Мы пришли с миром - Виталий Забирко

Из объяснения я практически ничего не понял, кроме того, что гостиница существует здесь с середины прошлого века. Тогда понятно, почему в номере такая обстановка. Это не совпадало с данными Иванова, утверждавшего, что программа «Горизонт» существует с конца века, но, как понимаю, ему соврать, что пить дать.

— Удовлетворен, — кивнул я с умным видом, но при этом мне показалось, что голографическая копия коменданта саркастически усмехнулась.

— Так вы будете ужинать? — повторился он.

Я подумал. Обед с Ивановым был достаточно плотным, и есть пока не хотелось.

— Нет.

— Когда захотите, вызывайте меня без всякого стеснения в любое время суток, — сказал комендант и испарился.

Если в первый раз предложение «без всякого стеснения» я принял за элементарную вежливость, то сейчас понял, что это естественная услуга. Голограмме ни спать, ни есть не требуется. И, несмотря на обнаружившийся интеллект, других проблем, кроме обслуживания постояльцев, для нее не существует. Зато у меня проблем был целый воз и маленькая тележка в придачу.

Я встал с кровати, подошел к окну и выглянул. Над рекой сиял узенький серпик молодого месяца, но видимость была как в пасмурный день, только золотые краски осени и зелень хвои сливались в единый серый тон. Похоже, ночным видением Буратино наградил меня навсегда.

На причале никого не было, исчезла даже полузатопленная лодка, зато вверх по течению двигалась большая бесформенная масса, подрагивающая, как студень. Пыхтя, словно паровоз, она шлепала по воде слоноподобными ложноножками и медленно продвигалась к причалу. В десяти метрах от причала масса замирала, будто в изнеможении, течение относило ее на прежнее место, и тогда она вновь с упорством белки в колесе возобновляла свое движение.

Я отпрянул от окна и задернул занавеску. Только химер до полного помутнения рассудка и недоставало!

Верховья Корстени находились километрах в ста от города, в лесном заказнике, о котором лет пять назад писали местные газеты. Вроде бы там энтузиасты-любители обнаружили некую странную геофизическую аномалию, в районе которой магнитная с грелка отклонялась, часы начинали то спешить, то отставать, а у порогов вода в реке текла вверх по уклону. В последнее время о подобных аномалиях много чего пишется, и где правда, где ложь, уже никто не собирается разбираться. Статьи в местной прессе также не вызвали никакого ажиотажа, но, оказывается, что-то в этом было.

Звездные пилигримы? М-да... От высокопарного названия веяло чем-то несерьезным, если бы не устюпенды в ведре рыбака и несуразная пристройка к бревенчатому зданию. Краем глаза я покосился поверх занавески на реку. Студнеобразный «пилигрим» не вызывал к себе теплых чувств. Брататься с ним почему-то очень уж не хотелось.

Бесцельно пройдясь по комнате, я остановился у телевизора, который на самом деле таковым не являлся. А чем он на самом деле был, я предпочел даже не думать.

«Если ночное видение у меня сохранилось, то, быть может, и способность проходить сквозь стены тоже?» — внезапно пришло на ум.

Шагнув к стене, я приложил к ней ладонь. Стена была твердой и шершавой, и рука проникать сквозь нее принципиально не желала. Вспомнилось ехидное «слабо?», которым наградил меня Буратино, высунувшись из филенки закрытой двери. Что-то в этом было. Не только ехидство, но и намек, что способность сохранилась, однако я не научился ею пользоваться.

Закрыв глаза, я попытался представить кромешную темноту. Представить получилось, однако под рукой по-прежнему ощущался стык шероховатых бревен. Не открывая глаз, я убрал руку, затем снова протянул ее к стене и не встретил никакого препятствия. Осторожно, боясь поверить себе, я приоткрыл глаза и увидел, что рука по локоть находится в стене. Вначале я осторожно поводил рукой, затем помахал, но ничего не ощутил. Ни тепла, ни холода, ни сопротивления воздуха, словно его там не было Странно, в общем-то, будь там вакуум, руку бы разнесло от внутреннего давления крови.

Я выдернул из стены руку, оглядел ее и снова ткнул в стену ребром ладони. И чуть не взвыл от боли, сломав ноготь. Стена вновь оказалась твердой и непроницаемой. Тряся пальцами, я запрыгал по комнате, кляня Буратино на чем свет стоит, хотя винить нужно было прежде всего самого себя. Экспериментатор хренов! Палец опух, под ногтем посинело. Гематома. Как теперь с таким пальцем кукол вырезать?

Сумрачным взглядом я обвел комнату. Что я тут делаю, зачем здесь нахожусь? Чем Буратино лучше Иванова? Хрен редьки не слаще... Почему я должен сиднем сидеть в этой комнате и ждать у моря погоды, пока Буратино подыщет мне подходящее убежище? Подходящее для кого? Уж точно не для меня...

Я нахлобучил шапку, надел куртку. Затем достал из джинсов пачку долларов и хотел переложить их в карман куртки, но там что-то лежало, и пачка не захотела влезать. Проверяя, что бы это могло быть, я сунул руку в карман и вытащил еще одну пачку долларов. Ту самую, первую, за которой, как я вначале предполагал, охотился Иванов. Не взял он деньги. Понятное дело, зачем они ему? У «Горизонта» свое денежное дерево, а может, то же самое, что и у Буратино. С одной ветки денежки рвут... Хотел бросить деньги на стол, но передумал. Не знаю, куда занесет меня судьба — вдруг понадобятся? У меня-то своего денежного дерева нет. Снова рассовал доллары по карманам, подошел к стене, закрыл глаза и осторожно вытянул вперед руку.

И, когда пальцы ничего не встретили на своем пути, я, не раздумывая, шагнул вперед. И только тогда понял, насколько опрометчиво поступил. Номер находился на втором этаже, пройди я сквозь стену... Сердце с запозданием испуганно екнуло.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Вначале я подумал, что попал в соседний номер, а точнее, в чрезвычайно захламленное подсобное помещение. Все лучше, чем сверзиться на землю со второго этажа.

Половину помещения занимали сваленные в кучу подрамники с картинами, у окна стояло кресло-кровать со скомканным постельным бельем, рядом возвышался мольберт, занавешенный грязным халатом. Пахло масляной краской, настоявшимся табачным дымом. Что-то в обстановке показалось знакомым, но что именно, я понять не мог.

За окном тренькнул трамвай, послышался стук колес на стыках рельс. Я подошел к окну, раздернул пыльные шторы и увидел улицу родного города с высоты четвертого этажа.

Лишь тогда я осознал, что очутился в квартире Мирона, которая в сером свете дарованного мне ночного видения выглядела неузнаваемой и еще более неприглядной, чем в натуре. Да, но каким образом я сюда попал и почему? Вспомнилось, как Буратино ехидничал, выглядывая сквозь дверь. Почему же я не выпал со второго этажа гостиницы, а перенесся в город? Но тут память услужливо подсказала, что на берегу Корстени я тоже очутился, пройдя сквозь стену каземата «Горизонта», однако в тот момент был настолько ошеломлен, что мысль о телепортации в голову не пришла.