Шестая колонна - Роберт Хайнлайн

Взять хотя бы Тамар, Властительницу Милосердия. В этом определенно что-то есть. Достаточно увидеть, как слуга Шаама усыпляет ребенка, который задыхается от дифтерии, а потом исцеляет его золотыми лучами Тамар, и как через час этот ребенок выходит из храма здоровехонький, — поневоле задумаешься. Когда половина врачей погибла в боях, а из оставшихся в живых большинство сидит по лагерям, — от тех, кто может лечить болезни, так просто не отмахнешься. Пусть это похоже на шаманство и суеверие, мы ведь люди практичные — важнее всего результат!

Но дело было не только в реальной пользе — еще сильнее было психологическое воздействие. Храмы Мотаа стали местом, где всякий может ходить с высоко поднятой головой и ничего не бояться, — не то что даже у себя дома. «Вы слышали? Говорят, ни один плоскомордый ни разу не вошел ни в один их храм. Они не могут туда попасть, даже когда загримируются под белых людей, — из них тут же вышибает дух, прямо в дверях. Я-то думаю, что эти обезьяны просто до смерти боятся Бога Мотаа. Не знаю, в чем тут дело, только у них в храмах легко дышится. Пойдите как-нибудь со мной — сами увидите!»

Достопочтенный доктор Дэвид Вуд зашел к своему приятелю, столь же достопочтенному отцу Дойлу. Старик сам открыл ему дверь.

— Заходите, Дэвид, заходите. Рад, что вы пришли. Давненько не виделись.

Он провел его в свой крохотный кабинет, усадил и угостил табаком. Вуд с озабоченным видом отказался.

Некоторое время они болтали о разных разностях. Старый католик видел, что Вуд хочет что-то сказать, но расспрашивать не спешил. И только когда стало ясно, что его молодой коллега не может или не хочет начать разговор сам, он сказал:

— Мне кажется, что-то не дает вам покоя, Дэвид. Могу ли я спросить, в чем дело?

Дэвид Вуд решился.

— Отец, что вы думаете об этой компании, которая называет себя служителями Бога Мотаа?

— Что я о них думаю? А что я должен о них думать?

— Не увиливайте, Фрэнсис. Разве вам безразлично, что под самым вашим носом угнездилась языческая ересь?

— Знаете ли, мне кажется, здесь не все так бесспорно, Дэвид. Что такое, собственно, язычество? Вуд недовольно фыркнул.

— Вы прекрасно знаете, о чем я говорю! Об этих лжепророках! Их одеяния, их нелепый храм, все это шутовство.

— Вы чуть не сказали — папистское шутовство, ведь верно? Нет, эти их причуды меня не слишком волнуют. Если говорить об определении язычества, то, рассуждая строго логически, я должен считать любую секту, не признающую непогрешимости Наместника Бога на Земле.

— Бросьте свою схоластику! Мне сейчас не до того.

— Это не схоластика, Дэвид. Я как раз хотел сказать, что логика логикой, но Господь бесконечно милосерден и мудр, и он наверняка найдет какой-нибудь способ допустить в Царствие Небесное даже таких, как вы. Что же до этих жрецов Бога Мотаа, то я не занимался анализом их вероучения, но мне представляется, что они делают полезное дело — дело, которое оказалось не под силу мне.

— Вот это меня и беспокоит, Фрэнсис! В моем приходе была одна женщина, неизлечимо больная раком. Я знал, что иногда людям в таком состоянии помогали эти шарлатаны. Что мне было делать? Я молился, но не получил ответа.

— И что же вы сделали?

— В минуту слабости я послал ее к ним.

— Ну и что?

— Они ее исцелили!

— В таком случае я не стал бы особенно переживать. Мы с вами — не единственные сосуды благодати Божьей.

— Подождите! После этого она побывала у меня в церкви лишь однажды, а потом ушла навсегда. Теперь она живет в так называемом убежище, которое они устроили для женщин. Она примкнула к этим идолопоклонникам! Я не могу с этим примириться, Фрэнсис! Какая польза от того, что исцелено ее смертное тело, если это подвергает опасности ее душу?

— Она хорошая женщина?

— Одна из лучших.

— Тогда я полагаю, что Господь сам позаботится о ее душе, без нашего с вами участия. Кроме того, Дэвид, — продолжал Дойл, набивая трубку, — эти так называемые священники… Ведь они не считают для себя унизительным прибегать в делах веры и к нашей помощи. Вы же знаете, что они не совершают венчаний. А если вы когда-нибудь захотите воспользоваться их храмом, то убедитесь, что не так уж сложно..

— Это немыслимо!

— Возможно, но я недавно обнаружил у себя в исповедальне подслушивающее устройство. — Священник сердито поджал губы. — И теперь, когда мне предстоит выслушать что-нибудь такое, что могло бы представить интерес для азиатов, я с разрешения хозяев делаю это в укромном уголке храма Мотаа.

— Не может быть, Фрэнсис! — воскликнул Вуд и, немного успокоившись, спросил: — А ваш епископ об этом знает?

— Видите ли, у епископа очень много других забот…

— Ну, знаете!..

— Нет, нет, я написал ему письмо, где изложил ситуацию как можно обстоятельнее. Как только найдется человек, который соберется в те края, я попрошу его отвезти письмо. Когда речь идет о делах церкви, я стараюсь не пользоваться официальными каналами связи — там всегда возможны всякие искажения.

— Так вы ему не сообщили?

— Я же сказал, что написал ему письмо! Господу Богу это известно, а если епископ прочтет его не сразу, ничего страшного не случится.

Месяца два спустя Дэвид Вуд принес присягу и был зачислен в Секретную службу армии Соединенных Штатов. Он не очень удивился, когда вскоре после этого его старый приятель отец Дойл подал ему при встрече тайный опознавательный знак, известный только сотрудникам этой службы.

Церковь росла. Повсюду возникали все новые тайные организации при храмах и подземные центры связи — под ними. Там, в этих центрах, о существовании которых благодаря достижениям науки противник и не догадывался, у приемопередающих устройств, работавших в пара-диапазоне, круглые сутки посменно дежурили операторы. Эти люди добровольно отказались от надежды когда-нибудь вновь увидеть дневной свет, они общались лишь друг с другом и со священником своего храма и числились без вести пропавшими в списках, составленных завоевателями-азиатами. К своему неустанному труду, к неизбежным лишениям они относились философски: война есть война. Их боевой дух поддерживало сознание, что они снова обрели свободу и готовы защищать ее. Они с нетерпением ждали того дня, когда благодаря их усилиям свободным станет весь народ страны, от побережья до побережья.

А в Цитадели женщины в наушниках тщательно записывали все, о чем сообщали операторы пара-радио. Их доклады перепечатывались, систематизировались, обобщались, снабжались ссылками и комментариями. Два раза в день дежурный офицер связи клал на стол майора Армдора короткую справку обо всем, что произошло за последние двенадцать часов. Сообщения почти из двух десятков епархий, адресованные Ардмору, приходили кипами и ложились на тот же стол. Кроме этих бесчисленных бумаг, каждая из которых требовала внимания, к нему поступало множество отчетов из лабораторий: помощников у Кэлхуна теперь хватало, все пустовавшие, заселенные лишь призраками погибших комнаты были заполнены, и работа там шла по шестнадцать часов в день.