Эффект Лотоса (ЛП) - Вольф Триша

Эта боль слишком сильна, чтобы ее можно было осмыслить в данный момент.

Я боюсь, что перестану дышать.

Вместо этого я вырываюсь из глубин гнева, уцепившись за эту злость и не уступая. Гневом легче всего управлять, когда пытаешься обрести контроль. Я думаю о своей доске убийств, об именах, связанных с нападением.

Я хочу верить, что настолько огромную тайну невозможно сохранить — и все же я знаю, что это неправда. Самые темные и сокрушительные секреты — это те, которые мы поклялись хранить в тайне, даже когда они медленно убивают.

Итак, кто все знал? Кто мог хранить такой секрет?

Мои родители. Убедившие врача соблюдать конфиденциальность.

Дрю. Не проронивший ни слова о беременности. Логично. Скорее всего, его адвокаты сказали ему, что забытая беременность — лучшее, что могло с ним случиться.

Челси. Желая поддержать будущего мужа, без колебаний опровергает слухи о беременности. Чем меньше скандалов, тем лучше.

Кэмерон. Она знала?

Я пытаюсь напрячь память. Я все еще с трудом вспоминаю часы, предшествующие смерти, и не могу доверять каким-либо восстановленным воспоминаниям.

Если Кэмерон знала, то унесла этот секрет в могилу. Может, поэтому она занервничала, когда я появилась у нее дома и потребовала, чтобы она рассказала мне о том дне в больнице.

Я чувствую укол вины. Может, если бы она рассказала мне раньше, я бы смогла ее защитить. Возможно, она была бы жива.

Теперь я уже не смогу ее спросить.

Но остается еще один вопрос: знает ли Рис?

Может, мои родители, врач и те, кого подозревали во время расследования, могли скрыть это от полиции Лисберга, но я сильно сомневаюсь, что они смогли сохранить это в секрете от агента ФБР.

Смиренно вздохнув, я открываю глаза, достаю телефон и смотрю на темный экран. Я бы хотела смотреть Рису в глаза, когда буду задавать свои вопросы, но боюсь, что потерплю неудачу: что он начнет приводить логичные доводы, чтобы защитить себя… или вообще не будет защищаться. Даже не знаю, что хуже.

Я открываю журнал звонков, нажимаю на его имя, и в этот момент кто-то стучит в окно.

Сердце в груди замирает, и я роняю телефон.

По ту сторону запотевшего стекла стоит Рис.

— Господи, Хейл. Где ты была?

Все страхи затмеваются мучительной болью предательства, я поднимаю телефон и толкаю дверь. Он быстро пятится назад.

Дождь падает тяжелыми каплями. Его рубашка промокла, мокрые волосы спутаны и потемнели от воды. Он мой напарник. Мой друг. Он красивый… единственный человек, которому я доверилась после нападения, и сомнение, которое я вижу в его серых глазах, меня убивает.

Рис — эксперт в чтении людей. И сейчас он читает меня.

— Ты ходила к Дрю.

Я не отвечаю. Сейчас я хочу задавать вопросы.

— Ты знал, что я была беременна, — не вопрос. Мне просто нужно услышать, как он признает правду.

Он поджал губы, по его лицу стекают ручейки дождевой воды.

— Да.

— Все это время… — я умолкаю, горло горит от боли. — Ты заставил меня думать, что у Дрю не было мотива. Но сам продолжал за ним приглядывать, не так ли? Он всегда был твоим подозреваемым номер один.

Он медленно кивает.

— Да, — говорит он снова. — Я всегда подозревал его.

Короткие, прямые ответы приводят меня в еще большее бешенство.

— Как ты мог скрывать это от меня?

Он тяжело сглатывает.

— Когда я приехал сюда в первый раз, я поговорил с твоим психологом. Она считала, что потеря памяти — это механизм защиты.

Не потеря, а ложные воспоминания. Я не просто забыла, что беременна — я выстроила совершенно другое воспоминание, поменявшись местами с Челси. Это даже хуже.

— И я согласился, что, если все тебе расскажу, это никак не поспособствует дальнейшему расследованию, — продолжает он. — Это только навредит тебе и может свести на нет прогресс в лечении. Это ничего бы не изменило.

Я чувствовала, что при каждом вдохе в груди царапает что-то острое.

— Это меняет все.

