Корень мандрагоры - Немец Евгений

Я пожал плечами, ответил:

– Да ничего особенного. Извинился.

– Извинился… – выдохнула она, не веря услышанному. – А ты не думаешь, что они… Ну, что…

– Будут меня искать? Нет, не думаю. – Честно сказать, мне было плевать, будут они меня искать или нет, но мне хотелось успокоить Белку. – Я немного знаю этот тип придурков. Как пра–вило, они удовлетворяются грубой демонстрацией воли и силы. Если чувствуют, что противник сильнее, они с готовностью под–жимают хвосты.

– Но они же подлые! Они могут!..

– Вставить мне перо под ребра в темном переулке, да? –Я усмехнулся. – Успокойся, Бельчонок. Знаешь, почему второй не полез в драку? На самом деле-то он и был предводителем. Он решил, что я из их братии, только куда важнее рангом. А из этого следует, что у меня за спиной организация. Никто просто так не затевает войну между бандами. Если выяснится, что они наехали на крутого бандюка, им еще и свои боссы пистон вста–вят. Именно поэтому он извинился.

– А ты?.. Ты из их братии?! – спросила она напряженно, я рассмеялся, и только после этого Белка расслабилась и тоже улыбнулась. – Нет. Конечно, нет… Но откуда ты все это зна–ешь?

– Смотрю отечественные детективы, там все подробно раз–жевывают, – соврал я, потому что телевизора у меня не было и детективы, особенно отечественные, я терпеть не мог. – Наша станция.

Мы двинулись к выходу. Белка по-прежнему держалась за мой локоть хваткой греко-римского борца, но теперь от нее пахло сеном и чуть-чуть парным молоком. Ее хитрые губки все порывались сложиться в загадочную улыбку, и, если я не отвле–кал ее разговором в течение нескольких секунд, ее взгляд зас–тревал в оболочке сочного киви и улыбка проявлялась. Я осто–рожно косился на Белкино личико и видел, что на ее губах проявлялась магия: Белка шла, влекомая моей рукой, и тихонь–ко что-то там себе колдовала.

Снаружи нас ждала июльская ночь, со спелыми звездами и теплым душистым ветром, наполненным запахом налитой пше–ницы, доносящимся откуда-то с полей за окраиной города. Хо–телось раскинуть руки, чтобы пространство намоталось на них пушистыми невесомыми шарфами. Хотелось прыгнуть в эту ночь, как в теплую спокойную реку, и неторопливо плыть до са–мого утра. Белка резко остановилась, дернув меня за руку, удив–ленно оглянулась по сторонам, потом заглянула мне в глаза, заявила:

– Нет!

– Нет?

– Мы не можем просто так пойти домой.

Очевидно, она следовала какой-то своей девичьей логике. Я был не прочь эту логику постигнуть:

– А как не просто так мы должны идти домой?

– Я хочу вина! Вкусного красного вина! – Ее губы сложились в древний символ каприза.

Мне захотелось лизнуть их сию же минуту, но не от вожде–ления – в благодарность. В ту секунду я понял, что ее каприз выражает что-то, необходимое нам обоим: мы обязаны растя–нуть эту странную ночь настолько, насколько хватит у нас сил, а у Вселенной – терпения. Я подумал, что если я… если мы будем достаточно упорны, эта ночь вполне может подарить нам чудо. Я улыбнулся, Белка, неверно расценив мое молчание, добавила:

– У меня есть деньги.

– Да есть у меня деньги, – очнулся я. – Ты хочешь пойти в кабак или мы просто купим бутылку в супермаркете и посидим на лавочке в нашем дворе?

Она извлекла из складок ночи свой пальчик и ткнула им меня в грудь, сказала серьезно:

– Второй вариант мне нравится больше, молодой человек. «Мне тоже», – мысленно согласился я.

Мы пили вино, наливая его в пластиковые стаканчики, тара–щились в небо, застрявшее в куцых кронах тополей, смеялись, несли всякую чушь или замолкали на секунду, чтобы потом рас–смеяться и снова рассказывать друг другу бессмысленную, но забавную ерунду. Я, после смерти отца погрузившийся в уста–лость и опустошение, медленно поднимался, выплывал на по–верхность. Это странное сочетание: девушка, невозможная, как поцелуй ангела, ночь, полная спелых звезд, и терпкая виног–радная кровь – все это размягчало мое естество, я чувствовал, что становлюсь податливым. Мне и вправду хотелось смеяться и хотелось, чтобы Белка была рядом со мной – и смеялась вме–сте со мной. Я думал, что из всех лекарств, духовных практик, химических или религиозных наркотиков эта смесь самая дей–ственная.

