Земля ягуара - Кирилл Кириллов

Первая шлюпка причалила к берегу. Молодой Альварадо, даже на таком расстоянии выгодно отличавшийся стройностью и гибкостью фигуры от остальных солдат, легко соскочил на песок, поднял руки ко рту и что-то прокричал. Ветер унес его слова под сень чахлых пальм. На зов никто не откликнулся и не появился.

Не пришел никто и через час томительного ожидания. Было видно, как обливаются потом солдаты, наряженные в стеганые панцири, как грустят матросы около шлюпки и наливается румянцем раздражения лицо молодого идальго. Все свободные от вахты столпились у борта, недоумевая, что же происходит. Раньше индейцы охотно торговали со всеми испанцами, приходившими на остров.

Альварадо уже собирался грузиться в лодку и отплывать в обратный путь, когда из-под деревьев выступила невысокая сухонькая фигурка. Накидка на плечах дикаря была старая и выцветшая, на шее не было привычного каскада разномастных украшений, но держался старик с таким достоинством, что испанцы вылезли обратно на берег и застыли в ожидании.

Туземец доковылял до полосы прибоя и стал что-то говорить, протягивая к Альварадо сухонькую руку с тонкими, как веретенца, пальцами. Тот выслушал перевод де Агильяра, потом велел отогнать старика. Солдаты с радостью выполнили его приказание, отвесив туземцу несколько легких тычков. Отойдя в сторону, тот стал что-то кричать, потрясая сухими кулачками. Де Агильяр переводил сказанное Альварадо, тот отмахивался и отступал, пока не замочил в океане сапоги. Он стал кричать что-то в ответ и даже один раз схватился за рукоять меча, потом махнул рукой, прыгнул в шлюпку и приказал матросам грести. Те налегли на весла, и лодка рывками полетела к темному борту корабля.

Гадая, что ж могло там произойти, матросы столпились у веревочного трапа. Альварадо взлетел на борт с ловкостью обезьяны и, растолкав их плечами, бросился к каюте адмирала. Матросы принялись поднимать на борт свертки и мешочки с непроданными товарами.

Кортес появился на палубе минут через пять. В белой рубахе, с обнаженным мечом в руке он походил на героя рыцарских романов, которые Ромка читал, учась немецкой и испанской грамоте. Что-то на ходу втолковывая Альварадо, он погнал его обратно к шлюпке. На этот раз в ней были только гребцы, солдаты остались на палубе. Освободившаяся от груза посудина порхнула по волнам, но, вопреки ожиданиям, не к берегу, где на песке одиноко сидел старый туземец, а в сторону эскадры, оставшейся за рифами.

Кортес молча вернулся в каюту. От нечего делать Ромка пошел на корму. Туда днем выносили столик, за которым любили провести время свободные от вахты офицеры и гражданские чины. Сейчас за столом сидел капитан Эскаланте. Он смотрел в море осоловелым от вина и жары взором и медленно вливал в себя очередной бокал.

Капеллан Диас очень внимательно слушал рассказ де Агильяра о том, что случилось на острове.

— Ну да, говорит, корабль был, двухмачтовый. Старик сказал, что, когда люди с него спустились на берег, его соплеменники испугались и убежали, не успев взять собой никаких припасов, даже воды. Капитан — я так понял, это был старший из братьев Альварадо — приказал своим людям брать еду и золото, какое найдут. В одной постройке, видимо, местном святилище, они нашли несколько диадем, бус и кулонов из низкопробного золота, забрали пару отрезов ткани, вернулись на корабль, к утру снялись с якоря и уплыли в неизвестном направлении.

— Да почему неизвестном? Вон каравелла Камачо. Ранним утром встала на рейд, — молвил Эскаланте. — А вон и шлюпка. Да не одна, — удивился он. — И Камачо собственной персоной. В цепях?!

Все бросились к борту, с удивлением наблюдая странную процессию. В первой лодке рядом с Педро де Альварадо сидел высокий статный человек в кандалах. Судя по всему, это и был навигатор Камачо, заключенный в оковы за то, что не остался в намеченной точке сбора, а самоуправно причалил к берегу. Во второй лодке в окружении солдат с аркебузами сидел старший брат Педро, Гонсало де Альварадо. Цепей на нем не было, но видом он напоминал скорее арестанта, чем капитана великой флотилии.

Шлюпки причалили. Провинившихся подняли на палубу. Минут пять они стояли под палящим солнцем. Солдаты с непроницаемыми лицами охраняли их, положив аркебузы на плечо.

Наконец из каюты появился Кортес, подошел к Камачо, посмотрел ему в глаза и бросил:

— В канатный ящик.

Два матроса подхватили навигатора под локти и поволокли по палубе, с глаз долой.

Кортес повернулся к Гонсало и почти любезно проговорил:

— Разбоем и отнятием имущества плохо утверждается дело мира. Поэтому сейчас ты возьмешь у своих солдат все, что вы забрали в деревне…

— Мы съели всех кур, — опустив глаза, промолвил Гонсало Альварадо.

— Ну, значит, все, кроме кур, вы отвезете вот тому старику на берегу. И захватите подарков каких-нибудь. Пусть он идет в деревню и просит людей торговать с нами. И относись к нему уважительно — это касик[15]. Местный сеньор. Понятно?

Гонсало кивнул.

— Ну так чего же вы стоите?

Тот подпрыгнул как ужаленный и перевалился через борт. Спустя несколько минут его шлюпка уже мчалась обратно к своему к кораблю.

Через полчаса Альварадо-старший проплыл мимо них к берегу и высадился подле касика, сидящего на песке. В присутствии почетного караула из десятка солдат он передал ему подарки и долго раскланивался так, как не делал этого, наверное, даже перед дамами на балу у губернатора.

— Редкая смесь трусости и наглости. Еще час назад он рисковал просидеть в канатном ящике до возвращения на Кубу, а теперь уже фиглярствует, — присмотрелся к происходящему на берегу де Эскаланте.

Кровь бросилась в лицо младшему Альварадо, рука потянулась за мечом. Де Эскаланте смерил его презрительным взглядом и отвернулся. Из дона Педро будто выпустили воздух. Он прекрасно понимал, что, дойди дело до дуэли со старым воякой, ему не удастся ни отстоять честь, ни сохранить жизнь.

На следующий день туземцы вернулись к своим домам, а через несколько часов пришли с товарами на берег. Размахивая руками и свертками из пальмовых листьев, они показывали, что готовы обменять плоды своего труда на заграничные безделушки.

Заспанный Альварадо, чертыхаясь, спустился в шлюпку и через десять минут был на берегу. Его кресло-бочонок матросы поставили на циновку, специально расстеленную туземцами. Два солдата встали рядом с офицером и сорванными пальмовыми листьями стали гонять горячий воздух, пытаясь хоть немного остудить голову начальника, свои панцири и отогнать тучи назойливых мух. Еще двое остались в лодке, держа наготове взведенные арбалеты. Все свободные от вахты обитатели каравеллы столпились у борта, увлеченно наблюдая за торгами.