Он проводит рукой по мокрым волосам.

— Я пытался сказать тебе, Лэйкин. Пытался. Так много раз. Но я просто… не мог.

Я моргаю, стряхивая воду с ресниц и чувствуя, как воспоминания всплывают на поверхность. Да, Рис отвел меня в «Док-Хаус», чтобы попытаться восстановить воспоминания о нападении, но это было еще не все. Он хотел, чтобы я вспомнила о беременности. Вот чем была вызвана печаль, которую я увидела в его глазах той ночью. Причина, по которой он поцеловал меня, утешил меня.

Потому что чувствовал вину.

— Ты пытался заставить меня заново пережить убийство, чтобы не чувствовать себя виноватым из-за того, что скрываешь такой жизненно важный секрет, — говорю я, когда меня осеняет. — Каждый день, когда мы работали вместе, каждый день, когда ты смотрел мне в глаза… и просто знал. Ты скрывал от меня часть меня самой, Рис.

Его глаза вспыхивают, когда он шагает вперед.

— Так же, как ты скрыла от меня письмо?

Во мне вспыхивает злость.

— Нет. Нет, не надо переводить на меня стрелки. Ты позволил мне поверить в ложь!

Он подходит ближе.

— Я был неправ. Понятно? Я это признаю. Я должен был сказать тебе в ту ночь на озере. Я совершил ошибку, потому что был слишком слаб, недостаточно силен, чтобы вынести твою боль. Я был эгоистом. Но ты, черт возьми, тоже. Ты не рассказала о письме. Тебе когда-нибудь приходило в голову, что это может быть важной частью расследования?

Я качаю головой и отворачиваюсь.

— С меня хватит, Рис.

Он меня останавливает, хватая за руку и заставляя меня повернуться к нему лицом.

— Ты думала, что оно от него.

Обвинение в его голосе оскорбляет меня. Я могу только смотреть на него снизу вверх. Шокированная. Обиженная.

— Не начинай, — я пытаюсь вырвать руку, но у него каменная хватка. — Поверить не могу. Ты всегда думал, что это была галлюцинация. А теперь хочешь вспомнить об этом и использовать против меня?

— То первое письмо… — начинает он. Он понижает голос и ослабляет хватку. — Да, возможно оно было от убийцы. Но, если взглянуть на это с другой стороны, оно могло быть от свидетеля. Я знаю, кого ты ждешь. Человека, который, как ты считаешь, спас тебя, Лэйкин. Ты пишешь о нем. Думаешь о нем. Тебе снятся сны о нем. Реальный или вымышленный, для тебя он важен. Ты закрылась ото всех. И только один человек — герой, которого ты сотворила, — достаточно хорош для тебя.

— Что? Ты ревнуешь? — как наш спор дошел до этого? — Перестань передергивать. Ты врал мне. И вообще, как ты можешь меня обвинять? Как ты можешь судить меня? После того, что я пережила? После того, как я теперь знаю, у меня отняли…

Во второй раз за сегодня я чувствую, как глаза обжигают слезы, и из меня вырывается проклятие. Все эти годы, переживая все мучения, я не проронила ни слезинки. А сейчас, под этим дождем словно прорвало дамбу.

Несмотря на дождь, Рис все видит, он видит меня насквозь. Он кладет руку мне на щеку и проводит большим пальцем по следу слез.

— Я не осуждаю тебя. Я осуждаю сам себя. — Он кладет руку на другую щеку, и внезапно оказывается слишком близко. Мне некуда бежать. — Я так и не закрыл твое дело. Для меня оно никогда не было висяком, для меня это действующее расследование. Я всегда работаю над ним. Да, черт возьми, я ревную. Потому что я хочу быть тем, кто тебя спасет.

Мое сердце стучит как барабан.

— Рис…

Разразилась буря. И мы стоим в ее центре. Наши взгляды встречаются, мы бросаем друг другу вызов, воздух между нами сгущается, один из нас должен сделать первый шаг. Дождь льет как из ведра под стать грому внутри меня, удары пульса воспламеняют мою кровь. Возбуждение нарастает, когда он накрывает мой рот своим, силы покидают меня, и я оказываюсь целиком в его власти.

Глава 27

Столкновение

Лэйкин: Сейчас

Рис не целует меня. Он поглощает меня. Сметая все препятствия на пути.