Тайна гувернантки - Эмилия Остен

— Ты сама-то в это веришь, Кейлин?

— Не особенно. Просто по привычке оправдываю брата, а в данном случае ему оправданий нет. Хорошо бы выслушать и мисс Ларк, однако я не рискну ее тревожить. Умопомрачение Кеннета — наша проблема.

— Вот именно.

— Ненавижу беседы на повышенных тонах, — уныло призналась Кейлин. — Меня трясет.

— Эй!

Ричард поднялся, подошел к ней и взял за плечи. Весьма вольный жест, но только не между ними. Их с Кейлин связывает нечто большее, чем дружба, и совсем иное, чем любовь. Наверное, общая смерть, прошедшая слишком близко.

— Не воспринимай это столь тяжело.

— Не могу. Я привыкла к спокойной жизни, а крик, неприятности, ссоры с Кеннетом — это ужасно. Каждый раз такое чувство, будто меня вывернули наизнанку. К счастью, это случается редко.

— В последнее время — часто.

— Из-за мисс Ларк.

— Ее-то ты, надеюсь, не обвиняешь?

— Мне бы не хотелось.

Ричард обнял Кейлин, и минуту они стояли, ни слова не произнося.

— Ладно, — сказала Кейлин, отстраняясь. — Я пойду к Кеннету. Будем мириться. А ты иди к себе; хочешь, я позову Филиппа, чтобы он помог тебе подняться по лестнице?

— Я и сам прекрасно поднимусь.

— Я слишком хорошо тебя знаю, Ричард Мэнли.

Он поцеловал ее в лоб:

— Беги. Я посижу здесь еще немного. А потом позову Филиппа, обещаю.

Кейлин кивнула и ушла. Оставшись в одиночестве, Ричард вернулся в кресло и сидел четверть часа, глубоко задумавшись и не сводя взгляда с портретов Бальтазара и Агнессы Фэйрхед. Отец близнецов смотрел из рамы недоверчиво и сурово; мать же, белокожая брюнетка с высоко уложенными волосами, еле заметно улыбалась. Этот намек на улыбку будит в Ричарде неясные чувства. Он заерзал, вглядываясь в лицо женщины, которая уже почти двадцать лет как мертва.

И тут его осенило.

Эмбер спала отвратительно, всю ночь проворочалась с боку на бок. Лучше бы ее мучили кошмары, но нет. Снились обрывки событий вечера: вот кусты качают темными ветвями, вот горячие руки Кеннета ложатся на плечи, вот недоумевающе смотрит ни в чем не виноватый Ричард… Образы плясали вокруг, затягивали в хоровод, подбрасывали подробности: а помнишь, помнишь?.. Если бы она могла понять, что случилось! Если бы могла истолковать!

Едва рассвело, Эмбер спустилась в сад. Она не рискнула совершать дальнюю прогулку, так как могла встретить Ричарда, который в последнее время слишком часто попадался ей на пути. Можно счесть это знаком судьбы и сделать какой-нибудь жизненно важный вывод, однако Эмбер настолько запуталась, что уже не знала, что и как понимать. Вряд ли лорд Мэнли встречался ей нарочно. Вряд ли Кеннет Фэйрхед хотел причинить ей зло.

Или… хотел?

Эмбер настолько привыкла видеть людей хорошими, несмотря на неспокойное детство и годы в пансионе, что даже не предположила, будто Кеннет мог вести себя так, руководствуясь плохими побуждениями. Обычно Эмбер окружали одни женщины; врачи, учителя, случайные знакомые — это все не в счет. Так что представление о мужчинах мисс Ларк имела весьма романтическое. Они казались ей существами наполовину из плоти, наполовину из вышнего света, благородными, умными, добрыми. И, приехав в Грейхилл и познакомившись с Джонатаном, Эмбер только лишь уверилась в правильной оценке сильной половины человечества.

Джонатан — образцовый семьянин и сильный мужчина, он нежно любит свою жену, обожает сына, заботится об Аделии и даже интересуется делами Эмбер. Он управляет своими землями, исполняя долг перед родом и обществом, не замечен в порочащих связях, любит жизнь, он ярок и знает, чего хочет. Женщины могут предавать и причинять боль, это Эмбер знала и никогда до конца не доверяла женщинам — этому научила ее тетя и девушки в пансионе. Но мужчины… Тетя Ларк отзывалась о них с горечью и презрением, только вот она сама вызывала у Эмбер горестное недоумение, и не стоило слепо доверять ее словам. О, маленькая Эмбер пыталась добиться от тети безусловной, вечной любви, предлагая свою преданность и обожание, однако все это иногда принималось, а иногда отвергалось, и никак было не разобраться — где правда и где ложь. Рассказы о том, какой, дескать, негодяй был ее, Эмбер, отец и какая у нее была плохая мать, девочка воспринимала не по возрасту скептически. Но и слепо принимать за истину все слова, считать искренними незнакомых людей Эмбер умела исключительно из-за мягкого характера и стремления верить в лучшее. Джонатан Даусетт подтвердил ее мнение о мужчинах, приезжавшие к нему в гости джентльмены также вписывались в очерченный круг, а знакомство с Кеннетом Фэйрхедом и особенно с Ричардом Мэнли укрепило уверенность. И вот теперь она дала трещину: что, если Кеннет прятал за напускной вежливостью совсем иные цели?

Ведь он знал, что поступает против правил приличия, Эмбер ему открыто об этом сказала. Он знал и все же повел ее в сад, и когда начал целовать, не отпускал. Как далеко бы он зашел, если бы Кейлин не пришла? И слышал бы он возражения? О, будь на месте Эмбер другая, например Аделия Маттон, Кеннет, наверное, не посмел бы. Или посмел? Нет, вряд ли, стоит взглянуть на Джонатана, чтобы понять: так рисковать не стоит. Однако у Эмбер нет Джонатана, который может постоять за ее честь. Нет никого, кроме нее самой. А она хоть и леди по рождению, но по статусу она по-прежнему гувернантка. Несмотря на платье лилии, несмотря на бриллианты.

Эмбер бессильно опустилась на скамью, похолодев от пронзившей ее догадки.

А что, если Фэйрхед решил воспользоваться ее неопытностью, так как не опасался возмездия? Эмбер весьма слабо представляла, что именно мог сделать с ней Кеннет: в женской школе ходили разные слухи, однако никто толком не знал, как это бывает с мужчинами. Девочек воспитывали в строгости. Любое проникновение информации строго пресекалось, что лишь разжигало, но не удовлетворяло любопытство. Матери должны наставлять дочерей перед браком, но у Эмбер матери нет, и никто не стремился объяснить ей азы отношений между мужчиной и женщиной. Она знала, что люди становятся близки физически, но как это происходит — не имела ни малейшего понятия. Она знала, что бывают поцелуи, и даже видела, как целуются другие (чего только не насмотришься на ярмарке в Морпете). Дальше начиналась область предположений, уводившая во мрак. Там маячили две крайности — «исполнить супружеский долг» и «обесчестить». Обе были связаны с физическим притяжением, о котором Эмбер пока ничего не знала, и спросить было не у кого. Так что где поцелуй Кеннета переходил в это самое «обесчестить», оставалось только гадать. Но ясно одно: когда джентльмен на долго удаляется с дамой в темные кусты, ни чем хорошим это не заканчивается.