И аз воздам - Надежда Попова

— Оно, в общем, и не «вот так», — пожал плечами Курт, установив последнего короля и оставшись сидеть, глядя на доску. — Мы просто виделись пару раз.

— И ты спас ей жизнь, — уточнила Нессель с нарочито умильной улыбкой; он поморщился:

— Да… было дело… Это случилось той весной, когда я угодил в твой лес. Помнишь, почему тебе пришлось использовать, так скажем, не совсем заурядный способ меня излечить?

— Ты торопился, — кивнула она, — спешил попасть в Ульм как можно скорее и говорил, что должен встать на ноги немедленно, ибо каждый день и час на счету.

— Именно. В Ульме обосновалось гнездо стригов, причем осели они в замке местного ландсфогта и все более подгребали под себя ульмскую знать, а следователя, который должен был их вычислить и обезвредить, убили по пути туда. Я должен был его заменить. Стригов я тогда нашел, но задержать их в одиночку не рискнул; да и не должен был — по нашим правилам. Однако пришлось.

— Они захватили ту женщину? Чтобы надавить на тебя?

— Скорее — на моего приятеля, ее жениха, что помогал мне в расследовании. Местный барон, довольно сообразительный парень, который принимал в жизни города участие самое деятельное и желал помочь… ну, а кроме того — был неприлично любопытен и все надеялся с моей помощью увидеть живого стрига. М-да… Вот и увидел. Ты побывала в Ульме, когда искала меня; наверняка ведь слышала там легенду о том, как я в одиночку вырезал целый замок стригов и простых смертных наемников? Вот только это не совсем так: нас было двое, стригов трое, и нам несказанно повезло… — Курт помолчал, невольно проведя пальцем в черной перчатке по бусинам деревянных четок, что висели на его запястье, и вздохнул: — А если точнее — то и нас тоже было трое, и помимо везения нам споспешествовало самое настоящее чудо.

— Хорошо, что ты все еще держишь их при себе, — заметила Нессель. — Повторю снова, что тот, кто одарил тебя ими, наделил тебя небывалым благословением… И к слову, в них что-то изменилось. Теперь я уже не могу сказать, что ты носишь их просто так.

— Я их, как ты это назвала, «намолил»? — усмехнулся Курт, отчего-то смутившись и заметив с неприятным смятением, что это чувство неловкости, будто его застукали где-то на пустынном берегу речки голым и безоружным, возникает слишком часто при беседах с лесной ведьмой; чувство это нисколько не напоминало испытанное в далекой юности любовное смущение и было чем-то другим, глубинным, первобытным и настолько похожим на страх, что становилось не по себе…

— Да, на них теперь есть твой след, — просто кивнула Нессель. — И не смейся.

— Вот уж даже и не думал… — буркнул он себе под нос, зачем-то поправив и без того идеально стоящую фигурку на доске.

— А что та женщина? — снова спросила она с многозначительной улыбкой. — Ты сказал, что тогда в Ульме ты истребил стригов на пару с ее женихом, но почему-то все, даже этот охотник, считают, что это сделал ты один и что тебя с нею что-то связывает. И в Бамберг, как я поняла, она почему-то приехала одна, без мужа; а между тем — вон сколько лет прошло…. Твой приятель так и остался вечным женихом?

— У них… не заладилось, — на миг замявшись, ответил Курт. — Но я здесь ни при чем.

— Врешь ты все, — еще шире улыбнулась ведьма. — Но я не в обиде. Понимаю, какие у тебя тайны.

— Id est? — нахмурился он и переспросил, уловив непонимание в ее глазах: — То есть?

— Ты о чем-то молчишь, — пояснила Нессель с готовностью. — Не говоришь правды и о том, что в Ульме было, и про этого «жениха», и про нее саму, и про то, что между вами есть… Виляешь, как заяц. Но как я уже сказала, обижаться не стану: я понимаю, что на всю Германию прославленный инквизитор наверняка замешан в таких темных делишках, про которые всяким сторонним ведьмам знать не положено. Я и не уверена, что хочу… А про женщину спросила, потому что было и впрямь подумала, что у тебя — и что-то с кем-то может оказаться всерьез, и меня это удивило.

— Всерьез у меня оказаться не может ни с кем, — отозвался Курт сумрачно. — Сколько у меня врагов и каких — ты уже, думаю, поняла, а ведь я тебе и половины не раскрыл; при такой жизни лучше не иметь близких людей, через которых меня можно достать. Пока я один, я подставляю только себя, стоит допустить к себе хоть кого-то — и он окажется в опасности, быть может, еще большей, чем я сам. И меня поставит перед выбором, который я делать не желаю; пару раз приходилось, и мне это не понравилось… Я не стану отрицать, что до конца откровенен с тобою не был; не столько потому, что не верю тебе, сколько ради твоей же собственной безопасности. Поверь, кое-чего лучше не знать… Как ты поняла это? — спросил он, не дав Нессель ответить. — Ты можешь увидеть, когда человек лжет?

— Нет, — вздохнула она и, помолчав, невесело улыбнулась: — Вот Альта — она такое немного умеет. К сожалению, не всегда — ведь того человека она не раскусила… Быть может, с опытом еще научится. А я — всего лишь понимаю, когда меня обманываешь ты; я не вижу тебя, но… чувствую и понимаю движения твоей души. С другими такого нет, посему, если ты надеялся, что я смогу помочь тебе в твоем расследовании, обнаруживая для тебя лжецов, забудь: не смогу.

— Жаль, — вздохнул Курт, вдруг осознав, что испытывает непреодолимое желание отодвинуться от своей временной подопечной подальше, а лучше и вовсе уйти из этой комнаты прочь…

— Как думаешь, мы сможем жить в мире? — вдруг тихо и серьезно спросила Нессель, и он удивленно воззрился на собеседницу, на миг позабыв о своем смятении.

— Мы — кто? — уточнил Курт осторожно; ведьма пожала плечами, вяло обведя рукой комнату и неопределенно кивнув в сторону окна:

— Мы все. Люди, как ты, и… такие, как я, как Альта. Однажды мы сможем спокойно жить вместе, или вы просто со временем истребите нас, чтобы жилось спокойно и не было опасности за спиною?

— Что за вздор? — возразил Курт. — Я бы понял, если б такой вопрос задала твоя мать или ты сама в тот день, когда мы с тобою встретились впервые, и ты еще не знала, как все на самом деле, но…

— А я все еще не знаю, как все на самом деле. И на самом ли деле. Вот посмотри на себя: ты сейчас хочешь схорониться от меня под стол или вытолкать меня из комнаты, и я вижу, как ты все больше и больше уходишь в эту свою колючую скорлупу… И этот багрянец снова над тобою. Тебя раздражает и пугает, что я… такая.

— Готтер, — с расстановкой произнес он, стараясь говорить как можно мягче, но все равно слыша, как в голос просачивается неприятная и неуместная жесткость. — Поверь мне. Любой мужчина захочет спрятаться под стол от женщины, которая «видит движения его души». Ну, или вытолкать ее из комнаты… А мне, — добавил Курт, улыбнувшись в ответ на неровную, унылую усмешку ведьмы, — так и вовсе по чину не полагается быть для кого-то читаемым, подобно книге; и то, что хоть кто-то умудряется вот так видеть меня — говорит о моей несостоятельности как следователя, что меня отнюдь не радует.