Неоднажды в Америке - Светлана Букина

И ведь, небось, технология уже есть. Даже патент наверняка найдётся. А чего тогда?

Роджер

Август, жара, воскресенье; очередной день рождения очередного мальчика. Устав высиживать по два-три часа каждые выходные на этих праздниках детства, родители подвозят отягощённых подарками чад к входной двери и почти сразу исчезают. Возвращаются они под конец, забирают детей и сразу уходят домой или на очередное мероприятие.

А мне сегодня неохота никуда ехать. Все срочные дела переделаны, а дома я опять усядусь за компьютер или начну что-нибудь готовить. Я всё время куда-то бегу, никуда не успевая, а сейчас мне просто хочется сесть на дешёвый пластиковый стул посередине этого неухоженного двора, разомлеть от жары и влажности, медленно есть предложенное хозяевами шоколадное мороженое и смотреть улыбаясь, как стайка шестилетних мальчишек в плавках до колен плещется под струёй воды из шланга, как, разогнавшись на траве, они падают на колени и скользят, повизгивая от восторга, по мокрой полосе пластика, специально расстеленной родителями, как пачкаются, намокшие, в траве и земле и как хватают холодный арбуз мокрыми руками. В кои-то веки я позволила своей жизни остановиться на пару часов, не смотреть на неумолимый циферблат, никуда не спешить и ни о чём не думать.

Кроме меня тут ещё пятеро взрослых: родители именинника, некая блёклая молчаливая мама, помогающая хозяйке на кухне, и совсем немолодая пара жгучих брюнетов – то ли евреев, то ли итальянцев. Ей под пятьдесят, он явно старше, у обоих седеющие чёрные волосы, тёмные глаза и красивые черты лица, слегка оседающие под напором возраста. Для дедушки-бабушки вроде молоды, для родителей слегка староваты… Но не буду же я лезть с расспросами. Я тут наслаждаюсь жизнью, поедаю мороженое, купаюсь в роскоши безделия и медленно растекаюсь по полурасплавленному от жары стулу.

Тем не менее сидеть рядом два часа и не поддерживать хоть какое-то подобие беседы невозможно, и постепенно я узнаю, что её зовут Сюзан, его – Грегори, а их сыночек Роджер (сын всё-таки, не внук; ну что ж, поздние дети нынче не редкость) – воооон тот, в оранжевых плавках. Оранжевые плавки в крупный цветочек видны хорошо; остальные ребята обрядились во что-то чёрное или тёмно-синее, на худой конец тёмно-зелёное: они уже большие мальчики и предпочитают мужские цвета. Роджер ярко выделяется среди слившихся в одно целое в фонтане водяных брызг сверстников. Оказывается, Сюзан именно на это и рассчитывала. Она всегда покупает сыну яркие вещи, чтобы без проблем находить его в любой толпе, будь то в магазине или на пляже.

Отец именинника собирает мальчишек и идёт искать с ними сокровища. Сюзан бежит следом, а я остаюсь с Грегом и выясняю, что у него, оказывается, пятеро детей – трое от первого брака (возрастом от двадцати четырёх до тридцати одного), одиннадцатилетняя дочка с Сюзан и вот Род (шести лет от роду). Впрочем, может, они ещё одного заведут.

В этом месте я очень стараюсь сохранить серьёзное лицо. Сюзан возвращается, охает и ахает, что детки зашли на дорогу, а они ведь босые, хватает сандалии сына и опять убегает.

А мой босой походит, ничего его ножкам от асфальта не будет, там тень, асфальт не раскалился, да и вставать лень. К тому же все остальные дети тоже босые… не, не пойду. Грег продолжает говорить: он обожает детей, особенно маленьких, он бы ещё пятерых завёл, да годы не те и дорого это в наше время. Одни музыкальные уроки чего стоят! Снова приходит Сюзан, рассказывает, что дети занимаются классическим пианино с неким Александром из России. Он дирижировал каким-то большим оркестром, его все знают. Тут он в частной школе преподаёт, а дома мало уроков даёт, но она, Сюзан, так его уговаривала… У дочки не было особых способностей, а вот Роджер очень хорошо играет, великолепно просто. Преподаватель не нарадуется: мальчику шесть лет, а он уже может длинные пьесы играть, да так гладко. Он вообще очень способный мальчик, этот Роджер. У него и математика хорошо идёт.

До чего ж они мне надоели со своим обожаемым поздним чадом! Куда бы деться от них подальше, а? Я всё понимаю: чудесный мальчик и прочая, но такие родители наводят на меня тоску. Надо, наверное, родить года в сорок четыре, чтобы понять их. Я устала. Нет, я никуда не пойду – лень, просто сменю тему.

