосковал. И через комбата вытребовал к себе во вновь формируемый взвод нескольких человек. Правда, их просто так не отпустили. Комбаты произвели обмен. Так что мой связной Петр Маркович снова был рядом.

Пулеметчика, который все время находился слева от меня, я переместил дальше на фланг. Вместе с пулеметами принесли шесть дисков. Арсенал наш пополнялся. Непросто взять взвод, когда в нем четыре пулемета и еще один трофейный, который, при крайней необходимости, мы могли пустить в дело.

Когда мы стояли в обороне, я сам чистил и смазывал пулемет, заряжал диски. Эта работа была мне не в тягость. Более того, я с удовольствием, когда случалась свободная минута, возился с оружием, потому что любил его. Солдат должен любить свое оружие. Тогда оно всегда будет исправным и готовым к бою.

В 50–60 метрах за нашими окопами расположился расчет станкового пулемета «Максим». Командовал расчетом сержант Кизелько. Позицию свою пулеметчики оборудовали ночью. Где-то раздобыли большие саперные лопаты, видимо у минометчиков, и отрыли основную и запасную позицию до рассвета. На рассвете я у них побывал. «Максим», накрытый трофейной немецкой плащ-палаткой, стоял на дне окопа. Кизелько получил от ротного приказ прикрывать нас и минометчиков. Но вскоре из разговора с ним я понял: задачей его было прикрывать в первую очередь минометчиков, а нас — по мере возможности. Минометчики расположились за опушкой леса в небольшой впадине, заросшей кустарником. Место для позиций батальонных минометов идеальное. С немецкой стороны впадина совершенно не просматривалась. Да и замаскировали свои «самовары» минометчики хорошо, так что и с воздуха их не смогла бы рассмотреть никакая «рама».

Так что «Максим» сержанта Кизелько должен был прикрыть минометчиков в случае, если немцы прорвутся через наши окопы.

Минометчики стреляли мало. Правда, нам несколько раз хорошо помогли. Они накапливали запас мин. Днестр уже разлился, разошелся широко по своим поймам и рукавам. Мины подвозили на лодках. Подвоз — дело непростое. Нужно преодолеть 10–12 километров опасного пути. Мины доставляли в основном ночью.

Солдаты вспоминали ночную атаку, все подробности боя. Иногда подшучивали друг над другом. Все хвалили находчивость ротного: надо же, придумал сигнал к атаке — стук саперных лопат. На ракету, да еще зеленую, немцы бы отреагировали мгновенно. Встретили бы нас огнем. А стук лопат — звук на передовой, где солдаты обеих сторон всегда что-то копают, посчитали обыденным звуком. Более того, если противник окапывается, то это означает, что атаковать он не собирается. Когда же мы незаметно для них подбежали вплотную к окопам и закричали «Ура!», тут их и вовсе покинуло самообладание. Они почти не ответили на нашу стрельбу. Видимо, спали. И когда услышали наши крики и автоматную стрельбу, вскочили и побежали в тыл, чтобы только не попасть в плен. Три трупа лежали на участке первого отделения, один — на левом фланге, где наступало третье отделение. В центре трупов не оказалось. Я со связным шел в центре. После боя я и говорю своему связному: «Петр Маркович, что-то ты плохо стрелял. Ни одного немца нет убитого». А он только усмехнулся и говорит: «Наши с вами, товарищ лейтенант, умирать уползли».

Мои автоматчики говорили, что до этого ни разу не доводилось участвовать в ночных атаках. Только в дневных. И вспоминали: когда наступаешь днем, всегда потери. Артподготовка не всегда эффективна. Иногда артиллеристы удачно подавляют их огневые точки, а иногда снарядов сыпанут вроде много, а пулеметы их остаются неподавленными. Стоит только подняться, как оттуда — сплошная стена огня. А тут запрыгнули в их окопы без потерь. А их хоть и немного, но все же потрепали.

9 или 10 апреля 1944 года рано утром с НП командира роты приполз связной:

— Ротный приказал срочно прибыть к нему.

Я — следом за связным. Приполз, докладываю. Смотрю, на НП сидит еще один старший лейтенант. Представился: комсорг полка. Форма на нем с иголочки. Сапоги отдраены — ни пылинки. Белый подворотничок, запах одеколона… Как все равно в тыл, в деревню, на танцы собрался. Мне сразу свои ноги со сбитыми до рыжины мысами заляпанных окопной грязью сапог захотелось куда-нибудь спрятать. Встал он с ящика, прошелся передо мной пружинистой уверенной походкой человека, который волен здесь был отдавать любые распоряжения, и говорит мне:

— Комсомолец?

— Комсомолец.

— Сколько комсомольцев во взводе?

Я ответил. Комсомольцами во взводе были все солдаты до 25 лет. Он, довольный, кивнул мне в знак одобрения. Но я внутренне напрягся, ждал, что же дальше? Не для того он меня сюда вызвал, чтобы осведомиться о количестве комсомольцев во взводе, который находится сейчас в отбитых у немцев окопах.

— Ты должен поднять свой взвод в атаку, выбить немцев из их окопов во второй линии и наступать дальше, в глубину, до ветряных мельниц.

Я выслушал его и подумал: это уже что-то новенькое в нашей роте — в присутствии командира роты боевой приказ отдает почти незнакомый офицер штаба полка. Сказал ему, что ветряные мельницы находятся правее моего взвода, значительно выдвинувшегося вперед основных порядков роты и всего батальона. Говоря ему это, я надеялся, что, как само собой разумеющееся, человек, имеющий на плечах погоны старшего лейтенанта, имеет на тех же плечах и соответствующую голову и сразу поймет все остальное. Но комсорг с упорством человека, настаивающего на своем первоначальном решении, продолжал смотреть на меня. Тогда я начал расшифровывать:

— Чтобы атаковать ветряки, мои автоматчики должны развернуться фронтом вправо и, таким образом, подставить свой незащищенный левый фланг под вероятный огонь противника. Думаю, товарищ старший лейтенант, немцы не замедлят воспользоваться выгодным для них обстоятельством. Мало того что подставим свой фланг под огонь, но еще и откроем свой участок, за которым позиции минометчиков.

Меня уязвило, что боевой приказ, причем такого авантюрного характера, отдает мне не мой ротный командир, а комсорг, которого мы ни разу не видели не только в атаке, но и в бою вообще. Я посмотрел на старшего лейтенанта Макарова. Тот молчал и старался не смотреть в мою сторону. Я сразу понял, что они тут уже все обговорили, осталось отдать приказ. Вот для этого меня сюда и вызвали. Правда, связной доложил: «Ротный приказал срочно прибыть к нему». Я хотел было повернуться к нему и взять под козырек, и уже приготовил слова: «Товарищ старший лейтенант, прибыл по вашему приказанию…» Но это означало еще и испортить отношения с ним. А он тут не виноват. Прибыл товарищ из штаба полка… Ничего не поделаешь. То, что он отводил глаза, о многом говорило. А этот, комсорг, глаз не прятал, смотрел прямо, уверенно. Такой не только что взвод, а и роту, и батальон на пулеметы пошлет. Я же для него был никто. Случайный лейтенант из окопов, которые он разглядывал только в бинокль. Вот пришел я, выслушал приказ, ушел и — нет меня, как будто и не было вовсе. Так что слушай и исполняй, Ванька-взводный…