Соловецкий монастырь и оборона Беломорья в XVI–XIX вв - Георгий Фруменков

Нет ничего более кощунственного и нелепого, чем басни о чудесном спасении монастыря, его архитектурных ценностей, людей и имущества всевышним. Они умаляют реальный человеческий героизм, проявленный всем населением острова.

Огромные английские пароходы, оснащенные тяжелой осадной артиллерией, были отогнаны от монастыря и опозорены перед всем миром защитниками крепости — инвалидами и охотниками, которые если чем и пренебрегали 6–7 июля, то разве только своей жизнью. Русские люди понимали, что отступать им некуда, со всех сторон море, и стояли насмерть. Островитяне проявили исключительное самообладание, выдержку и изумительную стойкость в обороне.

Защитники Соловецкого монастыря одержали военную и морально-политическую победу над английскими интервентами. Они продемонстрировали как военное мастерство, так и большую стойкость духа. Агрессор был побежден героизмом простых русских людей, их безграничной храбростью и преданностью своему Отечеству.

Мужественная оборона куска родной русской земли, отрезанного от материка серым, вечно холодным морем, представляет собой важный момент в истории тяжелой и в целом неудачной для царизма Крымской войны.

Импровизированный памятник в виде пирамид из вражеских ядер, осколков бомб, многочисленные проломы, пробоины, вмятины на монастырских постройках и стенах стали в глазах русских людей символом ратных подвигов северян, а не свидетельством «заступления царицы небесной за Соловецкую обитель», во что хотели превратить их отцы православной церкви. Смертоносные английские снаряды, спокойно лежавшие во дворе монастыря, красноречивее елейных рассказов, помещенных в периодической печати, повествовали о мужестве народа, нанесшего поражение врагу. Жители Соловков показали пример патриотизма, самоотверженного служения Родине, защиты ее национальной независимости и территориальной целостности.

За мужество, проявленное при обороне Соловецкого монастыря 6–7 июля 1854 года, была награждена, кроме духовного начальства, большая группа инвалидов и гражданских лиц.[354] Прапорщик Николай Никонович получил орден св. Анны 3-й степени с бантом, фейерверкер Вицентий Друшлевский — знак отличия военного ордена и следующий класс, унтер-офицеры Павел Николаев — знак отличия военного ордена и Харлам Пономарев — единовременно 25 рублей серебром из государственного казначейства. Рядовому Николаю Яшникову простили штрафы.

Знаком отличия военного ордена наградили унтер-офицера Николая Крылова, а 20 солдат инвалидной команды и стрелков-волонтеров получили денежные премии, благодарности и другие поощрения. Норвежцу Андрею Гардеру выдали 75 рублей, рядовым Тимофею Антонову, Терентию Рагозину, Михаилу Фомину и другим (всего 13 человек) по 15 рублей серебром каждому.

По представлению соловецких властей, правительство согласилось смягчить участь некоторых ссыльных и заключенных Соловецкого монастыря, отличившихся в защите крепости. Царь распорядился: 1) Бывшего студента Егора Андрузского, содержащегося в арестантском остроге, освободить из монастыря «с определением на службу в Архангельск, впредь до совершенного исправления, и под строжайшим надзором местного начальства». 2) Титулярного советника Ивана Якубовского «освободить из монастыря с назначением на жительство под надзор полиции в г. Архангельске с тем, что если он обратится к прежней нетрезвой жизни, то опять заключить в Соловецкий монастырь». 3) Отставного рядового Николая Веселаго «переместить в Валаамский монастырь под строгий надзор настоятеля». 4) Дворянина Андрея Мандрыку «поместить на жительство с послушниками Соловецкого монастыря, но с ответственностью за него монастырского начальства». 5) Фельдфебеля Якова Пыжьянова «определить на службу в один из Архангельских внутренних гарнизонных батальонов унтер-офицером с предоставлением впрочем начальству права оставить его в Соловецкой инвалидной команде».[355]

Не лишним будет отметить, что монастырское начальство испрашивало для большинства ссыльных и заключенных больших «милостей», чем те, которые были им дарованы. Оно, например, считало, что Е. Андрузский, И. Якубовский, Н. Веселаго, Я. Пыжьянов заслуживают в награду за свои подвиги «освобождения из монастыря» с отменой дальнейшего полицейского надзора за их поведением и с предоставлением им права свободного выбора места жительства.[356]

Победа над сильным и коварным врагом у стен Соловецкого монастыря — яркая страница в истории Северного края. Поморы всегда гордились успешной обороной беломорского острова и отвагой его жителей. Среди самих островитян, по свидетельству писателя Вас. Ив. Немировича-Данченко, посетившего монастырь в 70-е годы XIX века, крепко держались предания об осаде крепости англичанами, и они часто вспоминали, как преподали нападающим урок.[357]

