Музей «Шпионский Токио» - Александр Евгеньевич Куланов

становились донесения Ощепкова с Сахалина: «В г. Александровске: две роты пехоты – 4-я и 3-я численностью около 400 человек при 8 пулеметах системы “Гочкиса” без щитов и легкого типа (ружейного обрезания) с прикладом, при каждом пулемете 4 номера прислуги. Казармы расположены в центре города (фот. М240). 5 орудий 3 калибра, дальность стрельбы 7,5 версты (в настоящее время стоят в артиллерийском складе без употребления). Никаких укреплений нет. Кавалерии нет»; «Каменноугольный рудник Ф. Е. М. Петровского. Работал зиму 1922 г. Продажа исключительно частная и на электрическую станцию. Цена угля с доставкой 16 йен тонна. Рудник расположен в 6 верстах от города»{72}.

Отдельно прилагались снимки, сделанные резидентом «ДД», и подробнейшая информация о крупных военных чинах, почерпнутая явно из доверительных бесед с офицерами: биографии, родственные и карьерные связи, послужные списки, личные качества и фотографии японских генералов, служивших на Сахалине.

В 1924 году, когда состояние дел на оккупированном Северном Сахалине стало для советской военной разведки прозрачным, Василий Сергеевич двинулся дальше – на Японские острова, в Кобэ. Вместе с молодой женой Марией Ощепков прожил там около семи-восьми месяцев – до середины лета 1925 года, а затем, уже под новым псевдонимом – «Монах» – перебрался в Токио. За это время первый русский резидент советской военной разведки сумел полностью легализоваться в Японии, получить надежные документы и предложение стать официальным представителем германской кинокомпании «Вести». Переезд в Токио был необходим: разведывательные возможности в Кобэ не могли удовлетворить Центр. Этот город был средоточием русской эмиграции в Японии, но ничего особенно ценного бежавшие от большевиков бывшие офицеры, купцы и сибирские крестьяне сообщить не могли. Столица же сулила новые перспективы, и, переехав, «Монах» постарался доказать, что ожидания могут быть оправданны. Предварительно он составил план работы в японской столице из десяти пунктов, среди которых значились:

«1) Прежде всего, установить, в каких учреждениях служат учившиеся со мной в японской школе японцы.

2) Найти подходящую квартиру вблизи расположения какого-либо полка.

3) Записаться членом спортивного клуба “Дзю-дзюцу” в районе расположения полка.

4) Завязать знакомства с теми студентами, в семье которых имеется кто-нибудь из военных.

5) Завязать знакомство с фотографом, выполняющим работу для полка.

6) В случае необходимости поручить жене открыть курсы русского языка…»{73}

Ощепков сумел выполнить почти все намеченное, а в самом плане чувствуется опыт службы в контрразведке – метод съема информации путем расселения вблизи воинских частей и дружба с фотографами использовались японскими разведчиками в России. Продолжилась работа по укреплению личных, дружеских связей с японскими офицерами – новых друзей Ощепкова уже можно было называть представителями военной аристократии. Казалось, что советская тайная служба «на Островах», как Японию называли в сводках Разведупра, разворачивает сеть, которая в скором времени принесет долгожданный богатый улов. Однако крупные «специалисты» рабоче-крестьянского шпионажа, руководившие Ощепковым, то присылавшие ему бутыли с вылившейся по дороге жидкостью для тайнописи, то вдребезги пьяного курьера, даже не задумавшегося о возможной слежке, оставались недовольны – не собой, не курьером, а резидентом{74}. Командование обвинило «Монаха» в плохой работе, нецелевом расходовании средств и отозвало из Японии. 15 апреля 1926 года нелегальный резидент советской военной разведки в Токио № 1043/1 покинул страну, вернулся на родину и позже был назначен переводчиком Разведывательного отдела штаба Сибирского военного округа.

