Путанабус. Две свадьбы и одни похороны - Старицкий Дмитрий

Тут я грязно выругался. А что вы бы сказали на моем месте?

— Что делать будем, Жора? — озабоченно спросила Роза, оборвав смешки.

— Снимать штаны и бегать.

— Я серьезно, — обиделась она.

— Я тем более, — пробурчал я. — Воевать будем, только вот место для генерального сражения найду, как Кутузов. Там и засадим им по самые помидоры. А пока отступаем, как Барклай.[121]

Новая Земля. Плоскогорье между территорией Ордена и Южной дорогой.

22 год, 32 число 5 месяца, четверг, 16:48.

Место, которое мы внимательно разглядывали, было очень неплохое. Да что там неплохое — гениальная позиция для нашей диспозиции.

После того как с помощью лебедки и чьей-то матери, по бурской подсказке, мы преодолели на боковом направлении особо крутой подъем и, под дикий визг девок, не менее крутой спуск, автобус, на скорости форсировав мелкий ручей с каменистым дном, остановился в неглубокой подковообразной низине. Небольшой такой. Метров сто пятьдесят на двести двадцать где-то размером. Но оно и к лучшему. Нет у меня на большую позицию войск. Отделение всего, усиленное двумя снайперами.

Окруженная с трех сторон непроезжими холмами, а сзади — крутым спуском за ручьем, на который так просто задом на машине не заскочишь, низина эта была идеальной для расстрела врага из-за укрытий. А вперед из нее была только одна узкая «дорога», которую можно было с легкостью крепко оседлать пулеметным заслоном.

— То, что доктор прописал, — пробормотал под нос. — Я тебя вижу, ты меня нет.

Я не особый стратег и тактик. Я и на службе-то ничему такому особо не учился. Радиоразведка все же не спецназ ни разу. И даже не пехота. Просто книжки люблю читать. В том числе и про войну. Да и деда еще живым застал в сознательном возрасте. А он у меня воевал в самых крутых войсках Второй мировой войны — в саперах-штурмовиках. Спецназ по прорыву укреплений врага с последующей их зачисткой. Причем предварительно они еще и мины с предполья снимали и в атаке, как жаловались, охреневали впереди штрафников.

Дед ротой, затем и огнеметным батальоном командовал в 12-й отдельной Краснознаменной орденов Суворова, Кутузова и Красной Звезды штурмовой инженерно-саперной бригаде Резерва Верховного Главнокомандования. Той самой, что форсировала Сиваш, штурмом брала Мелитополь, Джанкой, Сапун-гору, Кишинев, Будапешт и Вену. В стальных кирасах. С огнеметами, автоматами, снайперскими винтовками и даже с фаустпатронами, которые в промышленных количествах появились в бригаде в 1944 году.

Кстати, в том же году рядовой Ватман таким фаустпатроном насмерть забил в рукопашной одиннадцать фрицев, о чем даже написали в «Красной звезде».[122] Дед этот эпизод очень любил вспоминать, приговаривая, что фаустпатрон — страшное оружие в еврейских руках!

И еще дед мне рассказывал, как в январе сорок пятого они отбивались от озверелых эсэсовцев, которым приспичило прорываться из осажденного Будапешта именно через его батальон и штаб бригады. И этот термин — «огневой мешок» — я — тогда еще восторженный пацаненок — запомнил накрепко. Уж больно все было организовано, с одной стороны, слишком просто, а с другой — очень хитро.

Так вот эта долинка малая была идеальна для организации такого огневого мешка. Прорваться из него можно только вперед, а там мы с десятком автоматов расположимся подковой. С флангов я снайперш своих поставлю. И пулемет в лоб, слегка наискось. А отступить врагу отсюда просто некуда. Как там у Зощенко: «Запасайтесь, дьяволы, гробами, сейчас стрелять буду!»

Собрал я девчат, построил, поглядел каждой в глаза, но сказать ничего не успел, перебила Роза Шицгал:

— Жора, мы именно тут в засаду сядем?

Так, приехали; еще воевать не начали, а уже дисциплину нарушаем. Непорядок, который может аукнуться нам большой кровью. Поэтому просчитал про себя до десяти и выдохнул:

— Твое место, Роза, будет в автобусе. Ты — наши уши.

