Мясник - Мария Барышева

«Что ж, — подумала она, ворочаясь на старой, надрывно скрипящей кровати, — в конце концов, Светка — это не так уж плохо. Она… да и другие — будет не так тоскливо».

Слава вернулся только на двадцать первый день и, войдя в дом, был изумлен, застав в нем довольно разношерстное общество, уютно обосновавшееся за накрытым столом в большой комнате. Здесь были и Света, и Людмила Тимофеевна с Борькой, бывший ревнивец из поселка Григорий Измайлов со всей семьей, слегка похудевший, но все такой же добродушный Илья Павлович и незнакомая Славе высокая женщина средних лет, в плохом пепельном парике, с надеждой смотревшая на Наташу. Сама Наташа сидела во главе стола и на ее лице были удовольствие и растерянность. Вплотную к закрытой двери в крошечную студию стояла тумбочка.

Гости приветливо поздоровались с вошедшим, но заметив его усталость и угрюмый взгляд, который он изо всех сил пытался скрыть в напускной радости, начали поспешно расходиться. Последней ушла Сметанчик, уже привычно чмокнув воздух рядом с Наташиной щекой. Когда дверь за ней закрылась и послышался шум двух отъезжающих машин, Слава, неудачно попытавшийся разыграть радушного хозяина, сразу весь как-то потух, опустился на стул, взял оказавшуюся перед ним полупустую дешевенькую рюмку, покатал в ней вино, вернул рюмку на место, а вместо нее взял открытую бутылку «Токая» и сделал несколько глотков прямо из горлышка, потом обвел бутылкой стол.

— И на какое же празднество я так удачно зашел?

Наташа, уже сделавшая несколько шагов в его направлении, застыла, услышав в голосе человека, которого так ждала, не радость, а только иронию и неприязнь.

— Почему празднество? Просто сидели.

— Сидели… — повторил Слава и усмехнулся странной пустой усмешкой, потом снова выпил вина. — Ну конечно же, сидели. Здорово, правда, лапа? Они все такие благодарные. Такие дружелюбные. Правда, приятно, когда не орут, как Борька, а чуть ли не молятся на тебя? Ты ведь этого хотела, правда? Ты ведь тогда так расстроилась из-за того, что сопливый недоносок что-то там сказал, из-за того, что тебя не оценили должным образом. А теперь ты довольна? Теперь все так? — он опять усмехнулся. — У богини появились жрецы?

— Какой еще богини, ты что?! Не понимаю — что такого ужасного в том, что ко мне гости пришли?! — Наташино лицо отвердело, и она, качнувшись назад, прислонилась к бледно-розовым обоям. — Тебя три недели не было, а мне что делать?! Ведь тут же одной сейчас с ума можно сойти! Что такого в том, что я немного пообщалась с людьми?! Что в этом плохого?! Да, они мне благодарны — ну и что?! Это ведь естественная человеческая реакция на чью-то помощь, если ты забыл. Или может тебе не нравится, что у меня еще друзья появились кроме тебя?! Не нравится, что я теперь не только с тобой советуюсь?! Что ты теперь не единоличный владелец?!

— Владелец?! — Слава резко встал, двинув стулом, и с грохотом поставил бутылку на стол, так что задребезжала посуда. — Это я владелец?! Ты хочешь сказать, что я с твоей… — он резко замолчал, провел ладонью по лицу, точно пытался стереть с него усталость и злость. — Друзья… Больше похоже на религиозное собрание!

— Да что такое, в конце концов?! — Наташа ударила ладонью по стене. — Почему ты поднимаешь бурю из-за такого пустяка?! Что я — не человек?! Ничего ведь не произошло! И я не нарисовала ни одной картины! Помнишь, я сама тебе пообещала, и я обещание выполнила! А тебя не было три недели! Я тут чуть с ума не сошла! Я так тебя ждала, а ты вот так приходишь… и начинаешь… начинаешь… я так и знала, что…

Я — чудовище… а чудовище всегда обязано пребывать в одиночестве… клыки все равно прорвут любую маску.

Сжав зубы, Наташа вышла из комнаты и, не включая на кухне свет, на ощупь нашла сигареты и спички и, закурив, прижалась лбом к холодному стеклу, за которым в темноте ветер безжалостно гонял мокрые листья и мелкие веточки. Она смотрела в окно несколько минут, пока вдруг не поняла, что Слава стоит рядом. Наташа не слышала его шагов — просто вдруг ощутила, что Слава за ее спиной и смотрит на нее.

— Сейчас… я поставлю тебе ужин, — глухо сказала Наташа.

— Я поел в городе. — Слава наклонился и осторожно поцеловал ее в затылок, потом забрал сигарету из несопротивляющихся пальцев, бросил на блюдце, обнял Наташу за плечи и повернул к себе. — Ты извини меня, лапа, устал я очень. Конечно, я понимаю, как тебе тяжело, что тебе хочется жить нормальной жизнью, общаться с людьми, а не только… — он насмешливо хмыкнул, — с владельцем. Конечно, ты имеешь на это право, но ты должна быть более осторожной. Ты должна понять, наконец, свою значимость, понять, что ты не такая как все и как важно, чтобы никто об этом не узнал. Помнишь, что я тебе говорил тогда, на бульваре? Ты слишком эмоциональна, легко поддаешься влиянию и если ты попадешь в умелые, но злые руки, то… последствия могут быть ужасными. Ты должна это понять, пожалуйста. Разумеется, ты можешь заводить… знакомых, но ты не должна позволять им так… преклоняться перед тобой. Это перебор — из этого ни-чего хорошего не выйдет, уж поверь мне. Сама знаешь — власть может испортить любого человека, как бы он ни был хорош. Даже очень маленькая власть. А у тебя она отнюдь не маленькая. Ну прости, что я накричал на тебя, прости. Ничего, скоро мы уедем отсюда, совсем скоро, еще несколько дней.

— Но мне ведь все равно придется за ними присматривать. Ты же понимаешь — я обязана, — Наташа отстранилась и дернула его за влажную полу рубашки, высвобождая ее из-за пояса брюк. — Елки, где ты так вымок? Разденься! Господи, ты же весь мокрый! Я сейчас чайник поставлю, — Наташа включила свет и засуетилась на кухне. Слава, щурясь, стянул рубашку через голову, осмотрел ее и ушел в комнату. Через несколько секунд оттуда донесся его голос:

— Слушай, а ты в них ничего странного не заметила?

— В ком?

— Ну, в гостях твоих. Тебе не кажется, что с ними что-то не так — ну, вот с Борькой и еще этой девчонкой светленькой?

— Конечно с ними будет что-то не так — я ведь их, как ты это говоришь — «прооперировала». Что-то у них исчезло, и теперь видно то, чего не было видно раньше.

— Да, я понимаю, но все равно, — Слава выглянул на кухню, свирепо растираясь полотенцем, — мне не нравится эта перемена. Не могу объяснить… я даже не могу толком сказать, что в них переменилось, кроме того, что ты убрала у одного азарт, а у другой — агрессивность. Но случилось что-то еще… ну, мне так кажется. Когда я смотрел на них, у меня мелькнула одна мысль… — он пощелкал пальцами, — такая, понимаешь ли, интересная мысль… но вот беда: она промелькнула так быстро, что озвучить ее я пока не могу. Во всяком случае, мне кажется, что мы еще знакомы отнюдь не со всеми последствиями твоей работы.