Созерцатель - Алексей Пехов

Я не возражал. Не думаю, что шокирую присутствующую здесь даму своей наготой. Благо подобное она видит на работе едва ли не каждый вечер.

Халат оказался теплым, а что самое главное – сухим. Но, пожалуй, я не буду смотреть в зеркало. Ребята с моей улицы в Хервингемме ржали бы без перерыва на обед, застав меня в подобном бархатном наряде, больше подходящем скучающему джентльмену, просыпающемуся после полудня, чем человеку моего полета.

– Распорядиться, чтобы постирали вашу одежду, мистер Шелби? – Ее голос походил на милое щебетание маленькой птички.

– Лучше выбрось ее. Или отдай бездомным.

Она тихо скрылась, я же снял чехол с ближайшего стола, бросил на диван, сел, чувствуя, как кружится голова от усталости.

Сибилла вернулась с глубокой миской, доверху наполненной устричной похлебкой. Нет ничего вкуснее в Риерте. Мясо устриц, чуть морской воды, чеснок, лук, сливки, полстакана самого дешевого белого вина и мелко покрошенный черный хлеб.

Я едва не урчал, пока работал ложкой. Глянул украдкой на управляющую «Кувшинкой». Небось сама готовила. Она это очень любила.

– Мосс здесь?

– Нет. – Она с неохотой отвела от меня взгляд. – Уехал по делам в Ветродуй, но теперь вряд ли вернется до темноты. Все мосты под контролем армии. Проход судов по каналам от Светляков и ниже запрещен. На улицах неспокойно.

– Поэтому ребята Мосса крутятся на Подорожнике, встречая гостей?

– Тебя кто-то видел? – быстро спросила Сибилла.

– Молодой, тощий и крепыш. Это проблема?

Пожатие плечами:

– Как посмотреть. К вечеру жди гостей от Старухи.

Я действительно идиот. А «Якорь» не дает мозгу не только пользоваться ингениумом, но и здраво соображать.

– Мне надо уходить.

Мать моего сослуживца вздохнула:

– Итан, ты все такой же дурак, как и прежде. Если бы она хотела, ты был бы мертв еще десять лет назад. Мог бы и не убегать в Хервингемм.

– Я ударил куклу.

– Почему?

– Она сходила с ума. Ее должен был кто-то остановить.

– Вот и ответ. Ингениум разрушил ее мозг. Ты, остановив ее, избавил Старуху от проблем с властями. Плакальщик прикончил куклу тем же днем, и она, по счастью, не могла сопротивляться после твоего удара. Так что к тебе нет никаких вопросов. Ты оказал ей услугу, хотя и не знал об этом. Я бы написала тебе, но ты не оставил никому из нас своего адреса.

Могла бы и не говорить. Я и так порой чувствовал себя свиньей. Оправдывало меня лишь то, что я просто боялся, что мои неприятности перепрыгнут на них.

– И все же люди Старухи могут нагрянуть?

– Это все еще ее улицы. Кто знает, что она думает. Но прятаться тебе уже точно поздно. Добавки?

– Нет. Спасибо. Изумительно вкусно. – Я отодвинул опустевшую миску.

– Чой. Проводи моего гостя.

Вновь неслышно появилась маленькая мандаринка, поманила меня за собой. Мы поднялись на третий этаж, и девушка распахнула самую первую дверь, пропуская в комнату. Просторную, светлую, с небольшой печкой в углу, нагретой так, что, несмотря на осень, здесь было очень тепло.

– Мне остаться, мистер Шелби?

Я улыбнулся ей, чтобы смягчить отказ:

– Не сейчас.

Чой стала задергивать шторы, а я заснул прежде, чем она ушла, стоило моей голове лишь коснуться подушки.

Мне не снится кошмаров. Тех, что затронули многих после Великой войны. Я не слышу свиста пуль и взрыва снарядов. Не вижу оторванных конечностей вперемешку с землей, перекопанной артиллерией. Разрушенных городов, заваленных битым кирпичом, и обгорелых стволов деревьев без ветвей. Нет там и резких приказов искиров, криков пехоты, поднимающейся в атаку, свиста искривленного меча, скрежета штыка по ребрам, стонов раненых. Запаха пороха, березового дегтя, касторового масла, горячего обеда и разлагающихся трупов.

Мой сон – моя тьма. Он мертв. Безупречен в своей пустоте, как никем пока еще не обнаруженная пещера. И лишь в те дни, когда «Якорь» медленно и неохотно покидает мою кровь, я вижу пламя.

Маленькое и робкое, танцующее на огарке стеариновой свечи. Оно обещает мне, что скоро вернется, вновь сольется со мной, превратив нас в единое целое. И конечно же умалчивает о том, что следом за ним опять придет тень, которую я не желаю видеть.

В комнате тоже жило пламя – в масляной лампе с высоким прозрачным плафоном.

– Оранжевое, – произнес я.

Отлично. Старина Итан начал различать цвета и пока еще их не путал. «Якорь» почти ушел из организма.

Я выглянул в окно, обе луны соревновались в скорости с облаками. По всему выходило, что спать мне выпало часов двенадцать. Я повернул бронзовую ручку лампы, добавляя света. Где-то во мне есть точно такая же ручка, и дьявол порой выкручивает ее на максимум, превращая меня в демона. Хотя кому я вру и зачем? Никакого дьявола нет. Мы сами умеем творить зло, без всякого наущения сверхъестественных сил.

За стеной тем временем довольно театрально стонала женщина. «Кувшинка» жила по своим законам и принимала посетителей.

Вода в тазу, возле зеркала, уже остыла, но я с удовольствием умылся. Провел рукой по щекам. С бритвой я не встречался со дня отлета из Хервингемма. Но с этим пока еще можно повременить.

Некто заботливый приготовил мне коробку зубного порошка, щетку со свиной, жесткой щетиной и кусок светло-коричневого мыла, благоухающего незабудками. В шкафу висел шерстяной костюм-тройка, свежая рубашка, новые ботинки, подтяжки и даже галстук-бабочка. Итан Шелби при таком наряде должен выглядеть как вполне приличный человек.

В коридоре целовалась парочка. Клиент, какой-то работяга, с крепкими, натруженными руками, сейчас мнущими кружева юбок, взглянул на меня не слишком приветливо. Ну, тут уж он сам виноват, раз не успел добраться до комнаты и ему приспичило оценить женщину в людном месте.

Чем ниже я спускался, тем громче становилась музыка. В «Кувшинке» не было своего оркестра. Заведение здесь не настолько шикарное, как в Бурсе или Земле Славных. Там они могут позволить себе и электрический свет в бессчетном количестве самых ярких ламп накаливания, и оркестр, играющий квикстеп, фокстрот и даже новомодный рэгтайм, завезенный на континент из Конфедерации Отцов Основателей. Здесь же крутил пластинки патефон, и публика слушала иную музыку. Им больше по нраву заунывные песни о бедах, печали и любви. Вроде «Сухой корочки», «Полюбил жену соседа» или «Горе преступника». Впрочем, порой никто не был против и «Как вспыхнут огоньки» или «Милашки Долли». Но для этого следовало хорошенько набраться.

Сибиллу я не увидел, прошел через полупустой зал до соседней лестницы, ведущей в другую часть здания. Ту, куда люди приходили не для встреч с женщинами, а ради ставок и азартных игр. Внизу, в подвале, если не было паводков, проводили собачьи и кулачные бои. Чуть выше играли в карты. Еще выше – в бильярд.