К суду истории. О Сталине и сталинизме - Рой Медведев

На XIV съезде ВКП(б) в декабре 1925 г. вопрос о смерти Фрунзе не обсуждался. Однако в журнале «Новый мир» в № 5 за 1926 г. опубликована «Повесть непогашенной луны» писателя Б. Пильняка. В предисловии к ней говорилось: «Фабула этого рассказа наталкивает на мысль, что поводом к написанию его и материалом послужила смерть М. В. Фрунзе. Лично я Фрунзе почти не знал, едва был знаком с ним, видев его раза два. Все это я нахожу необходимым сообщить читателю, чтобы читатель не искал в нем подлинных фактов и живых лиц». Однако в действительности речь шла в повести именно о смерти М. В. Фрунзе, причем Б. Пильняк обнаружил очень хорошее знание всех обстоятельств, связанных с операцией и смертью Фрунзе. Неудивительно, что весь тираж журнала с повестью Пильняка был немедленно конфискован. Случайно сохранилось лишь несколько номеров журнала, представляющих сегодня огромную библиографическую редкость. Уже в следующем номере «Нового мира» редакция признала, что публикация повести Пильняка была «явной и грубой ошибкой».

Историк А. Антонов-Овсеенко не сомневается в том, что смерть Фрунзе в результате операции являлась «политической акцией устранения», которая была организована Сталиным. Американский историк и советолог А. Улам в своей книге о Сталине решительно возражает против этого. Он считает, что все объяснялось крайне низким уровнем медицинского обслуживания в СССР в 1925 г. Улам напоминает, что еще при Ленине была введена практика вмешательства партийных властей в медицинские дела и многим партийным руководителям принудительно предписывался отдых или лечение. Так что решение Политбюро об операции Фрунзе не являлось каким-то необычным исключением из общего правила. Повесть Пильняка Улам считает несомненной клеветой, которую «Пильняк предпринял под влиянием кого-то, кто хотел ударить по Сталину. Примечательно, – писал он, – что для Пильняка и редактора в то время не было никаких последствий… То ли от презрения ко лжи, то ли из-за расчетливой сдержанности, а может быть, и от того и другого Сталин предпочел не реагировать на клевету, которая даже в демократическом обществе обеспечила бы достаточные основания для уголовного судебного преследования ее автора и издателя» [170] .

А. Улам, конечно, неправ, когда пишет о «презрении Сталина ко лжи». Медицинское обслуживание в СССР в 1925 г. было действительно организовано очень плохо, но не для самых высших руководителей страны. Когда речь шла об их здоровье, приглашали лучших врачей, в том числе врачей и консультантов из Германии. Политбюро старалось заботиться о здоровье членов ЦК ВКП(б), выписывая из-за рубежа хороших врачей, лекарства или направляя советских лидеров в лучшие клиники Швейцарии и Германии или на курорты западных стран. Но Политбюро никогда не настаивало на том или ином методе лечения, а тем более на проведении операций, так что в этом отношении дело Фрунзе было как раз исключением и притом весьма странным. Принять какие-либо меры против Пильняка или редактора журнала означало бы для Сталина только привлечь чрезмерное внимание к этому делу. О демократическом суде по поводу «клеветы» не могло быть и речи, ибо суд мог сделать достоянием гласности такие подробности лечения Фрунзе, о которых все хотели поскорее забыть. С Пильняком Сталин расправился позже. Как только начался «большой террор» 1937 – 1938 гг., он был арестован одним из первых и или погиб в заключении, или же был сразу расстрелян.

Выступая 3 ноября 1925 г. на похоронах М. В. Фрунзе, Сталин сказал: «Может быть, это так именно и нужно, чтобы старые товарищи так легко и так просто опускались в могилу» [171] . Разумеется, ни для народа, ни для партии этого не было нужно. Но это оказалось очень важным для Сталина, так как вместо Фрунзе на пост наркома по военным и морским делам был назначен К. Е. Ворошилов, который хотя и имел определенные заслуги перед партией и революцией, но не обладал ни в какой степени ни интеллектом, ни военными дарованиями, ни авторитетом Фрунзе, зато находился под очень сильным влиянием Сталина еще со времен боев под Царицыном.

Нельзя не отметить, что в конце 1987 г. популярный ли те ра тур но-худо жест венный и общественно-политический журнал «Знамя» опубликовал «Повесть непогашенной луны» Б. Пильняка. В редакционном предисловии говорится: «Причина общественного скандала, разразившегося летом 1926 г. вокруг повести, заключалась не только в том, что в ней с большой долей достоверности… была рассказана история болезни и внезапной смерти на операционном столе Михаила Васильевича Фрунзе (призванное опровергнуть это обстоятельство, предисловие автора скорее усиливало подозрения в “портретности”, нежели отводило их). Главной – и неназываемой – причиной резкой критики повести Б. Пильняка было то, что косвенного виновника случившейся трагедии автор увидел в фигуре “негорбящегося человека”, толкнувшего командарма против его воли на роковую операцию… Таким образом, писатель имел, по-видимому, основания для своей трактовки трагического события, случившегося в 1925 г. Основная мысль этой маленькой повести была направлена против политического интриганства, позднее вылившегося в массовые репрессии 1937 г., которые коснулись прежде всего старой ленинской гвардии большевиков. В том же году оборвалась и жизнь автора повести». С этими словами нельзя не согласиться.

