Мой прекрасный князь - Анна Евгеньевна Антонова

не было. Он меня даже папой не называет…

– А как называет, по имени-отчеству?

– Да никак.

– Тяжелый случай, – проговорила Полина ровным тоном. – Скажи мне спасибо, что хоть так общаться начали.

Елисей отставил бокал на тумбочку:

– Сейчас скажу…

Все произошло слишком быстро. Яр не успел толком осознать, что его жизнь непоправимо изменилась. Он больше не мог пойти, когда и куда ему хочется. Каждый шаг надо было согласовывать. О прогулках по улице и речи не шло, впрочем, он уже не стремился – ходил и подозрительно оглядывался.

Фотки с теми девчонками разлетелись по Сети, собрав множество комментариев и ожесточенных споров на тему, где его лучше ловить. Домашний адрес отца пока не слили, но, кажется, до этого уже недалеко. И что он тогда будет делать – возвращаться к маме, подставлять еще и ее? Искать съемное жилье, которое труднее вычислить?

Рассматривая снимки, Яр удивлялся. Выглядит на них вполне прилично – беспечно улыбается, мило обнимает девушек, даже как будто что-то им рассказывает, хотя он этого совершенно не помнил. Ни страха в глазах, ни нервных суетливых движений, ни затравленного выражения на лице. Камера магическим образом выделяет в нем лучшее, и неважно, профессиональная аппаратура или простой смартфон…

К нему все же приставили парочку бесстрастных неразговорчивых парней, которые всюду следовали по пятам, встречая и провожая до двери квартиры, где он жил у отца. Яр не мог к ним привыкнуть, каждый раз удивлялся, зачем они нужны, и жутко бесился, что теперь ходит под конвоем. Называли они его не иначе как «Ярослав Елисеевич», что дополнительно вымораживало. И это еще никто, кроме Игоря, не знал об открытке с угрозами!

К счастью, та девица больше не появлялась, никаких сюрпризов в цветах и подарках не находили, да он и не искал – подношениями занималась охрана. Может, друг прав и это она написала про мертвого царевича? Хотелось бы надеяться, что история не получит продолжения.

К счастью, в машину к нему парни не лезли – хватало водителя, который тоже выполнял функции охранника. Яр смотрел в окно на тусклые улицы, покрытые грязным растаявшим снегом, и в голове сами собой рождались строчки…

Шелковые ленты на твоих запястьях

Отблеском кровавым бьются в полутьме,

Стянутые руки, порванное платье,

Светлые и резкие тени на стене.

Волосы встрепались, блеск в глазах безумных,

И к изящной сумке судорожный жест,

Сведенные пальцы на ремне сомкнулись —

В исступленном вопле ясен знак небес.

Разметались слезы – след сухой и жаркий,

Сломанные руки не удержат медь.

И померкший разум тягостным ударом

Явит избавленье – в муках умереть.

Пусть ты невиновен, пусть несправедливо,

И упреком страшным горький крик: «За что?»

Если Бог назначил – не противься силе,

И с твоею смертью он простит – кого?..

После поцелуя не упало небо,

И христопродавца Бог не покарал.

Жалкий в своем горе юноша нелепый.

Пропадай, несчастный! – да уже пропал…

Умирать не страшно, если нет сомнений,

Если выбор сделан, если – самому.

Брат названый должен умереть в мученьях…

Я тебя, учитель, не переживу.

Нищие поднимут на ступенях храма

Жалкие монеты, стертые в пыли…

Пусть никто Иуде не кричал: Осанна…

Почему ты плачешь? – признаюсь в любви.

* * *

За то, что он имеет сейчас, многие готовы душу продать. А ему все достается слишком легко. Счастливчик, везунчик, баловень судьбы… Другие бы радовались, а он всегда чем-то недоволен. Его вечно страдающий вид выводит из себя гораздо сильнее, чем успехи.

Что ему еще надо? Каких жизненных благ недостает? Он уже имеет то, что недоступно большинству. И никогда не будет доступно…

Или дело не в материальных ценностях? Похоже, ему все равно, где жить, что есть, как одеваться. Не нужны ни машины, ни путешествия, ни женщины… Ну просто святой! Ничем не интересуется, кроме своих примитивных стишков и однообразных песенок.

Даже внезапно обрушившаяся известность не оказала на него пагубного влияния – он все тот же испуганный смущенный мальчик, каким был вначале. Или это ненадолго? Токсичное влияние славы разъедает душу изнутри, это происходит медленно, но неотвратимо…

Скоро он станет таким же, как все звезды: высокомерным, заносчивым и самодовольным. Это неизбежно. Иначе не удержится на вершине и не выживет в мире, где оказался неожиданно для самого себя. Циничный шоу-бизнес поглотит его, переварит и выбросит на обочину, как отработанный материал.

И я позабочусь, чтобы это обязательно произошло…

Глава 21

Ошибки в либретто

– Яр, ты вконец охренел? – возмутился Игорь, когда он показал ему новое стихотворение. – Тебя заело на этой теме? Сколько можно писать про Иуду? Народ неправильно поймет…

– А про что писать, про любовь?

– Ну хотя бы! Кровь-морковь всегда актуальна. Про секс еще можно. А это…

Друг не договорил и махнул рукой с зажатым в ней смартфоном – стихи были записаны в заметках.

– Дай сюда, – Яр протянул раскрытую ладонь. – Ты не шаришь…

– Ну давай, покажи это в агентстве! – горячился Игорь, не спеша возвращать телефон. – Посмотрим, куда тебя там пошлют.

– Ну пошлют и пошлют, – равнодушно отозвался он. – Ты-то чего агришься?

– Для тебя же, дурака, стараюсь, – мгновенно остывая, проговорил Игорь. – Кто тебе правду скажет? Все теперь только в … целуют.

– Ну спасибо.

– А если до съемок клипа дойдет? – снова стал закипать друг. – Представляешь, что это будет? Готов на крест?

– Чего сразу на крест-то? – удивился Яр. – Может, я вешаться буду.

– Не будешь. У тебя внешка не та.

– А это новая трактовка.

– Скорее кто-то вроде меня нужен, – хмыкнул Игорь.

– Ну давай, в чем же дело?

– Да ну его на фиг! – в ужасе отмахнулся тот. – Нее, не рассчитывай, так легко не отделаешься.

– Ну и ладно, – философски заметил Яр. – Крест так крест…

– И раздеваться готов?

Он озадаченно взглянул на друга:

– Раздеваться-то зачем?

– Не в джинсах же на крест.

– Почему бы и нет…

Игорь скептически взглянул на него:

– И ты уверен, что все это выдержишь?

– Так даже лучше – достовернее получится. Ничего играть не придется.

– Ярик, блин!..

– Ну поем заранее. Выпью чего-нибудь.

– Антидепрессантов?

Не дождавшись ответа, друг снова глянул на экран:

– Кому ты там в любви-то признаешься?

Он пожал плечами:

– Никому.