Абсорбент. Маньяк, который меня любил - Оксана Заугольная

подрабатывать после окончания рабочего дня. Ничего сложного, напрягаться не придется, но зато сможет стать на лучшем счету, чем сейчас. Возвращаться домой, конечно, придется позже, но иногда можно и такси взять. Меньше будет смотреть сериалы и есть мороженое, реже встречаться с Вахой… Это тоже хорошо. Пора и ему определиться, чего он хочет. Аня с приклеенной улыбкой отправила испорченный документ в шредер и распечатала новый. Хорошо, что работа была привычной и думать можно было о своем.

Вчера Аня только в такси сообразила, что дэпээсник — однофамилец ее следователя, и теперь пыталась понять, кто они друг другу, неужели братья? Они были непохожи. Не то чтобы ее это очень интересовало, но думать о чем-то постороннем было куда приятнее, чем о синей куртке. И потом, пока ей удавалось избегать мыслей о неизвестном преследователе, тот тоже никак не напоминал о себе. Может, это так и работает? Она не думает о нем, он забывает о ней.

В обед пришлось подналечь на фастфуд — только так удавалось не вспоминать вчерашний день, который снова нагонял жуть. Двойная порция картошки помогла отвлечься, а до вечера она продержалась на шоколадке, которую прятала в столе. К концу рабочего дня от шоколадки осталась только шуршащая обертка, так что вместо того, чтобы ехать сразу домой, Аня зашла в магазин и купила еще одну. А в награду за бесстрашие, которое ей понадобится, чтобы пройти по темному двору, прикупила коробку конфет и мороженое.

Она поднялась на лифте, пообещав себе напомнить Кире Михайловне, что на этаже не горит лампочка. Пусть хоть управляющую компанию звонками достает, хоть к соседу за лампочкой бежит. Ей все веселее, а всем полезно.

За этими мыслями Аня лишь со второго раза попала ключом в замочную скважину и наконец вошла в квартиру. Привычно на ощупь сначала закрыла дверь и лишь потом включила свет.

В первый момент ей показалось, что на полу алеют капли крови. Но все оказалось еще хуже. Это были лепестки багровых бархатных роз. Сердце словно пропустило удар и дрогнуло болью. Аня машинально принюхалась и прижалась спиной к двери. Пахло той самой ароматической свечой с прилипчивым ванильным запахом.

Она зажмурилась, пытаясь опять же на ощупь открыть все засовы, не поворачиваясь спиной к ставшей чужой комнате. Она не входила в нее, но прекрасно представляла, что там. Она помнила все так, словно это было вчера.

Она тогда пришла из института домой. Уставшая, отсидев пять пар. И зачем их столько? Она не сразу почувствовала этот запах, его перебивал аромат борща, который сварила мама. Сначала она просто наступила на эти лепестки, которые прилипли к капроновым колготкам и скользили по полу. Только тогда она рассмотрела эти багровые заплатки на полу коридора, ведущие в ее комнату.

Сколько ей было тогда? Восемнадцать или девятнадцать? Она не умела бояться так сильно, как сейчас, она была у себя дома. Так что она спокойно пошла по следам лепестков, которых становилось все больше.

В ее комнате были задернуты шторы, в музыкальный центр вставлен диск, тихо играла какая-то медленная мелодия. Вокруг кровати, тоже усыпанной лепестками, стояли горящие свечи, висели металлически поблескивающие шары, отражавшие все эти свечи. Оглушительно пахло ванилью, так, что у нее немедленно разболелась голова.

Над кроватью были прикреплены многочисленные фотографии из прошлого — они с Колей, она одна, селфи, они с Викой и Ритой… и надпись: «Не могу жить без тебя», а рядом стоял Николай с букетом роз.

Николай, с которым к этому времени они не встречались уже полтора года!

Аня наконец щелкнула засовом и едва заметно выдохнула. Что она тогда сделала? Плакала? Кричала? Ругалась с мамой, которая впустила этого гаденыша с его «романтикой»? Она не помнила. Помнила только, как выставила его из комнаты, а потом методично собирала лепестки, все до последнего! Она не рискнула тогда выйти в коридор — мама наверняка оставила Коленьку утешаться чаем с конфетами, и пройти мимо них к мусорке, чтобы выбросить лепестки, не было никакой возможности. Все, что она могла, так это выбросить их в окно.

Наверное, так делать было нельзя. Снег — похоже, тогда тоже была зима, — был усеян лепестками, словно каплями крови, и вышедший наконец из дома Николай долго стоял над ними, а потом посмотрел наверх. Аня тогда отпрянула от окна, хотя стояла за шторами с выключенным светом, но отчего-то ей стало жутко.

Как она тогда сильно поругалась с родителями, как хотела съехать! Но в общежитие места городским не давали, а денег на квартиру не было. Пришлось смириться. Мама считала, что она могла бы дать еще один шанс Николаю, которого только-только в очередной раз выписали из психиатрической больницы после попытки порезать вены. Неужели ей совсем его не жалко? Аня не знала, было ли ей его жалко. Себя. Ей было жалко себя.

Аня щелкнула замком и надавила спиной на дверь. Еще шаг, и она окажется в такой спасительной темноте коридора, но, похоже, звук поворота ключа в замке оказался слишком громким. Или включенный свет — какая она глупая, что сразу включила свет, не убедившись, что в своей квартире она одна! Раздались шаги.

Аня заскулила от ужаса, чувствуя, как слезы льются по щекам, а горло перехватило, и она не может крикнуть, а может только скулить. А хочется именно кричать, чтобы прибежала Кира Михайловна, и странный парень из квартиры сбоку, и кто-нибудь еще. Кто угодно.

— Ты чего? — испуганно спросил Ваха. Он стремительно рванулся к ней, хватая за руку и талию и не давая сползти на пол. От облегчения словно что-то сломалось внутри, и Аня поняла, что ноги ее больше не держат. Зато теперь держал Ваха.

— Это же сюрприз! Ты испугалась? Боже, счастье мое, чего ты? Анна, ты же сама дала мне ключи от квартиры, ты забыла?

Аня кивнула сквозь громкий всхлип. Дала, правда. Только он до сих пор никогда ими не пользовался.

Плакала она? Только от облегчения. И злости. Нет, ярости. Если бы ее держали ноги, Ваха уже сейчас уяснил бы, какие сюрпризы для нее можно делать, а какие нет. Но вместо этого она молча и беспрекословно соглашалась пить воду, потом что-то успокоительное и наконец одну из тех таблеток, что Ваха предпочитал не замечать у нее в сумочке. Сильные. По рецепту. Рецепт у нее был, и теперь даже Ваха понял, что не зря.

Стало стыдно. Злость, смешанная со стыдом, — причудливое сочетание. Зато она не наорала на него сразу, а спокойным