Владигор. Римская дорога - Николай Князев

— Веревки! Плетем веревки! — закричала матрона в испачканной кровью столе, размахивая пучком срезанных полуседых волос.

Исступление охватило женщин. Они срезали волосы под корень, так что порой резали кожу. Из этих волос тут же на стене они принялись плести веревки, не обращая внимания на стрелы. Защитники отстреливались как могли. Владигор заметил, что на некоторых луках тетивы также сплетены из женских волос.

К полудню осаждающие поняли, что стену им не пробить. Скорее из отчаяния, чем в надежде на удачу, легионеры вновь атаковали ворота, которые изрядно пострадали в первый день штурма, когда Максимин пытался взять Аквилею с ходу. Отряды воинов, прикрытые со всех сторон щитами, отчего они напоминали черепах, один за другим подползали к воротам. Тут же на них полилась кипящая смола, проникая сквозь щели между щитами и обжигая воинов. «Черепахи», шатаясь как пьяные, поползли назад. То и дело из-под «панциря» вываливался потерявший сознание обожженный солдат, которого остальные не в силах были волочить за собою.

Максимин обходил позиции и говорил, по-братски похлопывая солдат по плечу и подмигивая:

— Ребята, еще немного, и вы будете жрать в лучших тавернах этого наглого городишки и трахать красивых баб, а горожане будут лизать вам ноги.

Но упоминание о еде не действовало ободряюще — голодные солдаты что-то хмуро бормотали в ответ и отворачивались. «Да здравствует Максимин Август!» звучало почти как насмешка. Один из ветеранов с желтым лицом и горящими глазами — его уже третий день трясла лихорадка — вскочил и заорал:

— Это римский город, Максимин Август! Здесь живет моя сестра. И я не собираюсь ее трахать и никому из солдат не позволю…

Будучи здоров, он никогда не посмел бы сказать такое, но жар отравил его кровь, и ему показалось, что его поддержат товарищи. Но они лишь хмурились и молчали, хотя их желудки были пусты и многих из них тоже мучила лихорадка, вызванная гнилой водою.

— Возьмите его, — приказал Максимин преторианцам.

Гвардейцы схватили орущего солдата под руки и поволокли к палатке императора. Но Максимин даже не пошел поглядеть, как прирежут изменника.

— На штурм! — приказал он. — Сегодня последний штурм, и мы возьмем город!

Ему повиновались, но без энтузиазма.

— Первому, кто окажется на стене, я отсыплю золота столько, сколько он весит! — крикнул Максимин, но это обещание не вызвало ожидаемого восторга. Как будто император обещал жирную курицу на обед. Впрочем, голодному солдату курица могла показаться призом куда более заманчивым…

Но к вечеру не было ни куриц, ни золота — изувеченные «черепахи» одна за другой отползли назад. И этот штурм не удался, как и предыдущие. Максимин не мог понять, в чем дело: город, пусть и не самый захудалый, но давным-давно позабывший, что такое осада и война, успешно сопротивлялся. Пограничные крепости, укрепленные гораздо лучше, чем Аквилея, Максимин брал с легкостью. А этот городишко, населенный разжиревшими торговцами и ремесленниками, оказался неприступен для его легионов, которые он лично пестовал и натаскивал. Самым отвратительным было то, что осаждавшие, а не осажденные испытывали нужду в воде и пище. Время от времени горожане поднимали над стенами тушу зажаренного барана и орали:

— Прирежьте Максимина, врага Рима, и мы сбросим этого барана вниз.

— Ребятушки, — заорал Максимин в ярости, — напрягитесь еще немного, перережьте горло этим наглецам!

Солдаты из тех, кто еще не побывал в бою, поволокли по каткам третью осадную башню, в слабой надежде, что с ее помощью удастся захватить стену. Но как назло, настил из бревен просел, а колеса заклинило, и деревянная махина застыла под наклоном, грозя вот-вот рухнуть. Солдаты бросили ее и кинулись врассыпную. Башня, постояв несколько мгновений и как будто раздумывая, падать ей или нет, наконец рухнула, погребя под своими обломками часть земляного вала.

Максимин, пунцовый от ярости, смотрел на это бесславное завершение штурма. Затем он велел всем трибунам и легатам собраться возле своей палатки для собрания. Офицеры явились. У всех у них глаза были потухшие, щеки запали. У многих лица почернели от сажи. Один из трибунов громко клацал зубами — с утра его трясла лихорадка. Никто не знал, как овладеть проклятым городом. Ожидали взрыва ярости Максимина и не ошиблись.

— Предатели! — завопил император и, указав на офицеров, приказал гвардейцам: — Казнить всех! Немедленно!

Приказ был столь неожиданным, что все, и офицеры, и преторианцы, растерялись. Гвардейцы, впрочем, опомнились первыми. Командиры почти безропотно позволили себя разоружить. Их резали тут же как жертвенный скот перед палаткой императора.

Но даже вид мертвых тел не успокоил Максимина. Напротив, пролитая кровь лишь разъярила его как дикого зверя. Он рванул полог палатки и, едва очутившись внутри, трижды выкрикнул:

— Зевулус! Зевулус! Зевулус!

Зеленый дым закрутился спиралью, и в палатке появился одетый в черное человек с хитрым прищуром узких глаз и черной бородкой, извивающейся, как змея, на груди.

— Ты ищешь решение, Максимин Август? — с ехидной ухмылкой поинтересовался халдей. — Ты изумлен неудачами? Так знай же, ты сражаешься не с людьми, люди для такого полководца, как ты, — ничто. Боги ополчились против тебя… Сам бог Белен, покровитель Аквилеи, обороняет ее.

— Кто ополчился? Аполлон? Юпитер? Я сегодня же принесу им жертвы и…

— Они отвергнут твои жертвы, и солдаты узнают об этом. Есть только один бог, который хочет и может тебе помочь.

— Кто именно?

— Я, Зевулус…

— Ты не бог, а всего лишь мошенник.

— Ошибаешься. Я сделался богом, просто никто не знает об этом. Римские боги — слабые боги, они не думают о космосе, только о земле. О том, чтобы урожай был хорош, чтобы не было землетрясений, чтобы унялся шторм на море. Они подвержены страстям как люди. И так же недальновидны. Объяви своим солдатам о новом боге Зевулусе, более могущественном, чем сам Юпитер, принеси мне в жертву шесть черных козлов — и ты увидишь, что удача вновь повернется к тебе лицом.

Бывший фракийский крестьянин Максимин не особенно жаловал римских богов, поэтому слова Зевулуса его скорее позабавили, чем возмутили.

— Мне плевать на твои рассуждения, — сказал он. — Главное — одолеть Аквилею. Клянусь, я предам смерти всех жителей этого мерзкого городишка, всех до единого. Ради этого я готов назвать тебя хоть Юпитером.

— Не упоминай имя этого дряхлого, выжившего из ума старика! Я — бог Зевулус, бог тьмы…

— Если ты повелеваешь мертвецами, то ступай к Плутону, — буркнул разочарованно Максимин. — Я дам тебе монетку для переправы.