Секс в браке - Елена Ровинская

и посомневался. – Думаешь, его сейчас будет волновать его крокодильское ложе, когда его дом на воздух взлетел? – он повел плечами и тяжело вздохнул. – Всему вас учить надо! Его счастье, что он красавчик и платит мне!..

Глава 4.

«Кто же это, кто?»

– Хотел бы я иметь такую жену, – сказал депутат Колкин, он же, хозяин мебельного салона, наблюдая за тем, как уличные дети, которых он обучал борьбе, споро таскают и собирают мебель.

Мы оба прекрасно знали, что он хотел когда-то просто меня иметь. Совсем не в качестве законной супруги. Что я, положа руку на сердце, не возражала бы… Тогда. Но, между нами, ничего не было и ненависть, что отравляла мои отношения с Максом, не коснулась тех, что мы поддерживали с Александром Геннадьевичем. С ним мы очень мило и на расстоянии могли быть друзьями.

– Вы мне льстите, – ответила я.

Он улыбнулся. Я улыбнулась в ответ.

Депутат, прибыл лично, в знак особого расположения к нашей семье, но с вооруженной охраной. Выставив двух хмурых парней за дверь, общаться с Димиными хмурыми ребятами, он щурился, попивая чай. И пока его другие ребята – борцы, собирали-разбирали нашу кровать и заменяли ее на кровать поменьше и обивали специальными войлочными матами стены, мы пили чай и беседовали о жизни.

– Как Дима?

– Ужасно, – сказала я хмуро.

– У меня тут есть кое-какие мыслишки, – произнес Колкин. – Насчет заказчика…

С тех пор, как взяли курьера, который совсем ничего не знал, – я упорно гнала прочь мысль, как именно они это установили, – ничего нового не выяснилось. Курьеру заплатили, он знал, что везет. Но кто ему заплатил, он не имел понятия. Какой-то наркоман, клюнувший на легкие деньги.

Вряд ли они были для него легкими: с ним разговаривал лично Дима. С тех пор его пацаны так четко и по-военному выкрикивали имя-отчество, что я леденела, когда Кан возвращался домой.

Что бы он ни делал с посыльным, выяснить ничего не сумел. На курьере цепочка начиналась и на нем же заканчивалась.

– Так вот… Что меня беспокоит, Леночка, – он все еще звал меня Леной, как большинство знакомых по журналистской жизни, – так это то, что с Диминой стороны все чисто. Ну, незачем его убирать. Он все по-умному разложил: одним он должен, другим он нужен. Если его убрать, все только потеряют. А как с твоей? Нет ли кого-нибудь, кому было бы выгодно, чтобы ты овдовела?

Он ласково посмотрел на меня. Я фыркнула, не сдержавшись. Мысль о том, что кто-то может быть тайно в меня влюблен, да так, чтобы пытаться убить моего мужа…

– Хотите сказать, какой-то незнакомый фанат влюбился в меня, словно Призрак оперы?

Колкин недоуменно моргнул: я совсем забыла, что не все бывшие бандиты так образованы, как Максим и Дима.

– Как в этой песне, что ли? – сделал над собой усилие депутат.

Я кивнула головой. Мне не хотелось пересказывать ему историю Эрика, виконта де Шавиньи и Кристин Доэ.

– Александр Геннадьевич, вы мне снова льстите. Это же Хабаровск. Количество предложений во много раз превосходит спрос. Нет такой женщины, ради которой стоило бы пытаться убивать Диму. Кроме того, все мое окружение знает: он моя первая детская любовь. И неважно, по сути, жив он или мертв, другого мужчины рядом со мной не будет.

– Это очень красивая мысль, Леночка. Но единственных, не бывает. У тебя дети. Тебе понадобится мужчина, способный вас защитить.

– От кого?

Колкин моргнул три раза. Видимо, мысль, что в Хабаровске живут люди, которые не нуждаются в защите и покровительстве, никогда не стучалась ему в висок.

– Эммм… – сказал он, меняя тему. – Кхм… Может быть, кто-то к тебе приставал? Кто-то имел на тебя какие-то виды?

Я поморщилась, перебирая кандидатуры. Долотов? Катя? Жора? Переводчик Аркадий? Водитель Дениска? Не знаю, что было смешнее? Думать, будто они были мной одержимы, или то, что они могли попытаться убить кого-либо чем-нибудь, тяжелее взгляда.

– Александр Геннадьевич, – я никак не могла называть его просто «Сашей», как он просил. – Вы мне льстите и оскорбляете одновременно. Меня ни один мужчина не любил настолько, чтобы ради меня убить, это, во-первых. Будь у меня такой на примете, я сама бы, первая, назвала его имя, это, во-вторых.

Колкин посмотрел на меня.

Скотта проверил, скорее всего, еще сам Дима. В первую очередь. Но Скотт, как и Макс, никак не подходил на роль человека, который планирует чье-либо убийство. Он вышиб бы дверь и ворвался в дом с пистолетом. Скотт был порывист и безрассудно смел.

Нас же пытался прикончить кто-то более расчетливый и по-настоящему терпеливый.

– И никто никогда не пытался? Ты понимаешь?..

– Кроме вас, никто, – кротко и тихо ответила я. – Но это было задолго до Димы, я была вообще свободна на тот момент…

Колкин успокоился и я поднялась – налить ему еще чаю. Дима о его поползновениях, конечно же, знал. Аккурат в тот день, когда прислал мне диски с корейской музыкой. Потому и наорал, на первый взгляд, ни за что, когда я ему позвонила. А мне и в голову не пришло связать эти ниточки, сообразить, что мой бог – ревнует.

Сколько времени мы потеряли из-за непонимания. Из-за желания, чтобы шаг навстречу сделал другой? Сколько времени нам осталось?

Вспомнив, как Дима, пошатываясь, как зомби добрел до машины (слава богу, его возил Толя), я вдруг поняла к чему депутат завел эту речь. Дима был на грани и это все видели. А его кипящая азиатская кровь, уже не в первый раз подбивала немецкую половину надеть сапоги и маршировать по трупам.

– Побойся бога, Леночка, – сказал Колкин. – Я никогда не убивал детей.

– Я же говорю: что вы не тот человек! – горячо поддакнула я. – И еще, я тоже ведь была бы дома. Ну, если бы кто-то хотел меня, было бы глупо меня убивать вместе с Димой.

– Нет, не была бы. Я проверил твое расписание. Если бы не приехал Кроткий, ты должна была ходить по магазинам с этим твоим, – он покрутил над головой. – Парикмахером. Почему ты отменила встречу?

– Я не отменяла, – сказала я. – Просто он прислал СМС и сказал, что клиентка попалась капризная; он освободится чуть позже…

– И снова все упирается в пустоту, – Колкин допил чай и поднялся. – Береги себя, дорогая.

***

При виде перестановки Дима не проявил ни удовольствия, ни неудовольствия.

Он тупо огляделся вокруг, как гризли, которого посреди зимы перенесли в другую берлогу и вырубился. Просто сел и свалился набок, словно его Морфей подстрелил. Я вздохнула, проникаясь к нему материнскими чувствами.

Все было тихо. Дети, которых поместили в привычное ватное «гнездышко», спали без задних ног. Я умолила няню остаться на ночь. Поклялась, что лично встану между Димой и ней. Загорожу ее, так сказать, собой, от его сарказма.

Если у него еще будут силы