Бесконечность, плюс-минус (СИ) - "22 Слоя"

— О, да. Я бы тоже испугался не на шутку. Приходилось бы уводить взгляд или делать вид, что ты смелый, когда внутри ураган эмоций. Страшно, если кто-то узнает, что у тебя в голове.

— Почему? Что в этом страшного?

Что-то в его поведении миг за мигом менялось. Эйдан то и дело шагал то в одну, то в другую сторону, будто хотел выскользнуть из поля её видимости. Голос оставался спокойным, но начал чуть тянуться, оттого слова звучали не резко, не отрывисто, а очаровывающе. Их хотелось слушать и что ещё хуже, им хотелось верить.

— О-о-о, потому то сначала начинаешь бояться, что голос из рупоров умеет проникать в мысли, кирпичи слышат, как ты громко сглатываешь, а эти глупые грибовидные здания сквозь кожу и рёбра видят, как быстро стучит сердце.

Эйдан вяло рассмеялся, а затем пригрозил пальцем и продолжил:

— Они ведь и правда есть, те, кто всё это умеет. Покровители, но совсем не как титул или красивое слово, нет. Настоящие покровители, в самом нарицательном смысле этого слова. Определяющие человека. Хвалящие его. И порицающие. Направляющие на верную дорогу и лишающие его жизни, если нужно. Если они того хотят. Власть даже над одним из перечисленного — это очень много. А у них на руках всё. И все. И лучшие из лучших, и безродные девочки, которые тащат за собой чемоданы.

Мия стояла будто с зашитым ртом и просто слушала. Только она собиралась что-то произнести, Эйдан вновь ставил ударение на словах так, что рот попросту не открывался. Слова его располагали, но действия отталкивали и пугали. Эйдан крутился вокруг, иногда переходил на шёпот и не скрывал трепета от сказанных им же слов.

— Они куют Мейярф и его людей словами. Я не скажу, что это плохо, и что это хорошо тоже не скажу. Но именно покровители выбирают форму. Подбирают материал и идеальную температуру. А потом создают тебя. Тебя, и тысячи других людей, используя только поощрения, осуждения и слова, что гнут любой металл.

— И то…

— Куда, думаешь, уехала половина замка? — он стал позади и шептал, взяв её за подбородок аккуратно, не сковывая движений. — Сказать, что человек не железо, чтобы его ковать. Человек — это человек. Его не куют другие, он сам себя взращивает и создаёт. И здесь, и в разных уголках Эмиронии, даже в Мейярфе находятся люди, которые так думают. Они затыкают уши, закрывают глаза и ночами прячутся в самых тёмных уголках города. Прячутся, чтобы писать свои буквы на белом листе и складывать слова, которые рифмуются. Чтобы чертить и придумывать, чтобы стирать грифеля под ноль и писать драмы. Мечтать об аплодисментах и м-м-м… — Эйдан поиграл пальцами, будто касался настоящих клавиш рояля. — Делать живой звук. Потому что утром им нужно опять стать тем, кем их хотят видеть. Утром опять нужно закрывать своё сердце, мой маленький человек. Только так, ведь обнажи они свой нрав прилюдно или осуди голоса из рупоров, тогда…

Собеседник плавным шагом оказался перед ней. Он смотрел прямо в глаза и было в них что-то бесповоротно утерянное, не свойственное нормальному человеку, чего раньше Эйдан не показывал. Это был непередаваемо большой сгусток хаоса, который сжимала крепкая волевая рука. Непонятно было только то, долго ли она ещё протянет.

— Тогда сыпятся лиловые лепестки. Уже не покровители, а люди из вереска, которые не пахнут цветами, но режут, как лезвия. Вереск этот колет тех, кто не уважает голос. Кто думает, что он — сам себе хозяин. Вереск не говорит, нет. Он заставляет кровоточить, понимаешь? Доламывает слишком стойкие прутья. Раскусывает их. Но и в этом есть своя идея, мой маленький пустой человек. Ты так романтизируешь эту свою бесконечность, представляешь самые тёплые цвета и благозвучные слова, чтобы описать её. А ты зайди с другой стороны, раз тебе это так нужно. Не ищи, а попробуй забрать её у кого-то, ведь поглощение бесконечностей других — тоже бесконечность, Мия. Вот тебе и подсказка. Можешь попробовать схватить удачу за хвост и перерезать горло любому в этом замке, чтобы возвести себя в абсолют. И тебя либо отвратит, либо уже остановиться не сможешь. Такой вот способ, такая вот бесконечность.