В честь успешной защиты монастыря сочинялись рассказы, складывались стихи, песни. Некоторые из них до сих пор известны старожилам Архангельской области. В 1960 году в деревне Рипалово Холмогорского района 74-летний Агафон Иванович Сажинов, проживший в начале нашего века год на Соловках, продиктовал студентам Архангельского педагогического института им. М.В. Ломоносова, членам диалектологического кружка, А. Гудковой и Л. Токаревой стихотворение, воспевающее подвиг защитников монастыря. Анонимный автор с исключительной теплотой отзывается о русском воине:

Тем Россия и богата,Что солдаты хороши.

Защитнику окраинной крепости, в сердце которого «кровь мертвеет, как в войне победы нет», противопоставляются английские вояки с их «боевыми» качествами:

Два дня били и палили,Убить чайки не могли.

Эту же песню знал 75-летний односельчанин Сажинова Антон Михайлович Чистиков, который также в молодости бывал в монастыре. По рассказам обоих крестьян, в начале XX века песню пели на островах и в поморских селах. Текстологический анализ песни, записанной А. Гудковой и Л. Токаревой, убеждает нас в том, что она представляет собой новый, переработанный народом вариант стихотворения участника боев с интервентами соловецкого колодника И. Якубовского, опубликованного П. Федоровым.[358] В куплетах, которые распевали поморы, вытравлены ура- патриотические места и нет квасного патриотизма, которым были пропитаны стихотворения на эту же тему, печатавшиеся в тогдашних периодических изданиях.[359] В них умалчивается о царе и его духовных слугах, но прославляется народ, спасший Родину от вражеского нашествия.

Два дня боев за монастырь истощили скудные огневые запасы островитян. Кончился порох. На исходе были ядра. Нужно было заменить часть ружей, оказавшихся не пригодными для стрельбы.

Вечером 7 июля, когда канонада стихла, но фрегаты не уходили из монастырских вод и дальнейшие намерения их не были ясны, с противоположной стороны острова на баркасе отправился к архангельскому военному губернатору посланец с письмом настоятеля. Александр извещал Бойля, что в двухдневных боях израсходованы почти все боеприпасы, и просил прислать в помощь монастырской дружине «в самоскорейшем времени» воинскую добавочную команду с исправными ружьями и потребным количеством снарядов, а «в особенности до 20 пудов пороха».[360]

Адмирал Бойль остался верен себе. Он выдал пограничной крепости всего лишь два пуда пороха и двадцать 6-фунтовых ядер, заявив, что «других же средств к обороне обители в настоящее время доставить невозможно; да при том монастырю, защищаемому крепкими стенами и самим местоположением, неприятель не может нанести значительного вреда, кроме зажжения каких-либо монастырских зданий (утешил! — Г. Ф.), но распространение огня благовременно принятыми мерами легко может быть прекращено». Бойль дал Александру издевательский ответ. Он предложил архимандриту личным примером поддержать бодрость братии и увещаниями внушить ей, чтобы не печалились, не предавались напрасному страху и унынию, коль у обители есть такой всемогущий заступник, как бог. Вместе с тем адмирал позолотил горькую пилюлю и в неопределенных выражениях посулил журавля в небе. Он сказал гонцу, что сможет сделать кое-что для крепости лишь с наступлением осени, когда враги уйдут из наших вод.

Трудно сказать, была ли эта очередная глупость Бойля, всегда свысока относившегося к русским и своими менторскими поучениями подчеркивавшего, что он может лучше вести дела, чем доморощенные «лентяи и неучи», или сознательное предательство интересов России. На самом деле, зачем было обещать крепости помощь, когда неприятель перестанет досаждать ей? Монастырю нужны были подкрепления для борьбы с врагом, и он остро нуждался в них именно тогда, когда союзные суда крейсировали в районе островов. Даже монастырские святоши, обычно почтительно относившиеся к сильным мира сего, до того были возмущены поведением военного губернатора, что открыто говорили в своем кругу, перефразировав народную пословицу: «Надейся на Бойля, а сам не плошай». Адмирал, конечно, понимал, что он делает для Соловецкого кремля не все, что может, и дает ему далеко не все то, в чем нуждается остров. Начальник губернии чувствовал уязвимость своих позиций и, чтобы отвести от себя удар, в письме к царю оправдывал свое игнорирование запросов порубежной крепости тем, что отправка на Соловки вооружения в нынешних обстоятельствах «сопряжена с опасностью от неприятеля».[361]