В 1719 году представитель одной из семей синоби из Кока по имени Тикамацу Хиконосин Сигэнори записал: «Использовать синоби – дело для искусного стратега либо для самого главнокомандующего… И даже сегодня из ста состоящих на службе синоби-но моно человек десять способны оказаться полезны в критической ситуации. Однако достаточно умелым стратегом, чтобы их использовать, и хорошим полководцем может оказаться лишь один из десяти тысяч. Такой умелый стратег и хороший полководец должен быть сведущ в военных науках, а учение об использовании шпионов постичь в мельчайших деталях»{75}.

Такого стратега на советском Дальнем Востоке в 1926 году не нашлось. Лишь спустя полтора года один из новых командиров, только что назначенный в разведку округа и получивший, в отличие от предыдущих, профильное образование, докладывал в Москву: «Я хочу выразить глубокое возмущение по поводу снятия с работы Ощепкова – этот факт не лезет ни в какие ворота… Я глубоко убежден, что если бы в свое время было дано надлежащее руководство, он во сто крат окупил бы затраты на него… Это тип, которого нам едва ли придется иметь когда-либо… Я полагаю, что если бы вы дали нам Ощепкова сейчас, мы сделали бы из него работника такого, о котором, может быть, не позволяем себе и думать»{76}.

В 1927 году бывший резидент «Монах» переехал в Новосибирск, где тогда был расквартирован штаб округа, и продолжил службу в должности военного переводчика. И снова немедленно приступил к пропаганде своего любимого дзюдо, но уже не среди спортсменов-любителей, как во Владивостоке, а среди военных. Однако теперь и этого ему было явно недостаточно. В октябре 1929 года Василий Ощепков отправился в Москву. Его назначили на должность инструктора дзюдо в Центральный дом Красной армии (ЦДКА). Уже декабрьский номер «Физкультуры и спорта» писал об открытии в ЦДКА курсов дзюдо:

«В программу занятий войдут:

1) броски, рычаги, удары руками и ногами и удушения;

2) приемы самозащиты невооруженного против вооруженного винтовкой, револьвером, саблей, ножом или другим холодным оружием ближнего боя;

3) приемы схватки двух невооруженных.

За основу будет принята японская система самозащиты “дзюудо”, как наиболее проработанная, а главное, представляющая собой уже готовый комплекс различных приемов самозащиты… курсами будет руководить инструктор т. Ощепков, окончивший институт “Кодокан-дзюу-до” в Японии (в Токио)».

Скоро «т. Ощепков» приступил к преподаванию дзюдо в Государственном центральном институте физической культуры имени Сталина (ГЦИФК), где, став штатным преподавателем, «пробил» дзюдо как обязательную дисциплину для всех студентов. Автору этой книги посчастливилось застать в живых некоторых из них, и они, более чем девяностолетние старики, с восхищением вспоминали, как 70 лет назад бегали на занятия к Ощепкову и как «самый интеллигентный из всех преподавателей» легко выдергивал их из борцовского ковра. В институте разрабатывали легендарный физкультурный комплекс «Готов к труду и обороне». Ощепков добился введения в ГТО приемов самозащиты и обезоруживания. Довоенный значок ГТО не такая уж редкость среди коллекционеров. Теперь, держа его в руках, взгляните на него иначе, зная судьбу одного из тех, кто создавал эту систему.

Ограниченный в изучении дзюдо, вынужденный вариться в собственном, советском «соку», лишенный возможности общения с иностранными инструкторами и спортсменами, но обладающий обширными знаниями, личным опытом и талантом аналитика, Ощепков вносил в родное ему Кодокан дзюдо одно изменение за другим. В СССР не было татами, и Ощепков заменяет его борцовским ковром. Изменяется стойка спортсменов, становится ниже, больше напоминая позицию цирковых борцов. О ковер ломаются пальцы ног, и Ощепков вводит специальную обувь – борцовки. Их использовали