Родина белых медведей - Савва Успенский

Гнездящиеся в колониях массы птиц обильно «удобряют» прибрежные воды своим пометом, вносят в море минеральные соли, микроэлементы, вызывая тем самым усиленное развитие здесь органической жизни. Таким образом, птицы в какой-то мере сами «обеспечивают» себя кормом. «Удобряют» они, конечно, и берега, отчего здесь образуются более тучные по сравнению с соседними участками почвы. Не удивительно поэтому, что у подножий и в окрестностях птичьих базаров появляется необычно пышная и своеобразная растительность. Здесь растут злаки, камнеломки и другие травы, причем в таких местах растения начинают зеленеть раньше и вегетируют дольше (при разложении птичьего помета выделяется тепло). Потому-то к птичьим базарам тяготеют, достигая здесь особенно большой численности, лемминги и некоторые зерноядные птицы (в том числе пуночки), в свою очередь привлекающие сюда песцов и других хищников.

Птичьи базары и их обитатели, особенно кайры (Существует два вида этих птиц. В Арктике распространен преимущественно один из них — толстоклювая кайра), издавна служили объектом специального промысла. Заготавливались яйца и мясо, перо и пух, иногда также шкурки птиц. Например, на Новой Земле русские поморы начали использовать запасы птиц уже в XV–XVI вв. В XIX в., а тем более в нынешнем столетии промысел здесь достиг особенно больших размеров. В иные годы на базарах заготавливались десятки и сотни тысяч яиц, тысячи самих птиц, и стоимость всей этой добычи составляла примерно четверть стоимости всей вывезенной с Новой Земли продукции.

Яйца кайр вполне съедобны, по размеру и весу примерно вдвое превышают куриные и, что особенно важно, значительно богаче куриных витамином А. Многие годы население ближайших к Новой Земле городов и поселков употребляло их в пищу (сейчас здесь получило развитие домашнее птицеводство, и кайровые яйца сюда давно уже не завозятся). Тем более охотно употребляли яйца кайр сами полярники, живущие на арктических островах охотники и рыбаки. Время от времени яйца кайр собирали для своих нужд и жители острова Врангеля. Здесь даже был разработан способ предохранения яиц от порчи: чукчи и эскимосы зарывали их с этой целью в песок на прибрежных косах.

Сама кайра весит около килограмма, но мясо ее, довольно грубое, жесткое и к тому же обладающее заметным привкусом ворвани, не назовешь деликатесом. Кайры чаще заготавливались лишь как корм для ездовых собак или для наживки песцовых ловушек. Кое-где местные жители собирали яйца бургомистров и моевок, охотились на чистиков. Предпринимались даже попытки использовать яйца морских птиц как сырье для мыловаренного производства и разрабатывать скапливающиеся кое-где у подножий птичьих базаров залежи гуано, но эти направления промысла развития не получили.

Но все это было в прошлом. В последние годы птичьи базары в советской Арктике охраняются и пользуются вниманием уже не сборщиков яиц и охотников, а натуралистов.

Мы жили среди гусей, постоянно видели вокруг множество птиц, даже сами едва ли не стали членами этого сообщества, но как-то недооценивали общие масштабы гнездовья. Когда вездеход уже приближался к базе и поднялся на последний перевал, грандиозность открывшейся панорамы меня поразила. «Общежитие» заполняло громадную долину и со всех сторон упиралось в горные хребты (как выяснилось из наших подсчетов, площадь гнездовья составляла в тот год около ста квадратных километров). С перевала оно казалось безбрежным озером, поверхность которого рябили крылья тысяч перелетавших гусей. Лишь внимательно присмотревшись, можно было заметить, что густота колоний не везде одинакова: самые плотные поселения располагались на участках, раньше других освободившихся от снега, и белые пятна от скоплений птиц перемежались с зеленеющими пустотами.

Лето было в разгаре, и, казалось, прилет пернатых на остров давно уже закончился. Тем не менее, в начале июля в небе стали появляться новые стаи гусей. Это прилетели черные казарки. Так же как и белые гуси, они размножаются только в высоких широтах Арктики. Гнездились казарки и на острове, хотя не образовывали больших колоний. Несколько их гнезд располагалось вблизи лагеря, и я навещал их довольно часто. Яйца в них давно лежали на пуховых подушках, а значит, наседки уже были заняты насиживанием. Дикие гуси обычно начинают размножаться только на третий год жизни, значит, теперь летели неполовозрелые птицы, проводящие здесь лишь сезон линьки. Их «погодки» — неполовозрелые белые гуси также держались на острове, но прилетали сюда гораздо раньше.

В июле произошло важное событие в жизни обитателей колонии: начали вылупляться гусята. В один из последних июньских дней я шел привычным маршрутом по гнездовью и собирал оставшиеся неубранными жетоны. Птицы подпускали к себе почти вплотную и редко взлетали при моем приближении, предпочитая не спеша отходить по земле. Нагнувшись в очередной раз, я услышал доносившееся из гнезда попискивание. На всех яйцах скорлупа была еще целой, но в каждом из них бунтовал, просился на волю, спешил начать жизнь будущий гусь. Следующей ночью необычный писк и новые интонации в голосах взрослых гусей разбудили меня. Выглянув из палатки, я увидел, как в сопровождении супружеской четы катятся золотисто-серые пуховые шарики. Эти бунтари были уже на воле.

Весь процесс рождения гусят — от появления в скорлупе едва заметного отверстия до того момента, когда семья покидает гнездо и свой гнездовой участок, — занимает около двух суток. Вслед за первым проклевывается второе яйцо, третье, четвертое. Проходит еще немного времени, и подпиленная изнутри скорлупа (как и птенцы всех прочих птиц, гусята проделывают это при помощи специального «яйцевого зуба» на клюве) лопается, тупой ее конец отлетает в сторону. Показывается мокрая голова, с любопытством смотрят на свет большие темные глаза. Освободиться от остатков ненужной теперь скорлупы совсем просто. Несколько часов гусята обсыхают под материнскими крыльями, а затем, почувствовав себя самостоятельными, отправляются знакомиться с миром. За выводком следуют родители: другого выхода у них не остается…

«Общежитие» распадалось буквально на глазах. Теперь особенно наглядно проявлялись согласованность в действиях его обитателей, единство этого большого организма. Брошенных гнезд с каждым днем становилось все больше. Седьмого и восьмого июля из колонии ушла основная масса птиц, а к вечеру следующего дня гнездовье почти совсем опустело. Гуси уходили на север, северо-восток и восток, не придерживаясь каких-либо зримых ориентиров. Уже в пути семьи объединялись в стайки, те в свою очередь постепенно вырастали в стаи. Впрочем, семейные отношения между птицами сохранялись. Я убедился в этом после нескольких попыток обмануть их, подсунуть гусям чужих птенцов или «навязать» птенцам новых опекунов. Обман не удавался. Каждый раз, очевидно улавливая какие-то оттенки в голосе (менее вероятно, что и в облике) взрослых, «подкидыши» находили своих родителей и убегали к ним.