Еретик. Книга 3 - Вера Золотарёва

я не сплетник. По сути, я – лишь коллекционер чужих историй, но никогда не участник.

Элиза настороженно нахмурилась, и он предпочел пояснить:

– Я держу постоялый двор. Люди появляются и уходят. Выпивают в трапезном зале и, захмелев, частенько рассказывают истории своих странствий, приключений и злоключений. Иногда это ужасно интересно, иногда – банально и скучно. Но все эти истории остаются в моей памяти, как и действующие лица. Моя жизнь словно течет одновременно с жизнями десятков людей, которые появляются здесь, оставляют свои следы и уходят, чтобы больше никогда не вернуться. – Он пожал плечами, оборвав свою речь и словно давая Элизе время оценить эту мысль.

Она поймала себя на том, что невольно затаила дыхание. Было в его речи что-то особенное, что-то умиротворяюще спокойное, отдающее легким налетом неизбежности. Так иногда говорила Рени.

Вновь вспомнив о сестре, Элиза почувствовала, как ей невыносимо одиноко и как ее душа страдает без человека, с которым можно было перестать прятаться. Глядя на Паскаля Греню, она пыталась различить в нем угрозу, но не находила ее. Вдобавок она чувствовала его симпатию к себе и лишаться ее вовсе не хотела. Если оттолкнуть того, кто тянется навстречу, можно его разозлить. А вот этого стоило избежать.

«Если умолчать некоторые детали, моя история может не принести никакого вреда», – подумала Элиза. – «Пожалуй, это даже не будет очень рискованно…»

– Могу и рассказать, – осторожно произнесла она, глядя на Паскаля с легкой неуверенностью. Он тут же расплылся в искренней улыбке.

– Тогда, может, и вином тебя позволишь угостить в трапезном зале? Многим путникам так гораздо проще дается рассказывать свои истории. – Он заговорщицки прищурился. – Подслушивать никто не будет, это я могу обещать.

Элиза вздохнула.

– Ты очень щедр, но я не… – Она замолчала, вновь почувствовав опасение.

Быть может, вовсе не ее прошлое интересует Паскаля, да и такое легкое отношение к ее мировоззрению не столько бескорыстно? За свою жизнь она привыкла, что у малознакомых мужчин возникают вполне определенные желания в отношении нее. Однако, будто почуяв ее подозрения, Паскаль поднял руки, словно защищаясь:

– Если что, я не буду задерживать тебя дольше, чем ты захочешь. Расскажешь столько, сколько сочтешь нужным, я не собираюсь занимать твое время, просто именно сейчас у меня есть возможность тебя послушать. Потом меня снова займут дела, и я не буду тебя отвлекать, мне будет не до того. – Он невинно улыбнулся. – Так как? Что скажешь?

Помедлив и окинув собеседника оценивающим взглядом слегка прищуренных глаз, Элиза вздохнула и пожала плечами.

– Почему бы и нет. Но предупреждаю: моя история вовсе не так интересна, как ты себе, должно быть, вообразил.

Паскаль лишь заговорщицки ответил:

– Посмотрим.

***

Руан, Франция

Год 1361 от Рождества Христова

Кантильен Лоран знал, что решение, принятое им относительно казни ведьмы, было не только радикальным, но и шло вразрез с установленным догматом: Церковь не может быть запятнана кровью. Инквизитор не имел права казнить еретиков – именно поэтому к приведению в исполнение смертного приговора привлекали городских палачей. Однако в случае с Вивьеном Колером Лоран сознательно пошел на нарушение этого догмата, решив, что лишь таким образом сумеет доказать верность своего подопечного Церкви в глазах формалиста Гийома де Борда. Лоран уповал на то, что папский легат окажется формалистом до конца и не станет воспринимать молодого Вивьена как полноправного инквизитора. Нарушение церковного догмата его руками – особенно в условиях отсутствия в городе палачей – не должно было быть таким серьезным…

Однако де Борд, изначально принявший участие в церемонии, позже явился к Лорану с серьезным разговором, в котором ясно дал понять, что решение, принятое относительно казни ведьмы, было неприемлемым.

– Лишь чтобы очистить ваше имя в глазах вашей же паствы я решил зачитать этому грешному чаду приговор, – громко заявил он. – В Руане я чужак, и паства решит, что именно из-за меня эта церемония отличалась от всех предыдущих. Однако это вы обязали своего подопечного, который одним своим нахождением на посту нарушает установленный порядок, привести в исполнение приговор, который Церковь не имеет права приводить в исполнение. И преступление это – на вашей совести!

От гневной тирады папского легата Лоран почувствовал, как заливается краской с головы до пят. Уши и щеки его пылали от жара, и противопоставить де Борду ему было нечего.

– Денно и нощно я молился о спасении души вашего подопечного и вашей, Лоран, – наставническим тоном продолжал архиепископ, когда его собеседник окончательно поник. – Кого вы вырастили из этих молодых людей? – Он презрительно хмыкнул. – Они, похоже, мнят себя, скорее, рыцарями, нежели служителями Господа, и ведут себя соответственно. А ведь при этом их склад ума позволил бы им в будущем полноправно занимать посты инквизиторов и творить богоугодные дела. Я говорил с ними обоими – они подают надежды. И если бы вы, Лоран, не потворствовали горячности их сердец, вы могли бы воспитать в них смирение, необходимое для служителей Церкви.

Лоран снова вспыхнул, понимая, что де Борд намекает ему на ошибку с Анселем де Куттом, которую он и сам себе до сих пор не мог простить.

– При всем моем почтении, монсеньор, вы осведомлены о том, что Вивьен Колер попал под влияние ведьмы Элизы. Палачи слегли с хворью, которая не миновала до сих пор. Требовалось немедленно решить проблему и вдобавок разобраться в том, насколько чисты помыслы самого Вивьена. Официально у него нет права занимать пост инквизитора, вы упоминали об этом не раз, и я решил…

– Вы решили, – хмыкнув, перебил архиепископ, – что коли ваш подопечный не достиг возраста инквизитора, хотя исполняет при этом с вашей подачи все его обязанности, он может не считаться служителем Церкви? И, стало быть, может приводить в исполнение смертный приговор? Так вы палачей из своих подопечных растили, Лоран?

Епископ опустил голову. Эта отповедь была для него серьезным ударом. Он чувствовал себя мальчишкой, которого ругают за детские проделки, и при этом не мог сбросить с себя груз ответственности.

– Ваше Высокопреосвященство, – вздохнул он, собирая в кулак остатки смелости, – вы ведь поняли все мои мотивы. Не притворяйтесь, что не знаете, отчего я принял такое решение. И, раз вы выступили перед моей паствой, стало быть, вы не могли всецело это решение отвергать.

Де Борд недовольно нахмурился.

– Теперь вы упрекаете меня в притворстве? Смело, – хмыкнул он, и вздохнул. – Не стану отрицать, что мне понятен ход ваших мыслей. Но я не одобряю ваших действий, Лоран, и, что бы вы ни сказали, это не изменится.