Потом осмотрел внимательно всех. Вижу: никто не понимает серьезности момента, даже таежницы.

— Слушайте внимательно, киски. Засады засаживать — это вам не в тапки гадить…

Новая Земля. Плоскогорье между территорией Ордена и Южной дорогой.

22 год, 32 число 5 месяца, четверг, 17:31.

На плоскогорье было не так жарко, как в низовьях у моря. И ветерок гулял тут вполне ласковый. Но все равно мы седьмым потом покрылись, дожидаясь, пока наконец-то две закамуфлированные машины одна за другой сползли с противоположного склона, практически на холостом ходу, и уже в ручье, взревев моторами, быстро его форсировали вброд, выкатившись на каменистый пляж с нашей стороны.

Первым скатился небольшой джипчик, очень похожий на «виллис» времен Второй мировой. Открытый, с пулеметом на турели и тремя додиками на борту.

Вторым был навороченный, вусмерть затюнингованный «ленд ровер», который «дефендер 110». Сколько в нем наличного экипажа, сквозь затемненные окна не было видно. Но не больше же пяти тушек? Груз тоже где-то возить надо, учитывая, что в первый джипчик ничего серьезного не положить.

Итого, ориентируемся, что у нас в наличии восемь врагов.

Опытных врагов.

Волков.

Плюс — пулемет. Хороший у них такой пулемет, лучше нашего, как бы не «Пила Гитлера». Очень он похож на MG-42.[123]

Но они нас не видят — и это хорошо. Это наш шанс заколбасить их тут, в этой низине, оптом, по холмам от них не бегая.

Когда вторая машина, выскочив на пляж, стала огибать слева первую, я дал по рации команду:

— Таня, Дюля. Каждая — по ближней к себе машине. Один выстрел. Передние колеса. Пли!

Звуком сломанной доски громко раздался практически сдвоенный выстрел. Было хорошо видно, как машины остановились, просев на пробитые скаты.

Вражеский пулеметчик оступился, но тут же, перетоптавшись в удобную позу, выдал длинную очередь. Но покосившаяся турель сбила ему прицел, и все пули ушли правее и намного выше.

Больше он стрелять не стал. То ли сам не видел в кого, то ли приказали ему.

Я тоже больше команд не давал. И девчонки, слава богу, дисциплинированно выжидали. Все было оговорено заранее, и единственное, чего я действительно боялся, — так это того, что они бестолково откроют огонь раньше времени и раскроют свои позиции пулеметчику. Но видно, не зря я им заранее пистоны вставлял.

Если нас пасли и внимательно следили, то враги должны были знать, сколько нас и какие мы. Из всего нашего отряда бойцами они должны были числить только меня и таежниц. Остальных — бойцыцами, как их обозвал Борис Доннерман. То есть в бою — балластом. Впрочем, я тоже надеялся только на то, что они создадут лишь достаточную плотность огня, чтобы заставить врагов попрятаться за машины. Остальное дело — за таежницами: в глаз бить, чтобы шкурку не портить. У них боезапаса достаточно, почти по две пули на каждого преследователя, без перезарядки.

Оглянулся по сторонам. Вроде никого не видно. Надежно попрятались. И цифра американская в кассу пришлась — хорошо сливается с местностью. Беретки с пробковыми шлемами мы давно убрали и серо-черными бурнусами обвязались, одни глаза наружу.

Лишь ствол пулемета на сошках торчит из куста: «Галя, Галя, едрит твою налево». Это я про себя так заругался, а вслух говорить ничего не стал. Будет ствол сейчас шевелить — быстрее его заметят.

А ситуация создалась практически патовая.

Мы ждем.

И враг ждет. Ничего не предпринимает, что странно.

Минуты тикают. Поглядел на часы: какие минуты? Секунды! А кажутся минутами. Вот такой перекос восприятия.

Подтянул за ремешок небольшой мегафон на батарейках, что нашелся в автобусе от прежнего водителя. Запасливый он парень был. И то правда: зачем надрывать собственную глотку, чужих детишек в автобус собирая. Не казенная, чай. Взяв мегафон в руку и немного помедлив, пытаясь убрать волнение — адреналин уже вскипает в тушке, как шампанское в открытой бутылке, — нажал на кнопку и крикнул по-русски: