Принц Вильгельм I Оранский. В борьбе за независимость Нидерландов от Испанской короны - Сесили Вероника Веджвуд

следующий за Вильгельмом по порядку рождения его брат Иоганн, правящий граф Нассау, и три брата долго разговаривали наедине. После этого Вильгельм как можно незаметнее продал посуду и драгоценности, а вырученные деньги тайно переправил к своей семье в Дилленбург. Анна со своей собственной дочерью должна была уехать в Германию, а ее падчерица – покинуть свое место в штате регентши. Все зависело от того, успеет ли Вильгельм выехать из Нидерландов и создать центр сопротивления военной тирании Филиппа там, куда не сможет добраться Альба.

Тем временем Бредероде занял Амстердам, и его повстанцы стали тратить там свои силы, ведя разгульную жизнь. Любому человеку, наделенному обычной проницательностью, было совершенно ясно, что восстание, которое возглавлял Бредероде, вероятно, позорно закончится в кабаках. Более того, осторожная и кропотливая работа Вильгельма по умиротворению Севера принесла даже слишком хорошие результаты: народ не хотел никаких новых перемен. Мятежники из южного отряда во главе с Жаном Марниксом были более решительными, хотя и не более грозными. Они направились к Антверпену, а Вильгельм, находясь в этом городе, ждал, что будет дальше. В это безнадежное время он думал лишь о том, чтобы не дать произойти ненужной, но неизбежной резне, не потерять драгоценные жизни в борьбе, которая может кончиться лишь поражением. Преждевременное восстание могло только лишить Нидерланды их самой юной крови – той крови, которая понадобится Вильгельму в будущие годы.

И вот 15 марта 1567 года плохо вооруженные мятежники были согнаны в кучу правительственными ополченцами. В Антверпене узнали об этом сражении, и находившийся в стенах города маленький отряд правительственных войск ничего не смог сделать против угрожавшего ему народа. Жена Жана Марникса, распустив волосы, бегала по улицам, громко крича, что ее мужа убивают. Вильгельм приказал закрыть ворота, но две тысячи горожан, вооруженных мечами и пистолетами, распахнули их и устремились, как поток, к месту сражения. Но было уже поздно помогать Марниксу, и они, несомненно, были бы уничтожены. Вильгельм вместе с Хоогстратеном галопом примчались туда на конях, встали на пути отряда, и Вильгельм стал умолять горожан вернуться. «Будьте со мной, – умолял он. – Я буду жить и умру вместе с вами. Вы бежите только к своей смерти: их конница убьет вас». Передние ополченцы стали грозить ему кулаками, целиться в него из оружия и называть предателем. «Если вы так считаете, убейте меня!» – крикнул им Вильгельм, бросая вызов. Они, несомненно, убили бы, но его популярность и теперь имела над ними большую власть. «Много раз подвергая себя большой опасности быть убитым», как писал об этом наблюдатель-англичанин, Вильгельм медленно оттеснил их обратно за ворота. На этом его беды не закончились: разгневанная толпа, лишившись своей битвы, набросилась на гарнизон и, прорвавшись через строй беспомощных солдат, взяла штурмом арсенал. Вильгельм, стоявший лицом к толпе на ступенях ратуши, крикнул: «Вы хотите оружия? Подойдите и возьмите его». Он впустил горожан в арсенал. Он позволил им установить на улицах артиллерийские орудия для обороны города. Он встретился с их переговорщиками и позволил добровольцам из ополчения охранять город вместе с солдатами правительственного гарнизона, чередуя посты солдат и посты ополченцев. Когда настало утро, он, изможденный, с серым от усталости лицом, стоял лицом к толпе на ступенях ратуши. Рядом с ним стоял Хоогстратен, бледный до белизны и потный, но крепко державшийся на ногах. Поверх блестящей кирасы на Вильгельме был шарф малинового цвета – знак офицера правительственных войск, тех войск, в которые он временно включил антверпенских мятежников. Оттуда, со ступеней ратуши, он прочитал распоряжение, согласно которому народ совместно с войсками становился защитником города, гарантировал горожанам свободу вероисповедания и просил их всех, кроме специально выбранных для участия в обороне, сдать оружие. Свернув бумагу и глядя на горожан, он воскликнул: «Да здравствует король!» Помедлив секунду, они повторили этот возглас, и, если где-то в толпе прозвучал крик «Да здравствуют гёзы!», это мало что значило.

Вильгельм шел с улицы на улицу со свитком в руке, проталкиваясь через толпу, бледный до белизны от усталости и тревоги, – шел пешком, показывая, что доверяет горожанам. Он прочитал свою бумагу еще в четырех центральных точках города, и каждый раз произносил в знак верности: «Да здравствует король!» В конце концов горожане разошлись – ворча и недоумевая, но безвредные, оставив орудия без артиллеристов на импровизированных огневых точках. «Принц очень благородно работал днем и ночью, чтобы уберечь этот город от человекоубийства и от разграбления… я никогда еще не видел людей, которые бы так отчаянно хотели сражаться» – так написал об этом купец-англичанин. Вильгельм был бы поистине рад спасти от человекоубийства и разграбления все Нидерланды, но это было невозможно. Кровь неизбежно должна была пролиться позже, и он сам должен был положить начало кровопролитию.

Умиротворение Антверпена, предотвращение бесполезных убийств, стало последней услугой Вильгельма его бывшему повелителю. Теперь он послал регентше уведомление о том, что уходит в отставку, и распродал или упаковал остатки своего движимого имущества. Он собрал большую сумму денег в Антверпене, и некоторые из тех, кто ссудил эти деньги, знали, для чего деньги предназначены.

И вот 10 апреля 1567 года он написал самому Филиппу заявление о своей отставке, all апреля выехал из Антверпена. Главные люди города пришли проститься с Вильгельмом; и для него, и для них это было печальное расставание. «Мы вполне можем сказать: „Из бездны взывал я к тебе, о Господи!“» – сказал им он. Семьдесят или больше зажиточных горожан выехали с ним на конях из ворот, а в это время вокруг Вильгельма столпились простые горожане, ошеломленные его отъездом и желавшие знать, насколько верны дошедшие до них слухи. Неужели он тоже покидает их? Вильгельм не осмелился ничего ответить. «Куда вы едете?» – кричали они, хватая его лошадь за узду, цепляясь по нескольку человек за стремена. Он засмеялся и сказал: «В Дилленбург, сейчас сезон соколиной охоты». И в этом смехе, в обычных для него непринужденности ответа и светской улыбке на этот раз было что-то жуткое. Но тех, кто спрашивал, нельзя было провести. Они возразили: «Принц Оранский, человек, который был таким могущественным, довольствуется тем, что охотится на птиц?» Вильгельм знал, что они имели в виду, но не ответил ни слова, только осторожно и неотвратимо проехал через их толпу и выехал за их ворота.

Он повернул свой обоз к Бреде, но на пути туда, в Виллебруке, его встретил Эгмонт, которого регентша прислала, чтобы он уговорил Вильгельма остаться. Остаться зачем? Чтобы попасть в западню Альбы? Чтобы ни один человек, способный привести помощь, не уехал