Между тем игры закончились и ребята побежали есть торт. Я иду помогать раздавать тарелки и вилки и, протягивая порцию торта Роджеру, вдруг обращаю внимание на то, что мальчик – блондин, голубоглазый к тому же. Вот ведь генетика – интересная штука! У таких родителей – и блондин, с ума сойти.

После еды хозяин дома, которого я хорошо знаю, начинает расспрашивать меня о нашей последней поездке в Европу, делится воспоминаниями пятнадцатилетней давности о своём медовом месяце во Франции и упоминает, что когда-то, ещё школьником, с отцом ездил в Россию в семьдесят втором году. Я шучу, что он мог меня там увидеть, я проезжала мимо в коляске. Мы радостно смеёмся.

– Вы разве из России? – вступает в разговор Грег.

– Да, но я там пятнадцать лет не была, это совсем другая страна.

– Наверное. А мы там в девяносто девятом были, Рода забирали.

– Забирали?

– Ну, сиротой он был. Его мать в роддоме оставила, а мы забрали. Ему ещё года не было.

– А он знает?

– А как же, конечно. Он же видит, что совсем на нас не похож. Да и вообще, это его корни, пусть знает.

– А Роджер говорит по-русски? – интересуюсь.

– Нет, откуда? – вздыхает Грег. – Там у него никого не было, мать его знать не хотела, а у нас русскоязычных друзей нет, разве что его учитель музыки. Вам Сюзан говорила, какой Род музыкальный? У Сюзан, правда, предки из России, убежали от погромов в начале двадцатого века, но она по-русски не говорит. А мои все вообще из Сицилии.

– Слушайте, какие же вы молодцы!

– Да что вы, это в радость. Мы вот думаем ещё девочку из Китая взять, они там часто девочек бросают. А то сами уже никого не сделаем, поздно, а я очень маленьких люблю. Подхватишь такого малыша, носишь, гукаешь, тискаешь. Они тебе улыбаются, счастливые. Что ещё в жизни надо?

Мальчишки начали кидаться заполненными водой шариками. Лучше отойти, а то обольют с головы до ног. Мы возвращаемся на горячие стулья с остатками торта и арбуза в руках. Я не могу отвести взгляд от Роджера: типично славянские черты лица, высокие скулы со здоровым румянцем, светлая мокрая чёлка, улыбающийся неровными зубами измазанный тортом рот… Мне хочется улыбнуться в ответ. Типичный американский мальчишка, общительный, симпатичный, без комплексов.

– Скажите, – я пытаюсь подобрать слова, – а какой он был, когда вы его взяли? Им ведь там, в этих домах малютки, мало внимания оказывают, я такие истории жуткие слышала… А ему уже почти год был, это много.

Сюзан задумчиво складывает левую руку в кулак, правой накрывает левую, крепко сжимает.

– Вот таким. Настороженным, не знающим, что ждать от мира.

Она медленно раскрывает пальцы, выгибает запястья, бутон рук раскрывается в цветок. Сюзан смотрит на свои руки, у неё увлажняются глаза, она как будто снова видит перед собой обделённого лаской и заботой, свернувшегося в кокон мальчика, постепенно раскрывающегося навстречу любви, стремительно нагоняющего упущенное.

– А теперь он вот такой, – улыбается она, показывая на свои руки.

Я смотрю не на руки, а на худенького ловкого мальчика, скользящего на коленях по мокрому пластику. Его так легко отличить от других даже издалека по оранжевым плавкам.

Легенды Луговой улицы I

– Джо! Джоооо!

– Ой, мама зовёт, – виновато улыбается Джо, подхватывает кота под мышку и плетётся домой.

Котов у Джо два, этот новенький, и мы ещё мало знакомы. Старый кот в один прекрасный день исчез: вероятно, ушёл куда-то умирать тихонько. Джо места себе не находил, обегал все окрестные районы, зашёл глубоко в лес, который начинается за нашим домом, кричал, звал – всё напрасно. Пару недель он ходил чернее тучи, а потом пошёл и купил котёнка, чтобы оставшийся кот не скучал. Сейчас на второго кота надет какой-то конус – узкая часть на шее, а широкая – вокруг головы, будто кто-то взял накрахмаленный воротничок шекспировских времён и вывернул наизнанку. Джо вежливо объясняет: у кота ранка на голове, её зашили, а конус надели, чтобы он не мог достать больное место и расчесать.

Как же он любит этих котов… После ухода старого кота установил вокруг участка невидимую ограду, вложив в это немало денег, и надел на котов специальные ошейники. Теперь пушистые никуда уйти не могут, их током бьёт, если слишком близко к границе участка подойдут. Они, правда, и не рыпаются; пары лёгких ударов током им хватило. Дело за малым – отгонять от котов моего младшего сына. Раньше их старший на дерево загонял, а теперь он поумнел; так младший подрос и всё норовит хвост коту отодрать. Джо ласков и терпелив: коту больно, малыш, не надо так. Лучше погладь его, вот так.