От испуга Мия оттолкнула руку собеседника и попятилась назад. Эйдан посмотрел на свою кисть и после с усмешкой покосился на Мию. После он или что-то совершенно тёмное и злое в этой комнате вмиг вырвало привычную реальность, которая казалась неотъемлемой и подконтрольной.

Стоило обернуться, чтобы побежать к выходу, сделать пару шагов, и ноги утонули в подушках, которыми был завален пол. Она ахнула и провалилась под них, как провалился бы человек, скачущий по тонкому слою льда на глубоком озере. Новая реальность оказалась слишком резкой.

Не было больше никакого замка, никаких родных стен и неприятного собеседника. Только та же Мия, привыкшая к ярким и широким улицам Мейярфа. Такой же странный человек, как и сотни других здесь, стоящих посреди площади. Она — наименьшее звено в цепочке людей. Остальные яркие и смышлённые, с покорным взглядом, но чудесами внутри. Чудо пряталось где-то в горле, в голове, кистях, ногах, сердце, обонянии или чём-то ещё — у каждого по-своему. У Мии только несколько четверостиший в голове — этого мало, чтобы назвать чудом. Её строки, её буквы, пока так и не появившиеся на бумаге. Блеклое и крохотное существо ждало своего черёда.

От человека к человеку подходили те, кто способен найти это чудо внутри. Дай им иглу, и они вонзят её в самую болезненную часть. Они не прокалывают сердце, потому что это — убийство плоти. Пальцы судей прокалывают что-то ещё более уязвимое. Обвиняемый становится лишь немного мертвее, но это не выглядит так, как если бы он упал замертво.

Все в этой шеренге становились самую малость инвалидами. Умершие ораторы произносили слова невнятно из-за надрезанного языка. Они заикались, не сразу находили слова и глотали гласные. Пианисты, скрипачи и другие музыканты стояли в железных варежках, которые без ключа не снимешь. На глазах некоторых появились бельма, и они уже не могли подобрать нужный цвет, не могли соединять провода и делать точные надрезы. Человеку рядом булавкой соединили центр губ — он всё ещё мог говорить, но на большее надеяться не стоило.

Когда очередь дошла до Мии, покровители лишь пристально осматривали её. Не было на её руках чернил, не было мозолей на пальцах, карманы и внутренний мир были пусты. Даже мысли о строфах улетели, потому что они были лишь красивы, но не сокровенны. Их не страшно было отдать. Игла приблизилась к горлу, после к центру лба, глазам, стопам и пальцам рук. После того, как ничего найти не удалось, один из мужчин улыбнулся и произнёс ей:

— Лучшая из лучших. Нет чувства прекрасней, чем понять, что здесь кто-то оказался по ошибке. Прошу прощения.

И Мие велено было идти. Тело не сковывали верёвки или цепи, но появилась мысль о том, чтобы двигаться и ходить — это не противоестественно. Стоило отойти на несколько шагов, как она заметила Эйдана, что стоял дальше в очереди. Тот взглядом попросил подождать и хищно улыбнулся. Когда покровители дошли до него, игла сразу метнулась к голове. Ничего. Руки, затем ноги, горло и глаза. И только игла остановилась напротив рта, он подался вперёд и попросту проглотил её.

Это изменило всё. Все пленники начали разбегаться, кричать и паниковать, а Эйдан начал откашливаться кровью и смеяться. Солнце начало пульсировать и вот-вот должно было рвануть. Покровители просто замерли и стали существовать в отрыве от реальности. Эйдан же шёл к Мие: сгорбившись, больно улыбаясь и откашливаясь кровью. И его грудь, и маленькие участки брусчатки были испачканы красным цветом. Парень подошёл, взял Мию за руки и не без труда заговорил.

— Я сожрал целый Мейярф… Теперь внутри меня богатый внутренний мир. В этом есть своя эстетика, да? — Эйдан выпрямился, не вытирая кровь. — Нужно просто видеть другие углы. Чтобы уметь оставлять после себя следы. Или самому стать следом, ага.

Солнце лопнуло и свет потух быстро, но не в один миг. Секунд пять, и всё вокруг стало полностью чёрным, даже очертания предметов не разобрать. Выделялся только красный цвет — почему-то единственный, который чёрный не смог поглотить. На земле валялись красные шляпы и флайо, но самих людей было не видать. Скрипели красные вывески заведений. Кровавые следы Эйдана были видны, даже когда его тело смешалось с чёрным.