В июле 1926 г. скоропостижно скончался, не дожив до 50 лет, Ф. Э. Дзержинский. Он тяжело переживал острую внутрипартийную борьбу. Дзержинский не разделял платформы Зиновьева и Каменева, но несколько раз решительно высказывался и против грубых методов Сталина, применяемых им в полемике. Партия, казалось Дзержинскому, шла к расколу, и связанные с этой перспективой переживания ускорили его кончину.

Смерть Дзержинского на короткое время объединила все группы в партии. По свидетельству М. П. Якубовича, участвовавшего в траурной церемонии прощания с «рыцарем революции», гроб с телом Дзержинского выносили на Красную площадь вместе Сталин, Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков. Но это было, в сущности, последним актом партийного сплочения над гробом любимца партии и ее героя. Ибо именно летом 1926 г. внутрипартийная борьба в ВКП(б) разгорелась с новой силой и приняла особенно резкий оборот. Что касается должности председателя ОГПУ СССР, то на нее был назначен В. Р. Менжинский, один из виднейших соратников Дзержинского. При всех своих достоинствах Менжинский не мог, однако, заменить своего предшественника на столь ответственном посту. У Менжинского не было особенно большого авторитета и влияния в партии. В 1926 г. он не был даже членом ЦКВКП(б). К тому же Менжинский часто болел и поэтому мало занимался делами ОГПУ. Все большую и большую роль начинали играть заместители председателя ОГПУ, среди которых вскоре на первое место стал выдвигаться Г. Ягода, пользовавшийся покровительством Сталина. Таким образом и армия, и карательные органы партии и революции оказались к 1927 – 1928 гг. под контролем Сталина, что давало ему решающий перевес над другими членами Политбюро.

«ОБЪЕДИНЕННАЯ» ОППОЗИЦИЯ И БОРЬБА С НЕЙ В 1926 – 1927 гг.

В 1925 г. Троцкий и его не слишком многочисленные сторонники не принимали участия в той борьбе, которая развернулась между большинством ЦК и «новой» оппозицией. Хотя Зиновьев и Каменев атаковали Сталина и Бухарина в основном с левых позиций, повторяя нередко доводы, сходные с тезисами троцкистов, Троцкий рассматривал Зиновьева и Каменева скорее как «правое» крыло в партии и как своих личных врагов. Являясь членом Политбюро, Троцкий демонстративно держался в стороне от тех острых споров, которые все чаще и чаще еще с конца 1924 г. возникали между Сталиным и его сторонниками, с одной стороны, и Зиновьевым и Каменевым – с другой. Иногда Троцкий приходил на заседание Политбюро с французским романом в руках и погружался в чтение, не обращая внимания на дискуссии. Однако, будучи политиком, он не мог слишком долго сохранять позицию стороннего наблюдателя.

В партийных и околопартийных кругах в начале 1925 г. стали распространяться слухи о неофициальной встрече Сталина с Троцким, предпринятой якобы по инициативе Сталина. Будто бы Сталин требовал от Троцкого каких-то уступок в обмен на прекращение кампании против троцкизма и предоставление Троцкому крупного поста в государстве. Мы не исключаем, что такая встреча могла состояться, несмотря на крайнюю взаимную антипатию Сталина и Троцкого. Троцкий не возражал против принятого в апреле 1925 г. решения о переименовании города Царицына в Сталинград. Как раз в это время американский публицист Макс Истман опубликовал книгу «После смерти Ленина», в которой привел не только весьма большие и точные выдержки из ленинского «Завещания», но и обрисовал ту борьбу, которая происходила внутри ЦК партии перед смертью и после смерти Ленина. Такую информацию М. Истман мог получить лишь от человека, достаточно близкого к Троцкому, которому американский публицист явно симпатизировал. Троцкий, однако, решительно отмежевался от Истмана и обвинил его в клевете на Ленина и большевистскую партию. Большое заявление Троцкого, в котором он писал откровенную неправду, было опубликовано в № 16 журнала «Большевик» за 1925 г. Во второй половине 1925 г. борьба с троцкизмом действительно пошла явно на убыль, что можно объяснить, впрочем, появлением «новой» оппозиции. На XIV съезде ВКП(б) Троцкий хотел даже выступить против Зиновьева и Каменева, но друзья отговорили его. Правда, когда дело дошло до голосования, делегаты съезда – сторонники Троцкого голосовали против платформы Зиновьева и Каменева. Сам Троцкий присутствовал на съезде лишь с правом совещательного голоса.