Неправильная женщина - Светлана Демидова

Даже сейчас, вспоминая беду, в одночасье свалившуюся на них с Майоровым, Лана не могла не повести плечами от вновь охватившего ее ужаса. В тот день Юра ни за что не хотел признаться, кто дал им ключи от своей дачи, но, надо сказать, Лана не особенно упорно и расспрашивала, поскольку обрадовалась тому, что они смогут побыть наедине несколько дольше обычного. Они встречались нечасто: возможности для этого почти не было, да и места тоже. Иногда Юре давали ключи от своих квартир друзья, но время ограничивалось парой часов. В чужом доме они чувствовали себя скованно, боялись произвести беспорядок и оставить ненужные следы. От свиданий в квартире Майорова Лана отказалась наотрез. Она и так не могла себе простить, что позволила осквернить супружескую постель Ирины Викторовны.

На даче в Солнцеве Лана с Юрой собирались пробыть часов до четырех. Юра взял отгул, а у нее тот день был выходным. Дома она говорила, что раз в месяц по четвергам ездит на курсы повышения квалификации, и потому лишних вопросов ей никто не задал и в тот раз. Вернуться она собиралась до пяти, чтобы успеть разогреть ужин.

Они с Юрой как раз пытались очередной раз решить совершенно неразрешимый вопрос, как с наименьшими потерями развестись с супругами и соединить наконец свои жизни, когда эти супруги один за другим припожаловали прямо в ту комнатку дачного домика, где несколько минут назад совершился акт прелюбодеяния. Первой появилась Юрина жена, Ирина Викторовна. Она встала перед ними изваянием с безвольно упавшими вдоль тела руками и лицом, на котором застыло выражение брезгливого ужаса. Лане хотелось закрыться с головой одеялом, чтобы только не ощущать на себе этого взгляда. Если бы Юрина жена кричала, ругалась или даже швыряла в них первыми попавшимися под руку предметами, это было бы куда легче вынести. Но брезгливость, морщившая миловидное лицо Ирины Викторовны, оказалась оскорбительней всего. Нежный интим двух любящих людей вдруг сразу превратился в грязный вульгарный перепих на чужой даче.

Именно в тот момент Лана впервые заметила на своем обнажившемся бедре малиновые звездочки сосудиков и некстати подумала, что приближающийся сороковник ее не красит. Потом ей на глаза попался собственный бюстгальтер, который некрасиво свешивался со стула. На нем почти оторвалась лямочка, а чашечки, давно потерявшие форму, совершенно не радовали глаз. Лана очень редко покупала себе обновки, потому что до новой встречи с Майоровым считала это абсолютно бессмысленным. И вот теперь, когда в жизни наконец появился смысл, ей пришлось взглянуть на себя со стороны, глазами матери ее маленькой ученицы, и увиденное вызывало одну лишь неприязнь. Лана перевела взгляд на Юру и тоже будто впервые увидела пробивающуюся в его волосах седину и уже навечно ссутулившиеся плечи. В общем, никак не тянули они на прекрасных Ромео с Джульеттой. Обнаженные и еще взмокшие от любви, они могли вызвать одно лишь отвращение.

Майоров, половчее прикрывшись одеялом, хотел что-то сказать жене, но именно в этот момент в комнату ворвался Чесноков. Его лицо тут же исказила гримаса боли. Отвращения на нем никак не прочитывалось. Он так любил свою жену, что даже сейчас не мог смотреть на нее с отвращением. Лана уронила лицо в ладони и тихо заплакала.

– Не плачь, девочка моя… – проговорил Евгений. – Все будет нормально… как ты захочешь…

На этих его словах жена Майорова вышла из ступора и, резко развернувшись, вылетела из комнаты.

– Да-да… ты, Ланочка, не сомневайся… – продолжил Чесноков. – Я тебе не враг…

Лана ответить ему не могла, ее душили рыдания. Майоров тоже потерянно молчал. Евгений пробормотал что-то вроде: «Вот так, значит…» – и ушел вслед за Юриной женой.

Еще долго после его ухода тишина дачного домика нарушалась только слабыми Ланиными всхлипываниями. Потом Майоров произнес:

– И как я мог ей довериться?

Лана, почему-то сразу насторожившись, даже плакать перестала и спросила:

– Кому?

– Ермаковой… Это ее дача…

– Как Ермаковой?!

– Вот так… Кретин я… идиот… дебил…

От обуявшего ее ужаса Лана не могла даже расспрашивать дальше. Она явственно почувствовала сгустившиеся вокруг дачного домика электричество. Когда в их жизни появлялась Ермакова, последствия всегда были самыми отвратительными в своей безысходности. Главное, чего не могла себе простить Лана, – это того, что собственными руками все и устроила. Ведь именно она в школьной юности убедила тогда еще закадычную подружку Таньку в том, что та влюблена в Майорова! Если бы Лана сама решилась подойти к Юре, а не подсылала вперед себя Ермакову, будто бы на разведку боем, ничего дурного в их жизни, скорее всего, не случилось бы. Воистину, за все в этой жизни надо расплачиваться. Особенно за свою подлость. Впрочем, единожды сотворенная подлость человека уже не отпускает, и он продолжает и продолжает подличать, сам того не замечая или замечая, но не в силах остановиться. Вот и она, Лана, зачем-то вышла замуж за хорошего человека, никогда его не любила, а теперь окончательно предала. Она подла и низка, а он, ее муж, сумел подняться над обстоятельствами и даже не заметить пошлости ситуации, в которой они вчетвером оказались.

– Все из-за того, что нам совершенно негде встречаться, вот я и согласился на предложение Ермаковой… – продолжил Юра и рассказал о случайной встрече с Татьяной.

– Я думаю, что ваша встреча случайной не была, – проговорила Лана. – Этот человек давно уже не делает ничего случайного.

– Да… возможно… Я только не пойму, зачем она натравила на нас Иру… с твоим Евгением… Что она, Танька, от этого выиграла? Неужели не понимала, что я только возненавижу ее за это?

– Возможно, нормальным людям действительно не понять всей тонкости ее игры… а потому надо ждать дальнейшего развития событий, которые ни к чему хорошему, как я подозреваю, привести не могут.

– Да не стану я ждать! – выкрикнул Юра. – Сейчас пойду и… сверну ей шею! – Он вскочил и начал одеваться, спеша, а потому производя много лишних суетливых движений.

– Перестань, Юра! Нам сейчас надо думать не о Ермаковой, а о наших близких! – осадила его Лана. – Мы ведь не можем продолжать скрываться от всех на Танькиной даче! Придется же домой возвращаться! Что нам теперь делать-то?!

Майоров, который успел сунуть в брюки только одну ногу, в таком виде плюхнулся обратно на диван. Он обхватил голову руками, покачался взад-вперед, громко выдохнул и наконец сказал:

– Теперь у нас выбора нет. Надо разводиться… с ними…

– А если они не захотят?

– У них тоже выхода нет. Женька тебя отпустит, он же сказал… Любит он тебя, бедняга… зла не желает… А Ира… Думаю, она простить меня не сможет, а потому разводиться в любом случае придется.