Неизвестные Стругацкие. От «Града обреченного» до «"Бессильных мира сего» Черновики, рукописи, варианты - Светлана Бондаренко

— Понимаешь, — сказал Тойво, — это все очень неточные слова— люблю, не люблю… Не обращай внимания, я просто погорячился. По всем человеческим меркам, Тора — человек замечательный. Более того, это живая легенда. В обоих КОМКОНах спроси любого мальчишку. „Легендарный Мак Сим! Непревзойденный Белый Ферзь! Организатор операции „Тигр“, после которой сам Президент стал звать его Тора…“ Меня еще на свете не было, а он на Саракше подрывал лучевые башни и дрался с фашистами… Я был еще школьником, а он проник в Островную Империю, в их столицу, первый из землян… да и последний, кажется… Так что он, конечно же, Прогрессор в самом современном смысле этого слова. Но, несмотря на это, он даже у меня не может не вызывать восхищения. Я же все вижу. Он дьявольски умен, он добр, он обаятелен, и очень понятно, почему ты влюбилась в него по уши… И в то же время!

Тойво спрыгнул с подоконника и прошелся по комнате.

— В то же время я никогда не знаю, говорит он мне правду или лжет. Если у него есть выбор — сказать правду или солгать, он солжет. Он текучий как мираж. Он разговаривает со мной тэт-а-тэт — это один человек. Он разговаривает со мной и с Сандро вместе — это другой человек. Он рассказывает тебе анекдоты — это третий человек… Какой он на самом деле? Не знаю. И никто не знает. Сам-то он знает ли, какой он на самом деле? Он дает мне задание, а я никогда не могу быть уверен, что от меня требуется сделать то, что мне приказано сделать. Сплошь и рядом оказывается, что на самом-то деле требовалось сделать нечто совсем другое, но так, чтобы я это другое сделал, сам об этом не подозревая… Ч-черт, я толком даже не могу это сформулировать… Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Понимаю, — сказала Ася. — Одного я не понимаю: как же ты мог так долго его терпеть?

Тойво остановился перед нею, уперев кулаки в бока.

— Да с чего ты, собственно, взяла, что я собираюсь с ним расставаться? Отношение у меня к нему сложное, неоднозначное, — ну и что же? Мы не в школе, мы не в гастрономической лаборатории, мы не можем позволить себе строить отношения по принципу „обожаю-ненавижу“! Мы в особом положении! Мне идти некуда. А если я все-таки уйду, на мое место шефу брать некого. Тут не очень-то раскапризничаешься… Ты вот что пойми, Аська! Он же уникален, мой шеф! Он единственный, кто чувствует угрозу… нет, даже не чувствует, — допускает ее! Ты, Аська, гастроном, ты не представляешь даже, в каком благодушном мире ты живешь, ты воображаешь, что так все и должно быть и пребудет вовеки… Ведь кругом же цветут благодушные улыбки, со всех сторон совершаются благорасположенные похлопывания по плечу, и рокочут благостные баритоны: „Ну, что вы, молодой человек… Ну, что у вас за воображение… Ну, стоит ли так драматизировать…“ И только один мой шеф понимает положение, да еще горсточка таких же, как я, в сущности молокососов… Конечно, мне с ним трудно. Но работать, между прочим, вообще трудно, это вы тоже порядком подзабыли, товарищи гастрономы-астрономы-биоконструкторы!.. А что он до мозга костей Прогрессор со всеми онерами — ложь, лицемерие, притворство и что там еще, — так вот он мне сказал когда-то, я на всю жизнь запомнил: „Прогрессора одолеть может только Прогрессор“. Умри, Максим, лучше не скажешь…

Тойво замолчал, включил верхний свет и повалился на диван в углу.

— Вот как обстоят дела, жена моя. А вовсе не так, как ты себе вообразила.

Ася робко сказала:

— Но ведь это ужасно, если это на самом деле так… Тойво закрыл глаза и откинул голову на спинку кресла.

— Что именно ужасно, Аська?

— Да то, что вас никто не слушает! — сказала Ася, заводясь. — Это же возмутительно! Вы ведь не для собственного развлечения этим занимаетесь! Так работать, как вы, и никто не обращает внимания! Хочешь, я напишу Комову?

— Не хочу, — сказал Тойво, не открывая глаз. — Чаю я хочу.

— Надо написать Комову, — продолжала Ася, — что группа Каммерера из КОМКОНа-2 уже не первый год разрабатывает гипотезу о тайной деятельности на нашей планете так называемых Странников, что в силу непонятных причин группа Каммерера встречает со стороны руководства и широкой общественности поразительное противодействие…

— Не было противодействия, — сказал Тойво.

— Ну, не противодействие… Недоброжелательство…

— Не было недоброжелательства, — сказал Тойво.

— Хорошо! Равнодушие! Поразительное равнодушие!

