Левая Рука Бога - Пол Хофман

— Ваши Тетушки, они знали, что вас ждет?

— Почему они так поступили? Ведь раньше они были столь добры к нам! Наверное, их обманули.

— Не кажется ли тебе странным совпадением то, что ты повстречалась и с этим Искупителем, и с Кейлом в течение одних суток и что Кейл появился как раз вовремя, чтобы спасти тебя? — спросил Альбин, не вполне уверенный теперь, что их не водят за нос, хотя, если так, девочка должна была бы быть незаурядно искусной лгуньей.

— Да, мне это пришло в голову еще тогда: как странно почти одновременно встретить четверых мужчин после стольких лет, в течение которых мы не видели ни одного. При этом один из них оказался неслыханно жесток, а остальные рисковали собственными жизнями ради меня — человека, которого они совершенно не знали. Это что, в порядке вещей?

— Нет, — ответил Випон, — это весьма необычно. Спасибо тебе, Риба. На сегодня все.

Он позвонил в колокольчик, стоявший перед ним на столе. Дверь открылась, вошла молодая женщина. У нее был вид надменной гордячки, свойственный любой шестнадцатилетней аристократке, — словно она все повидала на своем веку и мало что могло представлять для нее интерес. Однако глаза у нее расширились, когда она увидела Рибу с ее густыми темными волосами и невероятно пышными формами. Стоя рядом, они словно бы являли собой представительниц разных биологических видов.

— Риба, это мадемуазель Джейн Вельд, моя племянница. В течение нескольких ближайших дней она будет заботиться о тебе.

Мадемуазель Джейн, все еще в изумлении, слегка кивнула. Риба лишь нервно улыбнулась.

— Альбин, будьте любезны, подождите с Рибой за дверью, пока я перекинусь словечком с мадемуазель Джейн.

Альбин жестом учтиво указал Рибе на выход, они вышли, и он закрыл за собой дверь.

Випон посмотрел на свою встревоженную племянницу.

— Закрой рот, Джейн, а то так и останешься с отвисшей челюстью.

Мадемуазель Джейн захлопнула рот столь поспешно, что даже было слышно, как лязгнули зубы, но тут же снова открыла его:

— Что, скажи на милость, это за существо?

— Сядь и послушай. И, ради бога, хоть раз сделай так, как тебе велят!

Мадемуазель Джейн неохотно повиновалась.

— Ты должна подружиться с Рибой и постараться, чтобы она рассказала тебе все то, что уже рассказала мне, и все, что ты сможешь выведать у нее сверх того. Все записывай и присылай мне, не опуская ни одной подробности, какой бы странной она тебе ни показалась. — Випон пристально посмотрел в глаза племяннице: — А они наверняка будут странными. Когда узнаешь всю ее подноготную, постарайся понять, можно ли научить ее держать язык за зубами и притворяться, будто она прибыла с каких-нибудь Южных островов или еще откуда-нибудь в том же роде. По-своему она достаточно воспитанна, но ты должна обучить ее нашим манерам. Если она окажется способной ученицей, вероятно, ее можно будет сделать личной горничной или даже компаньонкой.

— Ты хочешь, чтобы я обучала горничную?! — возмутилась мадемуазель Джейн.

— Я хочу, чтобы ты сделала то, что я тебе сказал. А теперь иди.

13

Не доезжая тридцати миль до Мемфиса, Искупитель Стремечко Рой, Следопыт южного охотничьего отряда, оставил сотню своих людей с собаками в небольшом городке, а сам отправился в Мемфис, испытывая тревогу, какой не испытывал никогда прежде. Учитывая то, что Стремечку Рою на своем веку довелось пережить много страшного, а также много страшного сотворить, это едва ли можно было назвать страхом. Но по мере приближения к Китти-городу им начинало овладевать ощущение, что нигде на земле нельзя оказаться так близко к преисподней, как здесь. У ярко, даже кричаще освещенного въезда в этот кошмарный пригород Мемфиса он остановился, спешился и последние несколько ярдов прошел пешком, ведя коня под уздцы. Даже в столь поздний час поток туристов и местных жителей обильно тек мимо стражников, которые не обращали внимания на большинство из них, выхватывая из толпы лишь некоторых.

— С лошадьми вход воспрещен, — сказал один из стражников. — Вы вооружены?

«До зубов», — подумал Стремечко Рой, но вслух сказал:

— Мне не нужно туда входить. У меня письмо для Китти Зайца.

— Никогда о таком не слышал. Проваливай отсюда, не мешай!

Под пристальными взглядами стражников Стремечко рой медленно протянул руку к седельной сумке и достал из нее два кошелька, один гораздо больше другого. Протянув меньший стражнику, он сказал:

— Это вам на двоих. А это, — он показал больший, — для Китти Зайца.

— Давай сюда. Я прослежу, чтобы он его получил. — Пять других стражников, здоровенных и словно бы специально подобранных по признаку отсутствия обаяния, начали окружать Стремечко Роя. — Приходи завтра. А еще лучше — послезавтра.

— Тогда деньги я пока придержу.

— Нет. Не стоит, — возразил стражник. — У нас они будут сохранней.

Он подошел к Стремечку Рою с максимальной проворностью, на какую способен мужчина весом под сто тридцать килограммов, и протянул руку. Стремечко Рой сделал вид, что сдается. Он опустил плечи, словно признавая свое полное поражение. Но в тот момент, когда стражник толкнул его в грудь, он просто накрыл его руки своими и с силой рванул вниз. Раздался не слишком громкий треск — крак! — а вслед за ним чудовищный крик боли. Стражник упал на колени. Остальные, отпрянувшие было от неожиданности, уже в следующий миг бросились вперед, но тут же и остановились, увидев, что короткий меч Стремечка Роя упирается в шею их товарища, стоявшего на коленях. Тому даже не было необходимости кричать, чтобы они сдали назад.

— А теперь приведите мне кого-нибудь, кто обладает полномочиями, и поскорей, — приказал Стремечко Рой. — Я не собираюсь торчать в этой помойной яме дольше, чем требуется.

Двадцать минут спустя Стремечко Рой стоял в приемной, и — несмотря на то, что это была одна из самых красивых комнат, какие ему доводилось видеть: обшитая кедром и сандалом, она свидетельствовала о богатой простоте и источала слабый аромат, расслабляюще действовавший на органы чувств, так что Стремечко Рой даже подумывал, не вырезать ли кусок обшивки и не прихватить ли его с собой, — чувствовал он себя очень неуютно. Не из-за столкновения, случившегося у ворот Китти-города, а из-за того, что он увидел потом, когда его впустили внутрь. Он, человек, отвечавший за резню в Одессе и Польском лесу, человек, прославившийся своими злодеяниями даже на фоне той общей жестокости, какой отличались войны на Восточных Разломах, содрогнулся от того, что увидел за последние несколько минут.

Наконец дверь в дальнем конце приемной открылась, из нее вышел какой-то старик и вежливо сообщил: