Мясник - Мария Барышева

Теперь же новизна и красота обрушились на нее так неожиданно и в таком количестве, что первое время Наташа не могла отдышаться, чувствуя себя пришельцем из другого мира, хотя она и Слава всего лишь покинули город, они даже не покинули Крым, уехав не так уж далеко от дома. Многочисленные Славины знакомства, его умение уговаривать, а также определенное количество денег перенесли их в одну из красивейших курортных местностей на Южном берегу Крыма. Когда-то, до революции, это был тихий уголок с несколькими княжескими имениями и помещичьими дачами, позже он превратился в крупный курорт с множеством санаториев и домов отдыха, который после 1990 года начал резко приходить в упадок. Часть заведений попросту закрыли на неопределенный срок, некоторые умело перешли в частные руки и превратились в чьи-то красивые дачи, и теперь на них отдыхали исключительно пронырливые и хваткие чиновники и предприниматели. Но часть все же осталась открытой для общественного посещения, хотя тоже уже в большинстве своем была отнюдь не государственной собственностью.

Одним из таких был пансионат «Сердолик» — небольшой дворец в восточном стиле, выстроенный еще в начале двадцатого века неким князем для своей дочери. Словно нарядная яркая игрушка, дворец с подковообразными арками, легкими балкончиками, многогранными стройными колоннами и высокими башенками, похожими на маленькие минареты, утопал в зелени кипарисов и тополей, а длинная лестница сбегала в парк с экзотическими растениями. В окрестностях пансионата уютно устроился маленький поселок, в котором жил преимущественно обслуживающий персонал — в этом-то поселке и достался Наташе и Славе во временное пользование небольшой, довольно ветхий домик. Наташа, сообщив дома, что уезжает отдохнуть на пару месяцев к выдуманным Славиным знакомым в Гурзуф и оставив матери достаточно денег, перевезла сюда все свои рисовальные принадлежности, побольше холстов, прикупленных с помощью Черта и теперь наслаждалась жизнью. Ей беспрепятственно дозволялось бродить по территории «Сердолика», а так же еще двух близлежащих домов отдыха, от души купаться и загорать на чудесных пляжах и высматривать подходящую добычу. Бархатный сезон был в разгаре, свирепая жара отступала, солнце становилось не раскаленным, а по кроткому теплым, и отдыхающих на побережье еще хватало. И добыча попадалась. Кто-то был крымчанином, кто-то приезжим, большинство — люди не особенно богатые, от некоторых Наташа вообще не принимала денег. Но дела шли — и шли неплохо, и Наташа чувствовала себя все более счастливой, все меньше отдавая себе отчет в своих действиях, забывая об ответственности и вероятных последствиях. Работа превратилась в наваждение, она стала лотосом забвения, который Наташа вкушала все чаще и чаще, не слушая мрачных уговоров и предсказаний Славы, который уже явно жалел обо всем. Хотя, что он мог сделать? Связать ее и посадить под замок? Только мог оставаться с ней и как-то пытаться держать все под контролем.

В свободное время Наташа иногда уходила из поселка и подолгу бродила горными тропинками, закинув голову, задумчиво рассматривала далекие зубцы Ай-Петри, засиживалась возле маленького водопада в дубово-сосновом лесу и наслаждалась чистейшим воздухом и прозрачной тишиной. Эти прогулки действовали на нее слегка отрезвляюще, и, возвращаясь, Наташа задумывалась. Но ненадолго.

Однажды Слава, взявший у знакомого в аренду «шестерку», свозил Наташу в Алупку, и в поселок девушка вернулась совершенно ошеломленная необычной красотой Воронцовского дворца и гигантского Алупкинского парка, которых, как ей показалось, вообще не могло существовать в реальном мире. В этот день Наташа как никогда была близка к тому, чтобы забросить свои мрачные безумные картины — увиденное светлое великолепие, сочетание классически-строгого и игриво-изящного вызвало у нее не только восхищение, но и зависть. Ей захотелось создать нечто подобное, чтобы оно вызывало чувство восторга, а не страха, и, проведя бессонную ночь, Наташа утром отправилась на пляж истерзанная противоречивыми мыслями и злая на Славу, который, как она поняла, отвез ее туда не ради приятной прогулки, а специально, чтобы отвлечь от работы. А работы было много, и с каждым днем Наташа становилась все более беспечной, а Слава — все мрачнее. Сохранить в тайне место их пребывания ему уже не удавалось, переехать Наташа пока не соглашалась, и теперь Слава только и делал, что тщательно охранял ее — особенно во время работы, следя, чтобы никто не понял, как именно все происходит.

А вначале все шло тихо, спокойно, незаметно. Наташа находила человека и иногда разговаривала с ним, иногда — с его родными или знакомыми, если таковые имелись. Часто ее принимали за сумасшедшую, но некоторые соглашались попробовать. У самой Наташи было три условия — приход в темноте, обязательное предъявление паспорта, с которого она тщательно списывала все данные о клиенте, и молчание. Но если первые два условия выполнялись, то с третьим было намного хуже и вскоре люди уже начали приходить к ней сами. Наташа отбирала единицы — не только тех, кому реально могла помочь, но и лучшие натуры.

Троих клиентов она таки получила с помощью Людмилы Тимофеевны. Регулярно звоня домой из «Сердолика», однажды Наташа узнала, что ее настойчиво ищет первая клиентка, и перезвонила ей из соседнего курортного городка. Людмила Тимофеевна, разговаривая с Наташей уже как со старинной подругой, сообщила, что раз в пять лет их семья встречается с несколькими одноклассниками мужа и их семьями, приезжающими в Крым в конце сентября на пару недель. «Приезжать к нам в Крым — это традиция, так-то они больше на Кипре отдыхают или еще где, — поясняла Людмила Тимофеевна. — Я знаю, что у некоторых из них проблемы… ну, вы уж сами посмотрите. Договоримся так — двадцать процентов мне… а уж ребята-то вам заплатят хорошо — я постараюсь. Завтра мы ужинаем в «Ласточкином гнезде» — поедете с нами, как дальняя родственница. Там и посмотрите.

Первым побуждением Наташи было бросить трубку, но потом она подумала о «Сердолике», о домике в поселке, о матери, о Славе и о том, сколько еще времени осталось до холодов и… согласилась. Слава с большой неохотой отвез ее к мысу Ай-Тодор и, поскольку Людмила Тимофеевна настояла, чтобы на ужине присутствовала только Наташа, упрямо прождал ее в машине до глубокой ночи.

Одноклассники Ковальчука за ужином с нескрываемым удивлением, а многие — и с насмешкой поглядывали на его невзрачно одетую, худую, с горящими странным огнем глазами родственницу. «Откуда он ее выкопал, я ее раньше не видела» — шептали друг другу женщины над бокалами с шампанским и «Мускателем» и порциями креветок под молочным соусом. — «Посмотри, какое платье! А ногти?! — господи, когда же она маникюр делала в последний раз?!» Но и косые взгляды, и довольно отчетливые насмешки пропали впустую — Наташа была слишком занята, чтобы их замечать. За ужином она высмотрела троих, наиболее интересных: толстяка добродушного вида, у которого былая хозяйская бережливость со временем сменилась болезненной, почти невероятной скупостью, красивую женщину лет тридцати, не интересующуюся в жизни ничем кроме собственной внешности и нарядов, и хрупкую миловидную девушку, которая на малейшее замечание реагировала дикими припадками ярости, не раз переходившими в рукоприкладство. Именно она показалась Наташе наиболее сложной натурой, поскольку тут уже речь шла о серьезном психическом расстройстве, и ей было интересно — справится ли она с этим?