Без объявления войны - Виктор Кондратенко

К переезду устремились два танка, пытаясь преградить путь бронепоезду. Командир главного орудия старший сержант Смирнов метко послал снаряд, и головной танк вспыхнул. Второй танк подбил Кожевников.

Под Дружней после сильного боя бронепоезд вырвался из окружения. Воины бросились обнимать друг друга, поздравлять своих командиров с боевым успехом. Вот и Пост-Волынский. Но нельзя даже думать об отдыхе. Закипела работа, и как только команда «крепости на колесах» закончила погрузку боеприпасов и продуктов, радист принял шифровку — приказ главнокомандующего войсками Юго-Западного направления маршала Буденного. Бронепоезд направлялся на станцию Мироновка. 

«Юнкерсы» беспрерывно бомбили железнодорожные пути. Но ремонтные бригады засыпали воронки, укладывали новые шпалы, заменяли разбитые рельсы. Глубокой ночью смогли уйти в тыл санитарные поезда, теплушки с эвакуированными. За ними двинулись эшелоны с хлебом, цветными металлами и оборудованием. К рассвету станция Мироновка опустела.

Ищенко, собрав команду «крепости на колесах», сказал:

— Спасибо вам, товарищи! Мы эвакуировали в тыл тысячи людей, спасли много народного добра. По местам!

Бронепоезд, покинув станцию, укрылся в удобной выемке. Бойцы во главе с начальником штаба Мартыненко занялись маскировкой. Бронепоезд был покрыт специальной сеткой. Каждую ночь бойцы меняли траву, запасались свежими ветками. Чтобы рельсы на запасном пути, где стоял бронепоезд, не блестели, их покрывали мазутом, глиной, черноземом.

— «Костыль» летит! — предупредил воздушный наблюдатель.

В светлеющем небе кружил вражеский разведчик. Он что-то высматривал, часто снижался. И не напрасно. В степи показалась кавалерия. Отходили части пятого кавалерийского корпуса имени Блинова. Вдруг появились танки. Их все больше и больше. Команда бронепоезда тогда еще не знала, что она встретилась в степи с ударной группой Клейста. Танки двигались по буграм, спешили по пыльным дорогам, старались закрыть конникам пути к отходу. Они брали кавалерию в клещи и теснили ее к полотну железной дороги. Хорошо замаскированной «крепости на колесах» гитлеровцы не заметили.

Сигнал! Пушки прямой наводкой ударили по головным машинам, и те вспыхнули в степи факелами.

Кавалерия устремилась к бронепоезду под прикрытие его огня. Проскакивая мимо, конники кричали:

— Спасибо, братцы, за выручку!

А «крепость на колесах» дышала огнем. Командиры орудий Смирнов и Соколов расстреливали машину за машиной. Но особо отличился наводчик Малашенко. Он даже не смотрел в панораму — было некогда — и наводил прямо по стволу. Ни один его выстрел не пропал даром.

Два танка, охваченные дымом, отползают назад. Наводчик посылает новый снаряд. С перебитой гусеницей третий танк, словно гигантский волчок, кружится на месте.

— Смотри, фашист вальсирует! — кричал Малашенко Елизарову.

Снаряд попал в бронированный вагон, ранил старшего электротехника Бакштейна и механика Алексеева. Они едва держатся от потери крови, но подача тока не прекращается. По-прежнему плавно поворачиваются стальные башни и аккуратно подаются снаряды. Сделав перевязку Бакштейну и Алексееву, лекпом Губский под пулями пробрался к раненым на открытую площадку, поил их водой, делал перевязки. За некоторыми тяжелораненными приходилось следить — ненависть к врагу не давала им покоя: они вскакивали и хватались за оружие.

Танкистам Клейста не удалось преградить путь бронепоезду в этом тяжелом и неравном бою. Ощетинившись огнем, он отошел, на полном ходу ворвался на станцию Мироновка, рассеял там пехоту. Гитлеровцы не успели даже подорвать рельсы. Мироновка, Темпы, Лазирцы, Канев — вот места новых боевых подвигов бронепоезда № 56.

Закрываю журнал боевых действий. Казарин предлагает побывать в боевых рубках, познакомиться с командирами орудий, наводчиками и заряжающими. В боевых рубках жарко, душно. Они пропахли пороховыми газами, пропитались пушечной смазкой. Так и хочется распахнуть стальную дверь, чтобы повеял днепровский ветер. На бронепоезде всюду порядок и строгая дисциплина. Комиссар — очень молодой человек и звание у него скромное — младший политрук. Но по всему видно — политический вожак. Бойцы относятся к нему с уважением. И оно, несомненно, завоевано волей, энергией, личной храбростью комиссара.

