Надломленные. Хроники пикирующей Цивилизации - Кирилл Ляпунов

надо вырваться из этого ужасного климата. И все встанет по местам.

– Вот это вступление. Боюсь даже предположить, что за ним последует.

– И не надо пока. Давай-ка лучше еще по одной. Разлей, а я сало порежу.

Отец и сын провели в тишине (Pink Floyd, лившийся из музыкального центра, не в счет) необходимые манипуляции.

– В общем, видимо, пора наконец сказать, – начал Аркадий Николаевич. – Шила в мешке не утаить. Сынок, я влюбился…

Аркаша порадовался, что уже успел проглотить настойку и прожевать кусок сала. Иначе бы неминуемо подавился. Надо ли говорить, что после такого заявления его собственные проблемы тут же отошли на второй план?

– Не понял, – только и смог произнести видавший виды психолог после затянувшейся паузы.

– Чего непонятного? Я встретил женщину. И полюбил ее.

– Это как раз понятно. Но исходя из того, что ты решился мне об этом рассказать, ситуация зашла настолько далеко, что скрывать уже невозможно.

– Именно так. Шестой месяц беременности утаивать сложновато.

– Даже так!

– Да.

– Прости, пожалуйста, можно я еще выпью?

– Конечно. В чем вопрос?

Кузнецов, теперь уже, скорее всего, средний, налил и выпил сразу две рюмки подряд, опустив при этом фазу закуски. Вместо этого он интеллигентно понюхал пучок зеленого лука. Все это время отец молчал, не сводя глаз с сына.

– Спасибо. Боюсь, по-трезвому мне будет проблематично спокойно воспринимать эту информацию.

– А ты что, нервничаешь?

– Ну, как тебе сказать? С одной стороны, я уже большой мальчик, у меня у самого семья, дети. И, наверное, мне должно быть все равно, чем занимаются такие же взрослые люди. Лишь бы им было хорошо. Но, с другой стороны, твое заявление означает, что я теряю отца, причем при жизни. А я, знаешь ли, к тебе привык.

– Ты эгоист, сынок.

– А ты нет?

– Я? – Аркадий Николаевич смутился. – Наверное. Но ты себе не представляешь, как я полюбил!

– Папа, ты забываешь про мою профессию.

– А что такого в ней применительно к нашему разговору?

– А то, что я частенько имею дело с влюбленными людьми. Часто – безнадежно, еще чаще – достигшими твоего приблизительно возраста.

– Что же не так с моим возрастом? – отец начал закипать.

– Без обид. Но тебе уже не шестнадцать.

– И что? По-твоему, влюбиться можно, только будучи подростком?

– Нет, конечно. Банальное «любви все возрасты покорны» имеет право на существование. Однако, как показывает моя уже почти двадцатилетняя практика, бешеная влюбленность в преклонном возрасте к любви не имеет ни малейшего отношения.

– И что же это, доктор? – еще более неприятно спросил отец.

– Ты можешь иронизировать (и, кстати, я не доктор, хотя сейчас это и не важно). Но это не любовь. Как правило, это все что угодно: страсть, секс, желание помолодеть за чужой счет (сколько ей, кстати?), демонстрация всему миру псевдомаскулинности (смотрите, какой я, а вы думали, что мое либидо угасает!), тяга к приключениям, но не любовь.

– Почему же?

– Потому что в этом чувстве, опять же исходя из практики (тебя я ни в коем случае не склонен осуждать)…

– Спасибо и на этом.

– Пожалуйста. Так вот. Исходя из практики, в преклонном возрасте в этом чувстве слишком много эгоизма. Потому что как ни крути, а у адекватно сформированного человека жизненный опыт, то есть мозги, начинает доминировать над эмоциями. Они становятся вторичны. А любовь – в первую очередь сердечное чувство, то есть эмоциональное. Понимаешь?

– Пусть так.

– Значит, ты со мной согласен?

– Пожалуй. И за это историческое событие стоит выпить. А потом продолжим.

– Хорошо. Наливай.

Несмотря на то что выпито было уже очень много, оба Аркадия ни в одном глазу опьянения не ощущали.

– И тем не менее, мой дорогой сын, уже чувствующий себя отвергнутым, я буду называть свои ощущения любовью. Хотя по факту ты прав. Для меня они – возможность быть живым и молодым. Если по-честному.

– За откровенность – спасибо. Но неужели ты не понимаешь, что это неправильно?

– Не кричи, а то сейчас сюда ненужных нам пока свидетелей набежит. Почему неправильно? Если я хочу летать, если у меня бабочки в животе, если я жизни радуюсь?

– Потому что помимо тебя и той женщины, о которой ты пока ничего не рассказал, есть еще и, как ты выражаешься, «ненужный свидетель». Или, как ее еще называют, моя мать. Безусловно, не самый кроткий и смиренный человек на планете Земля, но проживший с тобой больше сорока лет. С ней-то как быть? Рассказать ей про бабочек?

Аркадий, пока говорил все вышеперечисленное, сильно распалился. Высказавшись же, замолчал. Немного подумал и налил себе еще.

– Вот это меня больше всего и тревожит, – задумчиво сказал отец. – Как Наташке сказать? Она же или меня грохнет, или сама повесится. Поэтому я и решил с тобой вначале это обсудить. Ты же специалист. Но, смотрю, не по адресу обратился.

– Для начала – я твой сын. А потом уже все остальное. Но правильно, что с меня начал. Хотя бы сюрпризом не будет. И что же ты намерен делать?

– Что тут делать? Ребенок-то ни в чем не виноват. И ему я нужнее, чем твоей матери. Придется уходить. Мы с ней много времени вместе прожили. Она, конечно, взрывная. Но, надеюсь, со временем поймет. К тому же совсем бросать я ее не собираюсь. Буду деньгами поддерживать. Приезжать.

– Хм. Ты думаешь, это можно понять? Когда твой муж уходит к молодой жене? Она же молодая?

– Да. Моя студентка.

Аркадий Николаевич последние несколько лет преподавал философию в известнейшем столичном вузе.

– М-даааа. То есть ей еще и двадцати пяти лет нет, я правильно понимаю?

– Двадцать один! – со странной гордостью сказал Кузнецов-старший.

– Папа! Ты же совершил все возможные ошибки! Над тобой смеяться будут!

– Кто? Старые обрюзгшие пни? Да они мне просто позавидуют. Потому что с ними двадцатилетние девушки уже лет сорок как не спят. А если и спят, то за большие деньги.

– А ты думаешь, что с тобой сошлись по большой любви? – подколол родителя сын.

– Я тебе сейчас вон тем ремнем по лицу дам, хочешь? – злобно спросил отец, показывая на ремень из своей коллекции с самой широкой пряжкой. – И не посмотрю, что тебе сорок лет. Я отец все ж таки.

– Ну уж извини, – твердо ответил Аркадий. – После твоих действий я считаю, что руки у меня развязаны. Может и бумерангом прилететь. И тогда посмотрим, кто отец, а кто блудливый старый пенек. Боюсь, правда, что на шум женщины наши сбегутся. И тогда тебе совсем кранты, – рассмеялся психолог. – Поэтому в твоих же интересах угомониться и подумать, что