Блажий Омут - Вадим Фарг

Думал, опять съязвит, но девица ответила, продолжая задумчиво следить за бурлением в котелке.

— Я сама редко на чудищ выхожу. Да и к чему мне, если белоратники всю тяжёлую работу на себя берут? Мне и в стольном граде неплохо. Если бы не послали выяснить причину, отчего нежить сделалась столь неистова, так бы в Святограде и трудилась.

— Стало быть, Белая Рать подозревает Ловчих, раз ты ещё в Посаде на меня глаз положила? — заметил я невольно.

— Подозревает, — она согласно кивнула.

А потом вдруг с прищуром глянула в мою сторону, и я даже на миг испугался, что она заметила моё копошение в кармане. Связанные руки всё никак не позволяли вытянуть заветный гребешок. Я уже все запястья себе искрутил исподтишка. Безрезультатно.

— Но я в том сомневаюсь. Однако, проверить должна. Не взыщи, Ловчий. Ежели ты безвинный, скрывать тебе нечего.

— А если найдёшь за мной какой грешок? — я лукаво улыбнулся.

— Будет зависеть от грешка, — сухо вымолвила она.

Меня такой ответ не устраивал. Я, конечно, чудовищ не разводил и на добрых людей не натравливал, но мне было, что скрывать от посторонних. Тем более от тех из них, кто верой и правдой служил Белой Рати. Впрочем, несмотря на все предостережения Гордея, магичка не показалась мне такой уж лютой. Скорее, хитрой, умелой и исполнительной. Оставалось выяснить, как далеко она собиралась пойти в своей исполнительности.

— Ну, раз так, бояться мне нечего. Ни в чём непотребном я никогда замешан не был, кроме работы своей окаянной, — соврал я с самым невинным видом. — Поэтому вари свою отраву, любезная… как там тебя звать?

— Нежелана, Незвана и Нелюба, — проворчала чаровница.

Я усмехнулся. Не хочет говорить, негодница. Боится, что ли, что порчу наведу? Вряд ли. Упрямая просто.

— А меня Лех, — спокойно назвался я. — А кота моего просто Кот зовут, если тебе интересно. И растил я его с малого возраста не кровожадной нечистью, а себе верным и мудрым другом. Но кого же мне в Сятограде искать, если надобность настанет? Нежелану? Незвану? Или Нелюбу?

— Ладу с Гончарной улицы спросишь. Любой стражник покажет, где я живу. А потом у виска покрутит, что ты добровольно искать меня вздумал, — не глядя промолвила рыжая ведьма.

— Лада, — мечтательно протянул я, а сам вновь заёрзал на месте. Мне почти удалось вытащить гребешок. — Богиня весны и красоты. С Гончарной улицы. Я запомню.

— Надеюсь, что нет, — она с усмешкой извлекла из зелья раскалившийся кругляшок амулета и показала мне.

Тёмная, густая жижа капала с него на землю. Артефакт раскачивался на серебристой цепочке. Вот только металл, который скрывался под стекающим варевом, оказался не тёмным, а полупрозрачным и желтоватым, как мутное стекло.

— Чур на меня не примерять, пока не остынет, — насмешливо оскалился я.

Но вместо ответа Лада зашептала слова нового заговора. И тогда я понял, что именно она собирается сделать, чтобы пробраться в мои воспоминания. Действовать нужно было быстро. К счастью, мне было, чем ей ответить.

Белая Рать свято хранила все секреты обучения мастерству молодой поросли. Не менее тщательно оберегали свои тайны и колдуны. Но Ловчие, гонимые всеми и презираемые, пожалуй, по скрытности превзошли всех прочих кудесников. Мои предшественники придумали многое. Продумали, как действовать в самых разных случаях, даже в таких, когда угроза исходила от живого человека, а не гнусной нечисти. Довели до совершенства особые чары, способные поймать в ловушку разум, над тобою берущий власть. И вот уже охотник оказывается добычей, нужно лишь соблюсти одно малюсенькое условие: смочить собственной кровью чужую вещь и впустить жизнь этого человека в свою. Обманка. Посторонняя личина. Искусный морок. Но совладать с ним невозможно. Спасибо, мудрая Лобаста. Теперь я знаю, для чего стянул твой гребешок.

Лада подошла вплотную. Опустилась предо мною на колени. Чародейка продолжала бормотать слова заговора. Магия была такой сильной, что её нижняя губа треснула аккурат посередине, и крошечная алая капелька сбежала вниз. Но вытирать ей было некогда. Нужно было завершить начатое.

Рыжая ведьма вновь сжала мой подбородок пальцами, впиваясь ногтями в кожу, чтобы я не смог отвернуться. А другой рукой поднесла к моему лицу медальон, с которого уже полностью сполз отвар. Лунное стекло глядело на меня белым оком. Оно мерно покачивалось из стороны в сторону, сковывая разум.

— Смотри на амулет, Ловчий, — велела Лада. — Будь послушен. Иначе шкуру с твоего котяры спущу и усы по одному вырву.

Я сделал вид, что подчиняюсь, а сам в кармане надавил пальцем на заветный гребешок. Серебряные зубья впились в плоть. Я надавил сильнее, надеясь, что кровь уже пошла. Что её хватит. И потом шевельнул устами, произнося короткое заклятие на выдохе.

Медальон качнулся меж нами. И замер, а вместе с ним будто и время застыло вокруг. Не клубился дым от костра. Не плясали замершие языки пламени. Не дул по полу сырой сквозняк. Мигом сгинули все звуки и запахи, будто их и не существовало в мире. Всё увязло. И мы с Ладой, как две угодившие в смолу мухи, тоже увязли. Лишь глядели друг на друга, не моргая, сквозь мутное молочное стёклышко могучего артефакта.

Три удара сердца.

А потом связавшие нас чары сработали. Острая боль обрушилась на мой разум. И в тот миг я подумал лишь об одном: только бы чародейка не догадалась об обмане и пошла на предложенную приманку чужих прожитых дней. Только бы магия сработала, как нужно. В противном случае, полетит моя голова из-под топора палача раньше, чем осень позолотит первые листья. Впрочем, поэтично придумать себе кончину я так и не успел.

Воспоминания хлынули стремительной, бурлящей рекою, что смела на своём пути все защитные заслоны. Не только растерявшейся Лады, но и мои собственные. А я было по наивности своей полагал, что ничего не могло оказаться хуже моих собственных переживаний из детских лет. Как же я ошибся.

Видения из прошлого, что потянули за собою мои чары, пестрели уймой сильнейших эмоций. Боль пропитывала их, взращённая на страхе и ненависти. Тёмная, сумрачная буря отчаяния и горя соткала ловушку для разума такой невиданной силы, что не только магичка угодила в неё, но и я сам не смог совладать с происходящим. Возможно, я бы и управился, но оторваться от созерцания представших предо мною картин