– Почему тебя так зовут?

– Что?

– Гвоздь – что это за имя?

– А… вот ты о чем…

– Да, я об этом. Налей мне.

– Белочка, наши имена написаны клинописью на этом июльском небе. Никто не знает, как перевести эти руны на русский или любой другой язык. Так что все мы обречены носить имена, которые нам дали такие же безымянные со–здания, как и мы.

– Ничего себе! Ты это серьезно?

– Смотря как ты к этому относишься.

– Ты странный, Гвоздь. Ты какой-то странный, Гвоздик…

– Наверное.

– А ты любил кого-нибудь?

– Мужчину или женщину?

– Мужчину?!

– Ну да. Я любил своего отца.

– А-а… Умник. А почему любил? Почему в прошедшем вре–мени?

– Он умер два месяца назад.

– Ой!

– Ладно, не бери в голову.

– Ты по нему скучаешь?

– Давай сменим тему.

– Ладно.

– А ты сама любила? Любила мужчину?

– Нет.

– Врешь ведь.

– А ты, оказывается, бываешь несносен.

– Не любишь разоблачения?

– Терпеть не могу.

– Значит, врешь, да?

– Ты все-таки несносен!

– Ты даже не представляешь, насколько.

– Что, уже пора поссориться? Ты когда-нибудь бил женщин?

– Нет.

– Тогда мне бояться нечего. Еще раз повторяю для непонят–ливых: я никогда не любила мужчину.

– Все равно врешь, да?

– Ну и что? Какая разница?

– У тебя же был вроде парень.

– Уже две недели как нету.

– Что так?

– Он балбес. Бал-бес.

– Ты по нему скучаешь?

– Ты просто ужасно несносен!

– Считай, что это ревность.

– Врешь ведь!

– Ну и что? Какая разница?

– Еще и дразнится!..

Белка жила понятием «здесь и сейчас». Прошлое было для нее исчезающим на солнце фантомом, а вечность – вряд ли длиннее пары недель. Но здесь и сейчас был я, и я подумал: «Какого черта?»

И сказал:

– Вино – это виноградная кровь. И у нас, Бельчонок, она за–кончилась.

Она ответила:

– Странно… Знаешь, ты первый, кто так меня называет.

Я был уверен, что такого не может быть, но разве это име–ло значение? Эта невинная ложь, банальная, как алюминие–вая ложка, – она меня умиляла. Правда – это не то, что мы хотим услышать, это то, что нам необходимо почувствовать. Женщины обретают ее с рождения, но за всю жизнь так и не могут научиться вплетать ее в речь или действия, мужчины же находят ее в словах и поступках, но так и не постигают серд–цем. Правда всегда где-то между мужчиной и женщиной. Что–бы ее найти, нужно закрыть глаза и протянуть руку… Белка схватила меня за палец, я открыл глаза, она заговорщицки улыбнулась, сказала:

– Пошли. Только тихо. Если мы разбудим соседку, вони будет на весь этаж. Она и так меня терпеть не может.

– Давай лучше ко мне. У меня соседей нет.

– Зато у меня есть полбутылки красного чилийского… Если только эта сучка его не высосала. Не должна, я спрятала… Да и не хожу я по ночам к незнакомым парням!

Аргумент был более чем убедительный. Я засмеялся.

– Ну что ж, пошли к тебе.

– Гвоздь?

– Тут я.

– А ты правда такой, как я думаю?

– Нет, скорее всего.

– Зачем ты врешь?

– Чтобы распалить твое любопытство.

– А тебе это важно?

– Нет.

– Нет?!

– Мы сегодня все время говорим только «нет». Ни разу не сказали «да». Я решил не нарушать эту традицию.

– Вот же умник! И поэтому ты сказал «нет»?

– Точно.

– Ну ладно, можешь для разнообразия сказать «да». Так что для тебя это важно – распалить во мне любопытство?

– Да.

– Правда?

– Правда.

– Я тебе нравлюсь?

– Очень.

– Ты распалил мое любопытство еще в вагоне метро, дура–чок…

А потом мы добрались до ее комнаты, застали соседку спящей тревожным сном, устроились на полу возле Белки–ной кровати и в крошечном пятачке света от настольной лампы пили красное чилийское, громко шептались и хихи–кали, так что соседка недовольно ворочалась во сне, а мы от этого хихикали еще сильнее… Наконец, измотанные на–пряженным днем, алкоголем и магией июльской ночи, мы погасили свет и как были в одежде, повалились на кровать. Белка уткнулась носом мне в шею, левую ладошку положи–ла на мою щеку и тут же заснула. Уставший беспомощный зверек, нашедший защиту на моей груди и под моим подбо–родком.