Рюриковичи. Исторические портреты - Валерий Курганов

Вместо естественного для любого нормального человека желания спасти самого себя и тех людей, которые доверили ему свою жизнь (имеется в виду личная дружина Бориса), тот начинает петь псалмы. Смысл песнопений, как их излагает летописец, состоит в том, что Борис «готов к бедам» и просит Иисуса Христа сподобить его принять страдания, подобно тому, как сам Христос принял страдания за грехи человеческие.

Если сказать коротко, то Борис, готовясь к смерти от рук убийц, посланных его братом, уподобил себя ни много ни мало как самому Иисусу Христу. Трудно сказать, как это соответствует христианским заветам о преклонении перед Богом и личной скромности.

Нельзя не обратить внимание и на противоречия. С одной стороны, Борис готов принять смерть от брата и просит Бога не вменить тому это преступление в грех. Но почему Борис не считает грехом братоубийство? И как все сказанное выше соединить с его же собственными словами: «Господи! За что умножились враги мои! ...Господи, Боже мой, на тебя уповаю, спаси меня и от всех гонителей моих избавь меня»?

Главное противоречие состоит в том, что, хотя Борис якобы и не пытался спасти себя, несмотря на это, его пытались защитить преданные нему «отроки». Это подтверждается несколькими обстоятельствами. Слуга Бориса, венгр по имени Георгий, закрывал его от убийц своим телом. Посланные убийцы расправились и с другими воинами Бориса. Это говорит о том, что была схватка, вооруженное столкновение.

И убийцы не смогли достичь своей цели во время этой схватки!

Они убили «многих других отроков Бориса», слуге Георгию даже отрубили голову. Но не воины из окружения Бориса были их целью. А Бориса повезли в телеге «еще дышавшего», хотя «и проткнули его копьями». Несчастного пришлось добивать, когда «заказчик» обнаружил, что он еще жив.

Здесь обнаруживается еще одно противоречие. Добивать полумертвого Бориса были посланы два варяга. Однако мы знаем, что варяги пользовались доверием Ярослава, а не Святополка. Предположение, что это были варяги, осевшие со времен Владимира в Вышгороде, несостоятельно. Почти всех их в свое время Владимир отправил вниз по Днепру в Константинополь. Те же, кто был оставлен, вряд ли стали исполнять роль палача, поскольку им Владимир дал в управление города. В дальнейшем, когда военные действия развернулись между Ярославом и Святополком, на стороне первого выступали варяги, на стороне второго ― печенеги. Так что если бы Святополку надо было кого-то послать добить Бориса, то это могли бы быть печенеги, но вряд ли варяги.

Борис принял мученическую смерть 24 июля 1015 года во имя неудержимой страсти к власти одного из своих братьев. Летописец же писал в «Повести временных лет», что после смерти Бориса и Глеба те, приняв «венец царствия Божия», радовались «неизреченною радостию, которой удостоились они за свое братолюбие».

Устранение соперников в борьбе за власть ― чрезвычайно распространенное явление во всей мировой истории. На пути к трону не щадили ни братьев, ни родителей, ни супругов. Отметим, однако, что в русском Средневековье такие случаи все же были нечасты по сравнению с другими странами и, пожалуй, только в русской истории братоубийца получил столь безоговорочное осуждение в памяти потомков.

Что касается Бориса и Глеба, то они навсегда остались символом братской любви, покорности, смирения и непротивления злу. Их перезахоронение 1072 года во вновь построенной церкви превратилось в праздник православной веры.

Летописец записал: «Собрались Ярославичи ― Изяслав, Святослав, Всеволод, ― митрополит же тогда был Георгий, епископ Петр Переяславский, Михаил Юрьевский, Феодосий, игумен Печерский, Софроний, игумен монастыря Святого Михаила, Герман, игумен Святого Спаса, Никола, игумен Переяславского монастыря, и все игумены, ― и устроили праздник, и праздновали светло, и переложили тела в новую церковь, построенную Изяславом, что стоит и поныне. И сначала Изяслав, Святослав и Всеволод взяли Бориса в деревянном гробу и, возложив гроб на плечи свои, понесли, черноризцы же шли впереди, держа свечи в руках, а за ними дьяконы с кадилами, а затем пресвитеры, за ними епископы с митрополитом; за ними же шли с гробом. И, принеся его в новую церковь, открыли раку, и наполнилась церковь благоуханием, запахом чудным; видевшие же это прославили Бога. И митрополита объял ужас, ибо нетвердо верил он в них (Бориса и Глеба); и пал ниц, прося прощения. Поцеловав мощи Борисовы, уложили их в гроб каменный. После того, взяв Глеба в каменном гробу, поставили на сани и, взявшись за веревки, повезли его. Когда были уже в дверях, остановился гроб и не шел дальше. И повелели народу взывать: “Господи, помилуй”, и повезли его. И положили их месяца мая во 2-й день. И, отпев литургию, обедали братья сообща, каждый с боярами своими, в любви великой».

