Белая гардения - Белинда Александра

Со временем я завела привычку спать допоздна. Примерно в час дня я нанимала рикшу и отправлялась в женский клуб, где пыталась заставить себя хоть что-то съесть. Обед превращался в ранний ужин. Днем в большом зале играли джаз или что-нибудь из Моцарта, и я слушала музыку, пока солнце не начинало клониться к закату и официанты не принимались готовить столики к вечернему наплыву посетительниц. Я бы могла оставаться там и на ужин, если бы не была такой стеснительной. Я оказалась моложе всех женщин в клубе минимум на пять лет. Мне даже пришлось приписать себе пару лет на членской карточке, чтобы меня пускали туда без сопровождения Любы.

Однажды я сидела за своим обычным столиком и просматривала «Норс Чайна дейли ньюс». В газете не было ни слова о гражданской войне, упоминалось только, что националисты пытаются договориться с Мао Цзэдуном о перемирии. Неужели такие ярые враги могут пойти на перемирие? В это верилось с трудом. И те дни невозможно было сказать наверняка, что было правдой, и что выдумкой пропагандистов. Я оторвалась от газеты и посмотрела в окно, откуда открывался вид на пустынный сад камней. В отражении на стекле я увидела, что за мной наблюдают. Я обернулась и встретилась взглядом с высокой женщиной. Она была в платье в цветочек, а на шее — шарф той же расцветки.

— Меня зовут Анук, — представилась незнакомка. — Вы здесь каждый день. Вы говорите по-английски?

Сама она говорила на английском с сильным нидерландским акцентом. Она посмотрела на свободный стул за моим столиком.

— Да, немного, — ответила я, взмахом руки приглашая ее сесть.

В каштановых волосах Анук прядями пробивалось золото, ее кожа, казалось, от природы имела бронзовый оттенок. Единственное, что портило красоту, был ее рот. Когда она улыбалась, у нее исчезала верхняя губа, из-за чего лицо молодой женщины делалось строгим, даже суровым. Природа жестока. Создав прекрасное лицо, она портит его одной деталью.

— Нет, вы хорошо говорите, — сказала она. — Я слышала, как вы разговаривали. Русский акцент с примесью американского. Мой муж… Он был американцем.

Обратив внимание на то, что она употребила слово «был», я более пристально посмотрела на нее. Ей не могло быть больше двадцати трех. Когда я промолчала, она добавила:

— Мой муж… умер.

— Сочувствую, — произнесла я в ответ. — Война?

— Иногда мне кажется, что да. А ваш муж? — спросила она, бросив взгляд на мое обручальное кольцо.

Я смутилась. В клубе я бывала чаще, чем полагалось замужней даме. Я посмотрела на кольцо из переплетенных золотых полосок и выругала себя за то, что не сняла его. Тут я увидела, как у нее дрогнули губы, и вдруг поняла. Мы обе улыбались, хотя понимали, что за нашими улыбками кроется общее горе.

— Мой муж… он… тоже умер.

— Понятно, — коротко сказала она.

Знакомство с Анук внесло приятное разнообразие в мою жизнь. После того как она познакомила меня с другими молодыми «вдовами», я стала реже посещать клуб. Днем мы вместе ходили по магазинам, а вечера проводили за совместными ужинами в «Палас отеле» или «Империале». Некоторые женщины тратили деньги своих неверных мужей так, как считали нужным. Анук называла это «искусством женской мести». У меня были свои деньги, и мести я не жаждала, но так же, как и остальным женщинам, мне хотелось забыть горечь и боль унижения, которые пришлось пережить из-за предательства любимого человека.

Анук уговорила меня пойти на культурно-языковые вечера, которые проводились в американском консульстве. Раз в неделю генеральный консул приглашал на прием иностранцев, желающих пообщаться с работниками консульства. Эти вечера обычно проходили в гостиной его дома, кстати со вкусом обставленной. Первый час мы разговаривали по-английски, обсуждали различные течения в искусстве и литературе. Политики не касались никогда. Потом мы разбивались на пары: гостья и кто-то из работников консульства, желающий изучать наш родной язык. Некоторые из приглашенных относились к этим урокам очень серьезно, но для большинства это был лишь способ познакомиться с новыми людьми и возможность отведать замечательных ореховых пирогов, которые подавались на каждой встрече. Единственным американцем, который захотел изучать русский, был высокий нескладный парень по имени Дэн Ричардс. Он мне понравился сразу, как только я его увидела. У него были коротко подстриженные вьющиеся рыжие волосы, на лице и руках веснушки, а не очень яркие глаза окружала тонкая сеточка морщин, которые становились заметнее, когда он улыбался.

— Добрый день, миссис Любенски, — сказал он по-русски, пожимая мне руку. — