Принц Вильгельм I Оранский. В борьбе за независимость Нидерландов от Испанской короны - Сесили Вероника Веджвуд

опасностей, возможных в Антверпене. Он отослал девочку назад и вместе с ней отправил извинения. Его жизнь не обходилась без затруднений, и иногда они возникали с самой неожиданной стороны. Один глупый старик-аббат, который в Троицыно воскресенье угощал его обедом в своем монастыре (без чего никак не мог обойтись), выпив чашу или две вина, произнес тост «Да здравствуют гёзы!» и повторил эту фразу сорок или пятьдесят раз между приступами икоты, несмотря на все старания заставить его замолчать. Об этом случае рассказали Маргарите, и она посчитала его еще одним доказательством, что Вильгельм ведет какие-то зловещие политические интриги.

Перед своим отъездом в Антверпен принц настойчиво просил регентшу созвать Генеральные штаты, чтобы она этим вернула себе доверие общества и создала путь для выражения мнений, которые приводят к взрыву только когда подавлены. Маргарита побоялась это сделать. Ей сообщили, что конфедераты на своем недавнем собрании в городе Сен-Тронд[2] практически дали Людвигу фон Нассау поручение нанять солдат в Германии. Был ли этот слух правдивым, неясно, но точно известно, что конфедераты крайне дерзко подали Маргарите еще одну петицию, в которой просили официально отдать их Конфедерацию под защиту принца Оранского, Эгмонта и Хорна. Маргарита, нервно пытаясь не дать возникнуть угрожающему союзу низшего и высшего дворянства, созвала собрание рыцарей Золотого руна, чтобы обсудить этот кризис.

Вызванный в Брюссель, Вильгельм неохотно покинул Антверпен, где от его присутствия зависело сохранение порядка. Приближался праздник Успения Богородицы, который мог стать толчком к новым вспышкам гнева среди кальвинистов, а 14 августа 1566 года Вильгельм получил петицию от группы торговцев, которые спрашивали, когда именно будут разрешены протестантские богослужения внутри города. В этом трудном положении он решил оставить вместо себя в Антверпене Хоогстратена, потому что, несмотря на его связь с конфедератами, чувствовал, что это человек ответственный, которому можно доверять; к тому же своей энергией и обаянием он должен был подействовать на народ. Маргарита, считавшая Хоогстратена почти предателем, категорически отказалась дать ему такие полномочия. Вильгельм не смог найти другого кандидата и потому отложил свой отъезд. Первым на очереди был вопрос о том, рискнет ли соборное духовенство провести свое ежегодное шествие в честь праздника Успения – пронести по улицам города священное черное изображение Мадонны, маленькую старинную статуэтку, которую почти не было видно под жесткими юбками и вышитыми корсажами из золотых и серебряных кружев, с короной на голове, со скипетром в руке, украшенную драгоценными камнями, самую священную реликвию собора. Казалось, что отказ от шествия может быть воспринят как трусость, и священнослужители из собора, надеясь, что присутствие Вильгельма станет гарантией порядка, устроили шествие, а принц и принцесса Оранские и Людвиг фон Нассау смотрели на них с балкона ратуши. То в одном месте, то в другом, там, где этого не видел Вильгельм, насмехались над церковниками, когда те проходили мимо, и кричали: «Молликин, Молликин, это твоя последняя прогулка!», смеясь над маленькой черной фигуркой в центре их процессии. Но ничего хуже не случилось, и на следующий день Вильгельм, не совсем свободный от плохих предчувствий, уехал в Брюссель.

5

Все лето над Нидерландами сгущались грозовые облака; их наполняли влагой страхи Маргариты и намеки конфедератов, и, когда рыцари Золотого руна были созваны в Брюссель, хлынул не просто ливень, а настоящий потоп. Когда эти ответственные люди покинули свои посты в провинциях, стало некому сдерживать народ, и, более того, мелкопоместные дворяне-конфедераты сразу же заняли временно оставленные без присмотра места, пробравшись на роли руководителей. Начиная с 19 августа 1566 года, дня, когда Вильгельм выехал из Антверпена, этот водопад обрушился на все Нидерланды – их север и юг, запад и восток – и лился пять длинных летних дней. В Гааге и Утрехте, в Амстердаме и Вере, в Ауденарде, Поперинге и Влансьене и на острове Валхерен местные жители штурмовали церкви, срывали драпировки, разбивали статуи, раскалывали стекла, взламывали раки с реликвиями и ковчежцы, выпивали святое вино. В Вианене шайка Бредероде, которая шла на свою работу под веселые звуки трубы и барабана-табора, методически оголяла все религиозные здания до камней. Кулембург в своей сельской усадьбе приказал изрубить церковные жертвенники топорами, велел слугам принести столы в несчастный алтарь, сел там обедать со своими друзьями и при взрывах смеха скормил облатки из дарохранительницы попугаю, сидевшему у него на запястье. В Утрехте, где сам Вильгельм был штатгальтером, толпа разграбила четыре церкви и два монастыря, выгнав монахов и монахинь на улицы и на милость толпы. В Делфте разъяренные женщины ворвались в монастырь и избили монахов, а в Амстердаме толпа взяла штурмом местный монастырь в присутствии протестовавшего бургомистра и членов городского совета, причем некоторые из советников пострадали в этой стычке. Напуганное антверпенское духовенство спрятало маленькую черную Богородицу в боковой часовне, но толпа подмастерьев нашла ее, сорвала железный занавес, схватила безобидную черную куклу, сорвала с нее украшения и изрубила ее топорами на куски. Новость об этом разнеслась по трущобам и причалам, и всю ночь толпы при огне факелов и зловещем свете костров грабили собор и крупные церкви Антверпена.

Тем временем возник пасквиль. Он пролетел по кварталам брюссельской бедноты как ветер и прилип в виде наклеенных листков к стенам и воротам домов. На листках было написано: «Проснись, Брабант! Ни один незаконнорожденный не имеет права занимать какую-либо должность в Брабанте. Может ли незаконнорожденная жена предателя быть вашей регентшей? Разве она не предала нашу страну? Прогоните эту шлюху!»

Маргарита ошибочно посчитала повсеместные бунты и эту атаку на нее саму совместной интригой аристократов и тех, кто был ниже по званию. Вера в это губила ее, ведь она еще могла довериться Вильгельму, Эгмонту или Хорну. Но теперь она не осмеливалась на это. Обезумев от отчаяния, она написала Филиппу, прося его прийти на помощь, потому что все знатнейшие люди Нидерландов «против Бога и короля». Ее письмо встретилось в пути с письмом к ней от Филиппа. Король тайно просил Маргариту нанять тринадцать тысяч солдат в Германии. Еще не получив известие о безумных выходках кальвинистов, он уже решил ввести свою политику силой оружия.

Но что бы ни знала (или думала, что знает) Маргарита, что бы ни приказал Филипп, непосредственная опасность сохранялась. Маргарита, уверенная, что Вильгельм и его сторонники намерены захватить ее в плен и заставить выполнять их волю, велела оседлать свою самую быструю лошадь и приготовилась ночью ускакать в Монс: этот город считался спокойным. Несколько ее советников поймали ее и остановили. Тогда она,