К сожалению, на следующий год после этого праздника смирения и братолюбия братья Ярославичи начали враждовать между собой. Но это уже другая история, с другими потомками Рюрика.

Глеб

Есть немало загадок, связанных с канонизацией сыновей князя Владимира. В частности, в междоусобной борьбе за киевский престол погибло не двое, а трое братьев. Точно так же, как Борис и Глеб, от подосланных убийц погиб Святослав, посаженный Владимиром в древлянской земле. Однако он не был канонизирован и никогда не упоминается в связи со своими знаменитыми братьями. В чем причина? Из летописных и житийных сведений неясно. В «Повести временных лет» об убийстве третьего брата говорится лишь одной фразой: «Святополк же окаянный и злой убил Святослава, послав к нему к горе Угорской, когда тот бежал в Угры». Смерти Бориса и Глеба летописцем уделено гораздо больше внимания, но если попытаться изложить суть событий одной фразой, то она будет примерно такой же, как и в случае со Святославом. За одним исключением. В отличие от Святослава ни Борис и ни Глеб не пытались спасти свою жизнь бегством в сопредельные страны. Они покорно склонили свои головы перед посланными убийцами.

Вместе с тем внимательное прочтение летописи позволяет предположить, что в истории о Борисе и Глебе нашлось место не только христианскому смирению и согласию с волей старшего брата.

Глеб княжил в Муроме и оставался какое-то время в неведении относительно событий, происходящих в киевских землях. Как пишет «Повесть временных лет», убийца Бориса послал гонца к Глебу с известием: «Приезжай сюда поскорее, отец тебя зовет: сильно он болен». С небольшой личной охраной он спешно отправился в Киев. По пути где-то возле Волги его конь споткнулся, видимо, Глеб вылетел из седла и повредил себе ногу.

Уже за Смоленском настиг Глеба второй гонец, который его предостерегал: «Не ходи: отец у тебя умер, а брат твой убит Святополком».

По словам летописца, первого гонца послал Святополк, а второго ― Ярослав, извещенный в свою очередь сестрой Предславой, жившей в Киеве. Однако анализ событий показывает, что распределение ролей среди действующих лиц могло быть и другим. Как бы там ни было, на середине пути от Мурома до Киева Глеб с поврежденной ногой, с небольшой личной охраной, узнал, что его жизнь под угрозой.

Не совсем понятен маршрут, который выбрал Глеб. Чтобы приблизиться к Волге, ему пришлось двигаться на север, в противоположную сторону от Киева. Более естественным выглядит путь на юг из Мурома вверх по Оке, от верховья Оки к Десне, а по ней вниз по течению, а далее по Днепру до самого Киева. Путь же, описанный в летописи, более реален, если бы Глеб двигался из Ростова. Но в Ростове княжил не Глеб, а Борис. Вместе с тем не исключено, что Глеб спустился вниз по Оке до Волги, далее поднялся вверх по Волге до места впадения в нее Вазузы, после чего, поднявшись по Вазузе, стал сплавляться вниз по Днепру. Протяженность пути через Оку и Десну ― около 500–540 километров, а через Оку, Волгу, Вазузу и Днепр ― примерно на 30–40 процентов дольше (около 700 километров). Но важна длительность сухопутного пути, по которому пришлось бы перетаскивать суда волоком. Именно сухопутная часть маршрута определяла трудозатраты на передвижение. В первом случае из Вазузы в Днепр ― примерно 20–25 километров, а из верховья Оки до Десны ― почти в 3 раза больше (около 60 километров). Эти подсчеты носят приблизительный характер, потому что движение как по воде, так и по суше осуществлялось не по прямой линии, а реконструировать сейчас трассы маршрутов Средневековья не представляется возможным. В любом случае расстояния, которые преодолевали наши предки без современных карт, компасов и навигационных приборов, впечатляют. То, что в данном случае описывается путешествие именно по речным путям, следует из слов летописца: «захватили посланные корабль Глебов», а также несколько ранее: Глеб «отошел от Смоленска недалеко и стал на Смядыне в насаде». Насада ― это однодеревка, речное судно, долбленное из ствола одного дерева, борта которого наращены (наставлены или «насажены») досками.