Пять дней на высоких днепровских кручах и особенно на северо-западной окраине Канева шла жестокая битва. Юноша комиссар и пожилой суровый начштаба ждали боевой приказ. И вот из штаба армии на бронепоезд возвратился его командир — старший лейтенант Петр Кириллович Ищенко. Военный совет Юго-Западного фронта принял решение: отвести 26-ю армию на левый берег Днепра. Командарм Костенко приказал команде бронепоезда прикрыть основную каневскую переправу. Прикрыть — это значит стоять на правом берегу до последней возможности. Не дать гитлеровцам захватить мост и переправиться через Днепр на плечах отступающих войск. Защищая главную переправу, сам бронированный богатырь уже не мог отойти за Днепр. От разрыва бомбы сместилось с осей стодевятиметровое металлическое пролетное строение. После восстановительных работ каневский мост пропускает только грузовики, артиллерию.

На бронепоезде тревога. Гремит рупор, трепещут на ветру сигнальные флажки, в боевых рубках не смолкает «ревун», похожий по звуку на автомобильную сирену. На горизонте видны пожары. Горят хаты в Бобрице. Пылают они и в Тростянце. Рядом с железнодорожным полотном вьется грунтовая дорога. По ней движутся запыленные машины и подводы. На смотровых стеклах автомобилей пулевые пробоины, трещины. К Днепру, на каневский мост, длинной вереницей спешат обозы, машины. Кавалеристы ведут в поводу усталых, взмыленных коней. Запыленные, черные от пороховой гари, в бинтах — выходят из большого боя. Низко со свистом проносится снаряд. Люди уже привыкли к этому и не обращают никакого внимания. Вдруг в тон ему звонко заржал в лозах жеребенок:

— И-и-и...

И этот высокий звук, казалось, продлил полет снаряда. Головы бойцов, как по команде, повернулись в ту сторону. Кто-то улыбнулся.

В развалинах каневского вокзала струится дым. На путях скелеты разбитых вагонов. Бронепоезд идет в огневой налет, спешит на помощь стрелковому полку. Скоро Бобрица. Она уже занята фашистами. Наша разведка установила: на ветряках сидят вражеские наблюдатели, а на колокольне установлены пулеметы. Бортовые орудия дают залп. В бинокль хорошо видно, как разлетаются крылья ветряных мельниц. Каким-то особым, соколиным взглядом присматривается наводчик Иван Малашенко к церквушке. Четвертым снарядом он сбивает пулеметчиков с колокольни.

Из-за дальних бугров выползают шесть танков. Пять орудий бронепоезда вступают в бой. Длится он недолго. Танки задним ходом отползают в укрытие. Враг обрушивает на бронепоезд огонь минометных и артиллерийских батарей. Из перелесков показались пехотные колонны, пыльными серозелеными тучами приближаясь к полотну. Гитлеровцы идут во весь рост, засучив по локоть рукава, что-то горланят и беспрерывно строчат из автоматов. Ни шрапнель, ни осколочные снаряды не могут остановить это взбесившееся стадо. С бронированных площадок открыли огонь шестнадцать пулеметов. Только им удалось сначала остановить, а потом рассеять наступающую пехоту. Но и сам бронепоезд едва не попал в западню. В тылу на железнодорожной насыпи уже появились подрывники с черными ящиками тола. И если бы зенитка не ударила по ним прямой наводкой, то рельсы взлетели бы на воздух.

Беспрерывно маневрируя, бронепоезд усиливает огневой бой. Стволы орудий накалились до малинового цвета. Вода в кожухах станковых пулеметов кипит. В рубках орудийные расчеты задыхаются от пороховых газов. Противник отвечает шквальным минометным огнем. Бьют его дальнобойные пушки, теснят бронепоезд к мосту.

В кружке бинокля не только отходящие войска. К мосту идут женщины, старики, дети. Они с узлами, торбами, с корзинами. Люди эвакуируются по-разному. Старик навьючил корову мешками и шагает с ней к Днепру. Какая-то женщина, опасливо оглядываясь, везет пожитки в детской коляске. Мальчик несет плетеную корзину, из которой выглядывает гусь. Тяжелый снаряд, перелетев через железнодорожную насыпь, разрывается в болоте. Из камышей выпрыгивает разъяренное огненное чудовище и тянет за собой ввысь, как черную гриву, болотную грязь.

Над болотными камышами вьется чайка. Ее крик как плач. «Чайка скиглить літаючи, мов за дітьми плаче». Думал я побывать на могиле Кобзаря, на Тарасовой горе, но туда уже не пройти.

В небе показываются «юнкерсы». Разворот над Тарасовой горой, и потом, повиснув над Днепром, той же длинной цепью идут бомбить мост. В кружке бинокля вздрагивающие, как поплавки, мачты кораблей, темнеют горбатые фермы моста, полоска Днепра. Все заволакивает дым.