Гобелен - Белва Плейн

Мэг спросила о близнецах.

– Спят, – ответила Китти, – спокойные, как ангелочки.

– Не хотелось бы уходить сегодня из дому, – заметила Мэг, глядя на аппетитный густой суп. Повариха согласилась, что в такой вечер лучше сидеть дома.

В детской ночник отбрасывал достаточно яркий свет, чтобы она могла разглядеть крошек, спящих в розовых кроватках. Мэг склонилась над ними. У Люси ротик был слегка приоткрыт, на нижней губке следы молока. Только Мэг да Китти знали, что девочки не совсем похожи друг на друга. Несколько минут она прислушивалась к их тихому дыханию, а потом пошла в спальню, где Донал лежал на кушетке с газетой.

Он принял душ. Волосы были еще мокрые, со следами расчески в густых кудрях. На нем был красный шелковый халат.

– Как я вижу, ты ездила за покупками, но что-то не очень много купила, – заметил он, считая коробки от Ли.

– Подожди, ты еще не видел счет. Тогда не скажешь, что не очень много.

– Я никогда не жаловался на ее цены, хотя они действительно не низкие. – Он засмеялся. – Впрочем, успеха ей. Ли его заслуживает.

Мэг сняла пальто, повесила его в гардеробной и стала искать вечернее платье. За спиной она слышала его слова:

– Никогда не мог понять, почему жена Бена должна работать. Я достаточно ему плачу… Ей надо сидеть дома и завести еще детей. Всего один ребенок! И даже тот не его.

Мэг стянула платье через голову. Ее голос прозвучал приглушенно:

– О, я так устала! Ненавижу ходить по магазинам. Нам обязательно надо сегодня ехать? Опять весь этот путь в город?

– Все, что от тебя требуется, это перейти с сиденья в автомобиле на стул у стола. Это так трудно?

… Эти благотворительные обеды. Мы так много ходим на них. Донал получал удовольствие от них. Он мог терпеливо сидеть, слушая все эти скучные речи, ради того единственного момента, когда произнесут его имя, включенное в список выдающихся постоянных благодетелей, и он поднимется с легким поклоном и смущенной улыбкой, чтобы выразить признательность за принятие его пожертвований. Разумеется, он понимал, что его терпят только из-за его пожертвований, и посмеивался над этим.

– Надень бриллиантовые серьги, – сказал он, – те, что капельками.

– Они слишком роскошные. На такие обеды так не выряжаются.

– Я знаю, но мне все равно. Там будет эта ханжа Мариан, и мне хочется, чтобы она увидела серьги.

Удивленная таким не свойственным ему ребячеством, Мэг стала защищать Мариан, не столько из-за самой Мариан – которая, по правде сказать, была действительно ханжой, – сколько из-за Поля.

– Она вовсе не такая, просто она несчастная женщина.

– Из-за чего же она такая несчастная? Она живет в роскоши.

– Дело не только в этом.

– Да? Попробуй пожить в нужде и узнаешь.

Мэг молчала. Сняв чулки, она рассматривала маленький узелок тонких сине-красных вен сбоку от колена. Это появилось после близнецов.

– С другой стороны, – говорил Донал, – жить с Полем, должно быть, очень нелегко.

– С Полем? Почему? Любая женщина отдала бы все за него!

– Ты так думаешь? Я сегодня забегал к нему. О, он настоящий джентльмен, да, но не больше меня. Я тоже знаю, как вести эту игру. Он ненавидит меня до мозга костей, и мне не страшно признаться тебе, что я тоже ненавижу его.

Мэг ужаснулась:

– Вы подрались?

– Ну, до кулаков дело не дошло. Я сделал ему предложение, вполне пристойное предложение, за которое ухватился бы любой, приобретение – слишком сложно объяснять – обмен акций одной компании на акции другой, в результате которого мальчишка Ли получил бы пакет. Но он отверг мое предложение!

Донал встал и облокотился на камин.

– Чистый и святой! Не будет заниматься делом, которое способствует вооружению. Чепуха! Донал Пауэрс обойдется без Поля Вернера, чистого и святого! Что он о себе воображает?

– Мне не кажется, что он воображает.

– Ты ничего не понимаешь! Этот человек полон самонадеянности.

– Ничего подобного, – горячо возразила Мэг. – Я знаю Поля давно. Надо еще поискать такого уважаемого, такого…

– Так ты на его стороне? Ты забыла, что я твой муж?

– Я ни на чьей стороне. Я просто сказала, что его уважают.

– А меня нет?

– Я этого не говорила.

– Ты это имела в виду. Думаешь, я не понимаю, что ты думаешь? Я читаю тебя, как открытую книгу, Мэг. Хорошо, я продаю спиртное! Выпивку! Я продаю ее сливкам общества. Дамам из окружения твоей матери…

– Оставь, пожалуйста, мою мать в покое.

Она сердилась не из-за матери, и даже не из-за Поля. Просто сердилась. Донал хмыкнул:

– Мне смешно. Я видел, как они напиваются в клубах, эти праведники.

– Не вижу ничего смешного, – сухо произнесла она.

Он перестал смеяться, поднял голову и прищурил глаза, пристально глядя на нее:

– Беда, что у тебя нет чувства юмора.

– Не буду это отрицать. Это недостаток. В меня не вложили его, когда создавали. А с тобой беда в том, – и она окинула его взглядом: он все еще стоял облокотившись о камин, такой беспечный, такой самоуверенный. Он, должно быть, не сумел убедить Поля и был в ярости, что впервые у него не получилось, – что ты всегда хочешь, чтобы все было по-твоему. Все по-твоему.

Донал мигнул и открыл широко глаза, показывая свое удивление.

– Не верю своим ушам. По-моему? Назови хоть что-то, что ты хотела и не получила! Дом? Ты выбрала его. Неделя на Бермудах? Мы едем. Все, что ты хочешь, ты получаешь!

– Есть то, что я не хочу, – очень тихо произнесла она. – Но я все равно получаю это.

– О!

– Да, ты понимаешь, о чем я говорю!

– Опять о предохранении. Снова об этом. Она вздернула подбородок:

– Да, снова!

Он сделал к ней шаг:

– Но я говорил тебе, когда женился, что хочу иметь большую семью. Я предупреждал об этом.

– Что значит большую? У нас четверо детей, и я обожаю их, но не хватит ли? Сколько еще тебе нужно?

– Сколько получится.

Она насмешливо улыбнулась:

– Сколько Бог пошлет?

– Если хочешь, считай так.

– Ты же не веришь в это, Донал. Ты неверующий.

– У разных людей разные веры. Принципы. И один из моих принципов – никакого контроля за рождаемостью. Кроме ритма.

– Но ты ведь не придерживаешься даже этого. Ты берешь меня, когда тебе этого захочется.

– Да, но ты тоже любишь это.

– Ты хочешь, чтобы я рожала детей, пока не упаду?

– Ты не упадешь. Ты здорова как лошадь.

Он обнял ее за плечи. Его ладони, прикоснувшиеся к ее округлившейся плоти, были горячи.

– В Фолл-Бурже тоже одеваются в такие сорочки, только они у них черные. Черные кружева, да? – И когда она не ответила, повторил: – Да?

– Я не помню. Оставь меня в покое.

– Нет, ты помнишь. Ты все помнишь. Как мы вернулись в свою комнату в отеле, как мы…