Левая Рука Бога - Пол Хофман

Беспрестанные призывы торговцев были малодоступны пониманию мальчиков. «Вервкии-вервкии-кии!» — орал человек, который предлагал, доставая из короба, что-то вроде очищенных от шкуры коровьих хвостов цвета ярко-розовой сахарной ваты. «Саммы-луччи-миррре! — кричал другой, демонстрируя свои овощи с ловкостью фокусника; они появлялись у него в руках, словно соткавшись из воздуха. — Пыкуппайте майи оввщи! Ах! Спелли поммидомми! Сладдккие ан-наннаусы! Покупайте, ах, мою травику, мою чудднуйю ботанику!»

В некоторых местах прилавками было покрыто не меньше полуакра земли. В одном уголке полуголый старик, прыгая с ноги на ногу, протягивал на тряпице два крапчатых яйца, пытаясь их продать.

Разинув рот и вытаращив глаза, Смутный Генри вертел головой. Слева он заметил вереницу мальчиков, человек девять. Скованных цепью за шеи, их подвели к воротам, охраняемым здоровенными мужчинами в кожаных одеяниях; один из них кивком показал, что можно проходить. Мальчики, казалось, были равнодушны к происходящему, но что по-настоящему испугало Смутного Генри, так это то, что губы у них были накрашены чем-то красным, а веки припудрены нежно-голубым.

Смутный Генри, обратившись к солдату, ехавшему рядом, кивнул на мальчиков, потом на видневшееся сквозь ворота кричаще раскрашенное здание, толпа вокруг которого была еще более плотной, чем на базаре, и спросил:

— А что там?

Солдат взглянул на мальчиков, и его лицо побледнело от отвращения:

— Там — Китти-город. Никогда туда не ходи. — Он помолчал и перевел печальный взгляд на Генри: — Если, конечно, у тебя будет выбор.

— А почему это называется Китти-городом?

— Потому что правит там Китти Заяц. И чтобы ты больше не задавал вопросов, скажу сразу: он — не женщина, и он — не заяц. Держись от него подальше.

Как только они, миновав стражников, вошли непосредственно в город Мемфис, все мгновенно переменилось: после шума и запахов базара они очутились в тишине глубокого прохладного туннеля под стенами. Через тридцать ярдов почти полной темноты им снова открылся свет, и это был совершенно иной мир. В отличие от Святилища, где коричневость и единородие не позволяли отличить одно место от другого, Цитадель была царством бесконечного многообразия: возле особняка из желтого и пурпурного кирпича высился дворец с остроконечными медными минаретами, тронутыми зеленью; от идеально ровных, тщательно распланированных бульваров, где стволы деревьев были выбелены мелом, разбегались древние кривые проулки — настолько узкие, что и кошка подумала бы дважды, прежде чем направиться туда. На мальчиков почти никто даже и не взглянул — не то чтобы их игнорировали, казалось, их просто не видели. Кроме разве что маленьких ребятишек — кудрявых, золотоволосых, — которые с любопытством взирали на них сквозь изящные кованые ограды городских скверов.

Потом на одной из дорог впереди возникло какое-то оживление, и отряд из двадцати придворных кавалеристов в красной с золотом форме с цокотом выехал на площадь, сопровождая богато украшенную карету. Они направились прямиком к каравану и окружили крытую повозку, где в беспамятстве лежал Лорд Випон. Две широкие дверцы в карете отворились, из нее выскочили трое важных на вид мужчин и, бросившись к повозке, скрылись за ее пологом. Минут пять мальчики стояли под сенью окаймлявших площадь деревьев на прохладном ветру и ждали.

Маленькая девочка лет пяти, ускользнув от заговорившейся матери, подошла к ограде, возле которой стояли послушники.

— Эй, ты, мальчик.

Кейл посмотрел на нее со всем недружелюбием, на какое был способен.

— Да-да, ты.

— Что? — спросил Кейл.

— У тебя лицо, как у свиньи.

— Иди отсюда.

— Ты откуда пришел, мальчик?

Он снова смерил ее неприветливым взглядом:

— Из преисподней, чтобы ночью выкрасть тебя из дома и съесть.

Она с минуту раздумывала над его словами.

— Ты мне кажешься обыкновенным мальчиком. Обыкновенным грязным мальчиком.

— Внешность бывает обманчива, — сказал Кейл.

К тому времени происходящее заинтересовало и Кляйста.

— Вот увидишь, — сказал он девочке, — через три дня мы ночью проникнем к тебе в комнату, но так тихо, что твоя мама ничего не услышит. Мы заткнем тебе рот кляпом, а потом, возможно, съедим прямо на месте. От тебя останутся лишь косточки.

Ее вера в их обыкновенность, судя по всему, была поколеблена, но девочка оказалась не из тех, кого легко напугать.

— Мой папа не позволит вам этого, он вас убьет.

— Нет, не убьет, потому что его мы тоже съедим. Может, даже первым, чтобы ты видела, что тебя ожидает.

Кейл громко рассмеялся и, к радости Кляйста, покачал головой:

— Кончай пугать ее, — сказал он с улыбкой. — А вдруг она доносчица?

— Я не доносчица! — возмутилась девочка.

— Ты даже не знаешь, что такое доносчица, — сказал Кляйст.

— Нет, знаю.

— Тихо! — прошептал Кейл.

Мать девочки наконец обнаружила пропажу дочери и уже спешила к ней.

— Уйди оттуда, Джемима.

— Я просто поговорила с грязными мальчиками.

— Замолчи, отважная ты моя! Ты не должна так говорить об этих несчастных существах. Простите, — сказала она мальчикам. — Извинись сейчас же, Джемима.

— Не буду.

Мать стала оттаскивать девочку от ограды:

— Тогда ты не получишь пудинга!

— А мы? — спросил Кляйст. — Как насчет пудинга для нас?

Впереди началось какое-то движение: это шесть придворных солдат укладывали на носилки Канцлера Випона под присмотром трех важных господ с озабоченными лицами. Канцлера осторожно перенесли в карету. Через минуту карета покинула площадь, и караван медленно двинулся следом за ней.

Три часа спустя они уже были в крепости, где их отвели в камеру, раздели, обыскали и вылили на каждого по ведру ледяной воды, неприятно пахнувшей какими-то незнакомыми им химикалиями. Потом мальчикам вернули одежду, обсыпанную вызывающим зуд белым порошком, и заперли. С полчаса они сидели молча, пока Кляйст не сказал наконец со вздохом:

— Что-то я забыл, чья это была идея. Ах, да, Кейла, конечно.

— Разница между этим местом и Святилищем состоит в том, — откликнулся Кейл небрежно, словно ему не хотелось отвечать, — что здесь мы не знаем, что нас ждет, а если бы остались в Святилище, мы это прекрасно знали бы, и нам оставалось бы только вопить от боли.

С этим было бессмысленно спорить, и несколько минут спустя все трое уже спали.

В течение следующих трех дней Лорд Випон продвигался все ближе и ближе к смерти. Ему давали кучу всяких снадобий и бальзамов, день и ночь жгли рядом с постелью ароматические травы, смазывали раны разного рада настоями. Все эти лекарства оказывались либо бесполезными, либо определенно вредными, так что лишь врожденная жизненная сила и отменное здоровье позволяли ему оставаться в живых, несмотря на все старания самых лучших врачей, каких только мог предоставить Мемфис. И вот когда его наследникам уже объявили, что нужно готовиться к худшему (или лучшему, с их точки зрения), Випон очнулся и хриплым голосом потребовал, чтобы открыли окна, убрали всю эту травяную отраву, а его самого вымыли в кипяченой воде.