— Ну какое же равнодушие! — сказал Тойво. — Фильм „Сватовство Странника“ — видела? А говоришь — равнодушие. Игра недавно появилась настенная, „Поймай Странника“, знаешь? Каждый может попробовать поймать Странника. Я не говорю уже о лекциях, брошюрах, монографиях, романах, рецензиях на романы, рецензиях на рецензии… Школьники играют в Странников… А вот то, что чаю человеку не дают, — вот это действительно равнодушие. Именно поразительное равнодушие.

Ася соскочила с подоконника и, не сказав ни слова, ушла творить чай. Тойво, открыв глаза, смотрел в белый потолок. Из окна на грани слышимости доносилось зуденье какого-то экзотического музыкального инструмента. Огромная бабочка вдруг влетела, сделала круг над столом и уселась на экран визора, распластав мохнатые черные с серым узором крылья. Тойво, не поднимаясь, потянулся к пульту сервиса, не дотянулся и уронил руку.

Ася вошла с подносом, разлила чай и села рядом.

— Смотри, — шепотом сказал Тойво, указывая ей глазами на бабочку.

— Здорово как, — отозвалась Ася тоже шепотом.

— Может быть, она захочет с нами тут пожить? — сказал Тойво.

— Нет, не захочет.

— А почему? Помнишь, у Казарянов жила стрекоза?

— Она не жила, — возразила Ася. — Она так, погащивала.

— Вот пусть и эта погостит. Мы будем звать ее Марфа.

— Почему — Марфа?

— А как?

— Сцинтия, — сказала Ася.

— Нет, — сказал Тойво решительно. — Марфа. Марфа Посадница. А экран будет у нас Посадник.

— Тойво, — сказала Ася. — А вот как же тогда… — Она замолчала.

— Что?

Она нерешительно посмотрела на него, уголки губ ее опустились.

— Спрашивай, спрашивай, — сказал Тойво. — Смелей.

— Ты ведь тоже был Прогрессором, — сказала Ася. — Два года… или даже три… там…

— Два. На Гиганде. Есть такой очаровательный уголок во Вселенной…

— Подожди, — сказала она. — Ты сегодня сказал очень страшные слова. Ты сказал, что всякая деформация остаточна. Это неправда?

— Это правда, — сказал Тойво. — Но видишь ли, я оказался никуда не годным Прогрессором. Неспособным. Бесталанным. Я так и не сумел превратиться. Но след все равно остался. Знаешь какой? Вы все, нормальные люди, не приемлете ложь, отвергаете ее, но делаете это теоретически. Вы и сами никогда не лжете, и вам никто никогда не лжет. Для вас ложь — понятие почти абстрактное, что-то вроде воровства. А я ложь ненавижу! Для меня это нечто конкретное. Как конкретный ненавистный человек.

Он взял стакан в обе руки, поднес ко рту и, не отхлебнув, поставил на поднос.

— Нет, этого не объяснить. Что такое ненависть — ты тоже не знаешь.

Второй вариант, с. 105–109:

КОМКОН-2, Каммереру. Флеминг.

Максим!

О происшествии в Малой Пеше мне известно все. Дело на мой взгляд невероятное. Твои ребята поставили очень точно вопросы, на которые следует ответить. Этим и занимаюсь, оставивши все прочие дела. Когда что-нибудь прояснится, обязательно дам знать.

Флеминг.

Нижняя Пеша, 7 мая.

ПС: А может быть, ты уже выяснил что-нибудь по своим каналам? Если да, то сообщи немедленно. В течение ближайшей недели я все время в Ниж. Пеше.

ППС: Неужели все-таки Странники? Ах, черт, как бы это было здорово!

— Любопытно, — сказал Тора с одобрением. — А ты приметлив, паренек! Глазок-смотрок! — Он улыбнулся, но как-то невесело. — Ну что ж, у тебя, конечно, и версия наготове. Излагай.

Тойво глянул на его гладкую смуглую маску, на приятно приподнятые уголки губ, глянул в приветливо прищуренные ореховые глаза, помолчал и спросил:

— Окончательный вывод или логику?

— Логику, пожалуйста, — сказал Тора и откинулся на спинку кресла.

Тойво начал:

— Проще всего было бы предположить, что имена Альбины и Кира сообщил в Институт какой-нибудь энтузиаст метапсихологии. Если он был свидетелем событий в Малой Пеше или хотя бы знал о них понаслышке, его могла поразить аномальность реакции этих двоих, и он сообщил о своем наблюдении компетентным лицам. Я прикинул: по крайней мере трое могли это сделать. Базиль Неверов, аварийщик, мы работали вместе, Олег Панкратов и его жена Зося Лядова. Эти своими глазами ничего не видели, но случилось так, что я сам им обо всем рассказал. Я не рискнул разговаривать с ними без вашего разрешения, хотя считаю вполне возможным выяснить прямо у них, давали они информацию в Институт или нет.