Лимб (СИ) - "Ремаркова дочь"

— Я не знаю, зависит от неё. Она может очнуться в эту минуту, а может и через несколько месяцев.

Конечно, он надеялся, что она очнется уже очень скоро. И хотя он понимал, что спустя столько лет она, вероятно, будет слаба, истощена и дезориентирована, больше всего ему хотелось увидеть в ней ту Гермиону, которая разгадывала в своей голове выдуманные загадки, отвечала на его издевки острыми дерзостями и смотрела на него с живым блеском в глазах.

Ему хотелось сказать ей, что всё, что случилось между ними в иллюзорном мире, было настоящим.

— Но она же очнется? — Невилл поднялся, видимо, не находя в себе сил вести подобный разговор сидя.

Он сам едва справлялся, поэтому просто кивнул. Долгопупс в ответ сделал то же самое и вышел за дверь.

Драко понимал, что слукавил: прогресс — слишком серьезное слово для того, кто еще даже не может поднять стакан воды. Тем не менее это было намного больше того, на что он сам рассчитывал.

В дверь постучали и в проем втиснулась кудрявая макушка Гилберта — чертова медбрата, разлившего успокаивающий бальзам.

Медперсонал подбирают по первой букве имени, или как объяснить наличие Ганхильды Липучей и Гилберта Криворукого — как он окрестил их — в одном отделении?

— Локонс, целитель Малфой.

Драко вздохнул и двинулся в палату к бывшему учителю, улучшений у которого не было никаких. Златопуст Локонс жил, как и Гермиона, в своем иллюзорном мире, который, к сожалению, был похож на мир из детской книжки — простой, наивный и светлый.

Откровенно говоря, Малфою даже казалось, что это наиболее гуманно для профессора, ведь в реальном мире ничего хорошего его не ожидало. Драко несколько раз пытался пробивать сознание профессора, но оно словно регенерировалось и не пропускало никакую информацию извне.

Проведя стандартный осмотр, он задержался в голове у Локонса, который вел там разговор с симпатичной ведьмой, интересуясь, любит ли она жареные яйца и не желает ли отведать их у него на завтраке.

Вынырнув из мыслей профессора, Драко вернулся в кабинет на обеденный перерыв. Он надеялся вздремнуть, поскольку ночью практически все время крутился, вслушиваясь в шум автомобильного потока. Опустившись на кушетку, Драко понял, как же все-таки устал. Он не хотел двигаться, не хотел открывать глаза, сладкая полудрема манила его теплотой и уютом, в то время как голова гудела от напряженных попыток пробить стену Гермионы в течение вот уже нескольких дней. Время словно перестало для него существовать, оставив его лишь мягко покачиваться на волнах сна.

Внезапно сладкую негу прорезал крик.

О, Драко узнал бы этот крик когда угодно, ведь он неоднократно звучал в его собственных кошмарах.

Мгновенно вскочив, он рванул к ней в палату. Навстречу ему уже бежал Гилберт, что-то выкрикивая, но Драко и так понимал.

Она очнулась. Она очнулась, и у неё не всё хорошо.

Ошалело влетев в комнату, Драко на секунду растерялся: Грейнджер не было в постели. По спине пробежал холодный пот, когда он заметил Поттера, который, дрожа, стоял в углу с протянутой рукой.

В голове Драко всё словно дало сбой, будто он лишь рассматривает колдографию.

Он видит, как Поттер вытирает рукавом свитера слёзы и пытается коснуться Гермионы, забившейся в этот самый угол, хотя бы кончиками пальцев, но она отскакивает и, глядя на него безумными глазами, начинает кричать что-то бессвязное. Вжимается в стенку. Ее руки и ноги такие худые, что непонятно, как они могут держать её тельце.

Сердце Драко ухает вниз. Так громко, что, кажется, все в палате слышат. Или это звук разбившихся надежд Золотого Мальчика, которого, так же как и его самого, трясет? Удивительно, как у Поттера вообще получается стоять ровно: Драко видит, что он не в состоянии даже вдохнуть полной грудью.

Просто не отрываясь смотрит на неё, повторяя рыдающим полушепотом ее имя.

— Гермиона. Гермиона, я… Гермиона…

Он повторяет только это, как молитву. Как мантру. Словно так безумный расфокусированный взгляд карих глаз изменится на ясный, логичный и разумный, которым всегда славилась храбрая девочка с Гриффиндора, от которой, судя по всему, не осталось ничего.

Только кудрявая сумасшедшая, так несправедливо сильно похожая на ту, что сотворила это с ней. Изуродовала.

Убила.

На мгновение ему кажется, что Грейнджер кинется на кого-то, но она лишь жалобно скулит и трясется. Как раненое животное. Внезапно она переводит взгляд на него и из ее груди вырывается вздох. Драко видит, как она хмурится, а значит, что-то в ее голове все еще способно анализировать.

Он садится на пол, но шуршание его мантии пугает Гермиону — он невербально погружает их в вакуум и сидит не двигаясь, не дыша. Гермиона смотрит на него глазами, полными страха и какого-то глухого отчаяния, и он видит, как сильно её пугает этот мир: звуки, цвета, лица.

Сердце замирает.

Неужели она не вернется? Неужели выбралась только эта часть ее сознания? Неужели она никого не помнит?

Он не двигается. Просто смотрит на нее. Его руки лежат на полу, а дыхание тихое ровное и спокойное. Он благодарит Мерлина и Моргану, что Поттер и Гилберт догадались не двигаться, приняли его тактику.

Гермиона молчит. Она успокаивается постепенно, но её дыхание выравнивается: становится из бешеного просто рваным.

Она поворачивает голову медленно, всё еще с опаской поглядывая на Малфоя, но он ждет. Они все ждут. К палате словно применили Арестомоментум, потому что всё вокруг застывает. Внезапно взгляд Гермионы останавливается на Гарри. Мутная пелена на секунду сходит, и Гермиона тянет худую руку ко лбу. Указывает на что-то.

Драко хмурится. Что она хочет сказать?

Он неторопливо, чтобы не спугнуть ее, поворачивается, когда Поттер издает полувздох-полувсхлип. Такой тихий, что ему сперва кажется, что он ослышался.

Но он понимает — нет, ведь Поттер плачет, отодвигая свою нелепую взлохмаченную челку, за которой он прячет шрам от назойливых фанатов.

Гермиона узнала его.

========== Часть 14 ==========

Комментарий к Часть 14

Дорогие читатели, я надеюсь, глава вам понравится. Честное слово, работа будет двигаться, но у беты есть свои чудесные работы и дела, а автор вообще родила и была такова. Но следующая глава уже в процессе, так что ждите ее с гораздо менее серьёзной задержкой, чем эту. Ох уж эта взрослая жизнь, штоб её.