Тихая квартирантка - Клеменс Мишальон

ш-ш-ш, но уже слишком поздно. Она кричит до тех пор, пока не влетает разъяренный отец – к нам движется размытое пятно.

В ту же секунду ты понимаешь, с ослепительной ясностью, что совершила самую большую ошибку за пять лет.

Он видит своего плачущего ребенка, свое ненаглядное дитя, единственную дочь, которая вдруг перестала кричать, и тебя, съежившуюся рядом, с воздетыми в напрасной мольбе руками.

Хлопает дверь. Один, два, три шага – и он встает между тобой и своим ребенком, хватает одной рукой твое запястье, другой – ее.

Сесилия пытается объяснить, слова наскакивают друг на друга. Всё в порядке, говорит она, все нормально, мне показалось, будто я что-то увидела, я испугалась и закричала, но ничего, я не пострадала, никто не пострадал, папа, Рейчел просто хотела помочь.

Девочка лжет интуитивно. В надежде спасти тебя.

Медленно выдохнув, он отпускает ваши руки. Его грудная клетка ходит вверх-вниз, вверх-вниз, дыхание постепенно замедляется.

Он выдавливает улыбку. Для видимости. Ты чувствуешь клокочущую в нем ярость. Ноздри раздуваются, глаза бегают.

– Ты в порядке? – спокойно спрашивает он голосом папы.

Сесилия кивает.

Он поворачивается к тебе, словно за ответом на тот же вопрос. Спектакль. Все ради нее.

Ты тоже киваешь.

Его внимание опять переключается на дочь.

– Почему бы тебе не пойти в свою комнату?

Девочка говорит «ладно» и убегает, не оглянувшись. Она сделала все, что могла.

Наверху закрывается дверь.

– Прости, – шепчешь ты. – Кажется, она что-то увидела, испугалась и…

– Заткнись.

– Мне очень жаль. Прости.

Он не слышит.

– Какого хрена?

Его руки хватают тебя, трясут. До него ты не понимала в полной мере концепцию разрушительной физической силы, превосходящей твою. Не превращалась в пустое место из-за кулаков другого человека. Никогда еще тебя не трясли за плечи так, что голова буквально моталась туда-сюда, грозя вывихнуть шею.

– Произошло недоразумение. Я только хотела…

– Я сказал, заткнись.

Он прижимает тебя к стене – бесшумный, опасный.

Если б ты могла, то убежала бы в свою спальню, как Сесилия. Исчезла бы из его жизни, чтобы он хоть на миг забыл о тебе. Увы! Комната принадлежит ему, мир принадлежит ему, и он хочет видеть тебя прямо здесь.

Пальцы впиваются в горло. Сдавливают все сильнее и сильнее, пока перед глазами не начинают плясать черные точки.

Он уже делал так раньше, однако в последний момент всегда отпускал. Не в этот раз…

Ты силишься вдохнуть и будто забыла как. Пробуешь снова и снова, но трахею сплющило и воздуху некуда пройти.

Ты издаешь тревожные звуки. Бульканье. Поскуливание. Звуки предсмертных мгновений.

Десять секунд. Однажды ты слышала в подкасте: у тебя есть десять секунд, перед тем как потеряешь сознание. Перед тем как душа навсегда ускользнет из тела, отрезав пути к спасению.

Ты не управляешь руками и ногами. Они двигаются сами по себе. В какой-то момент хватка слабеет, пусть и ненадолго. Воздух наконец-то пробивается через трахею. Ты глотаешь его, кашляешь, задыхаешься. Делаешь еще один вдох.

Возвращение к жизни целиком занимает твое внимание, на секунду ты забываешь о чужом присутствии.

Он напоминает о себе.

Ты оттолкнула его, только что. Сопротивлялась, совсем немного. И ему это не понравилось. Совсем не понравилось.

Он опять хватает тебя. Рука обвивается вокруг талии, ладонь зажимает рот и нос. Заглушает кашель. В очередной раз крадет воздух.

– Заткнись, – шипит он на ухо, нависая сзади всей массой. – Просто. Заткнись. На хрен.

Единственное, чего хочет этот мужчина, чего он когда-либо хотел, – чтобы ты замолчала. Перестала двигаться. Ему нужно, чтобы ты не шевелилась.

Четвертое правило выживания за пределами сарая…

Ты не знаешь.

В чем бы оно ни заключалось, ты только что его нарушила.

Тебе стоит огромных усилий отвести голову на пару дюймов влево. Ваши взгляды на секунду встречаются. Ему давным-давно следовало тебя убить. Сейчас он это понимает, и ты тоже. Со всей неоспоримой очевидностью. От тебя одни проблемы.

Его левая рука обвивается вокруг твоей шеи. Что-то давит на затылок – судя по всему, правая ладонь. Удушающий захват. Он держит тебя в удушающем захвате.

Ты не в состоянии двигаться. Едва способна думать.

Неизвестно, дышишь ли ты. Разум тебе не принадлежит. Есть только затуманенное зрение, слабеющие конечности и пульсация в ушах – шум крови, каждое сокращение сердца будто удар по струнам.

Звук наполняет тебя.

Все замедляется.

Один удар… другой… Промежутки все длинней.

Последняя попытка, ослепительная волна сотрясает позвоночник, прижатый к его груди.

А потом – ничего.

Все погружается во тьму.

Глава 36

Сесилия

Когда я была маленькой, папа учил меня читать и каждый вечер экзаменовал: какой звук дают «i» и «n» рядом? А двойная «о»? А двойная «е»? Позже мы разучивали слова. О еде, природе, растениях. О строительстве, медицине, электричестве. Однажды – мне было лет шесть или семь – мы проехали мимо группки индеек на обочине, и он сказал, что вместе они называются бандой – банда индеек.

С этого все началось. Какое-то время я была одержима стремлением узнать, как называются разные группы животных. Рой пчел, гнездо гадюк. Отец распечатал список из интернета, и каждый день мы учили новый пункт. Колония летучих мышей, или лагерь, или облако. Семья слонов. Караван верблюдов. Прайд львов. Мы делали из этого игру каждый раз, когда он вез меня куда-нибудь. Отец говорил «лошади», а я добавляла «табун»: табун лошадей. Обезьяны? Отряд обезьян. Рыбы? Косяк рыб. Вороны? Просто воронье. Последнее мне особенно нравилось. Так говорят о людях, которые стремятся присвоить чужое.

Мы с папой ссоримся.

Разумеется. Он же папа. Но я знаю, он меня любит.

Не всем дочерям дано узнать, каково это, когда тебя так любят. Я слышу истории одноклассниц в школе. Их отцы всегда где-то в стороне, работают допоздна, приходят на игры и праздники скорее в качестве гостей, а не родителей.

А вот я знаю всегда. Порой мне кажется, это единственное, в чем я буду уверена до конца жизни. Неважно, умру я старой или молодой, больной или здоровой, счастливой или несчастной, замужней или нет. Если меня спросят – например, я вдруг стану знаменитой, и люди захотят узнать, каково мне жилось раньше, – по крайней мере, одно я смогу утверждать наверняка.

Я скажу всем, что отец меня любил.

Глава 37

Женщина в беде

Он везет тебя в лес.

Вот как все происходит: он ослабляет хватку, и ты безвольно оседаешь на пол гостиной, словно тряпичная кукла. Тело болит, но