Аккрециозия - Андрей Касатов

— Что-то неуловимое, — киваю я активно, пока ладони у меня разъезжаются. — Нечто невыразимое, такое, что можно найти только по его следам. Только если бы оно провзаимодействовало с чем-то более тяжелым. С более понятным бытием.

Говорю все это практически наугад. Стреляя в воздух. Потом, вокруг отверстий от пуль, постараюсь нарисовать мишени.

Фадин-паук оживился, руки его заплясали, выплетая новый узор.

— Да-да. Но, где искать? — говорит он. — Мне думалось, что нужно разбудить чувства. Если их огонёк остался во мне, даже упакованным во все это. — он показал на свой блестящий хитин. — И их хватило, чтобы найти толику этого состояния. То, быть может, если я их как-то разожгу, то смогу через этот пожар вновь выйти на него. Увидеть больше. Понимаете?

— Какие-то практики?

В ответ его глаза блеснули. Я понимающе кивнул.

— Много. Очень много. За столько лет…

— И какой итог?

— Всего два момента. — вздохнул он. — Через тысячи книг, ритуалов, практик, упражнений, веществ и прочего… Я вернулся всего с двум моментам.

— Простого ответа не получилось? — подколкой бросил я ему через стол.

Фадин-паук улыбнулся, покачав головой.

— Не получилось. — будто бы оправдываясь начал он. — Долгое время шел один по этому пути. Меняя методы, способы, идеи достижения этого чувства истечения духа. Со временем, вокруг собралось множество единомышленников, кто искал того же. Сам-по-себе или вдохновившись… — его глаза хищно блеснули. — Мы даже организовали что-то наподобие клуба в институте. Собираясь у меня в кабинете. Кстати, Лиля часто занималась с нами.

Он пальцами постучал по столу, взгляд его мечтательно уплыл в воспоминания. От услышанного у меня глаза полезли на лоб, и всеми силами я старался оставаться непроницаемым. Ничего подобного я за ней никогда не замечал.

— Её страсть к познанию, её последовательность, решимость. Острый ум. — негой изливаясь продолжал Фадин-паук.

— Да, я знаю. — говорю я и ладони мои влажные предательски скрипят. — В общих чертах, она рассказывала…

Наверное, он почувствовал что-то, на мгновение поджал уголки рта и вновь продолжил.

— Нет, там не было ничего такого. — его маленькие ручки запротестовали. — Просто сообщество единомышленников.

Фадин-паук посмотрел на меня внимательно, замеченный в углу посреди паутины, разбрасывающим липкие нити. Он был во мгновении страшным узором, выражением одной единственной мысли, замер, боясь шелохнуться. Жажда познания читалась в переплетении нитей. Вся паутина была о ней. Он дышал легонько, покачиваясь в невесомой паутине. Не зная, продолжать или нет. Уже начал растворятся, застыв. Пропадать.

Потому, подгоняемый жаждой, решил, что даже замеченный он в безопасности. Тут же продолжил плести узоры, длинные пальцы размяв перед моим лицом. Продолжил цеплять липкие, еще теплые нити.

Боязливо, будто бы ожидая, что напористый ветер чужого умозрения может её, в противном случае, развеять.

— Подумайте только, Артем. Мы вышли к звездам. Мы маршируем по галактике. Вновь творим мир через войну. Но все же, мы так и остались людьми. У нас была призрачная надежда, что космос нас как-то освободит. Сделает иными. Но… Это мы сделали космос человеческим. Зная только себя.

«И все?» — помню, подумал я про себя. — «Или это просто ход?»

Победно закончив мысль, он продолжил, придя в волнение даже заерзал в тесном коконе кресла.

— Идея была простая. Попробовать то, что мы не пробовали еще, что мы не знаем о нас самих, найти то, что могло показать нам иное самих себя. И как-то сдвинуть нас всех вперед. Мне думалось, что там и находится это чувство истечения духа.

— Все трагедии начинаются так. — я хмуро улыбнулся.

— Как точно.

— Так и из всех перепробованных средств, вы нашли действенных только два, правильно?

— Две тропинки, — сказал он. — Которые могут нас к чему-то привести.

— Интригует.

Фадин-паук пожал плечами.

— Не стоит обольщаться. Это тоже скорее формальный ответ. Не так-то просто поймать Бога за бороду.

— О как. — сказал я и ладони мои разъехались по столу, но я тут же вернул их обратно.

Стол был черный, гладкий и глянцевый, как стеклянный. Теперь еще, от моего пота холодный и мерзкий на ощупь.

Непринужденно я взял влажную салфетку и начал вытирать руки. Отпил еще пива. Фадин-паук закурил снова.

— Если уж говорить прямо, то — да. — продолжил он в клубах струящегося дыма. — Эта оболочка слишком хорошо выполняет свои функции. — он постучал себя по груди. — Беречь меня во что бы то ни стало. Беречь от всяких чувств. От всякого неконтролируемого их пожара. И сколько бы я ни пытался, пройти по намеченному пути, ничего не получалось. Все выходы закрыты. Все пути отрезаны. Везде только пустота и отчаянная нормализация состояния. Что бы я не принял, какому испытанию не пытался подвергнуть свой разум и тело. Мне кажется, каждый раз мой костюм гудел как этот корабль, напрягая все свои силы, чтобы вернуть меня и стабилизировать это болезненное тело…

Спичка, вторя его словам сотрясся. Зазвенели в темноте потолка люстры одуванчики.

— Во истину, мы в этом стали слишком хороши. — с какой-то злостью сказал Фадин-паук сверкая глазами. — В стабилизации и поддержании всего человеческого в нас. Всего противоречивого.

— Зачем менять то, что неплохо работает. Правильно? — развел я руками.

Он улыбнулся. Нагнулся ко мне через стол и осторожно прошептал, будто нас подслушивают.

— У вас уже напрашивается какой-нибудь вывод? Исходя из вашей теории?

Мифиида танцевала на периферии моего взгляда. Легонька перескакивая с кресла на кресло, как по кочкам. Порхает, едва касаясь носочками глади стола.

— Пока глухо. — говорю я. — Но я пытаюсь. Результаты еще предстоит обработать. — говорю я отпивая еще пива, рот вытирая ладонью. — Сырые данные.

— Тогда продолжим, — Фадин-паук потер свои большие ладони и невозможно переплел между собой длинные пальцы.

Игорь посмотрел так легко и быстро в ту сторону, где танцевала она. И как-то легко взодхнул. Я начал думать, что он дразнит меня. Он ожил мгновенно, и тяжесть его костюма вдруг осталась для нег опозади. Такой ясный и чистый взгляд сапфировых глаз я видел в нем впервые. И только раз. Только в ту минуту, и навсегда это запомнил.

— В скольжении мысли оживают. Мы рождаем фантомов. Видимо, Великий Океан как-то связан с фундаментом нашей психики. Она, — он рассмеялся отчего-то. — Словно пузыриться здесь под давлением…Пузырится мыслеформами образов.

— Но фантомы безобидны. — сказал я. Стеклянный взгляд свой устремив на него, но всем существом своим старался уловить каждое её движение на периферии.

— Да. Было много исследований по этому поводу. И было даже доказано, что это так. Но, а если, я скажу, что всё-таки нет?

— Интересно.

— Что, если, влияя на свою психику, мы сможем рассмотреть через них, в самих себе иное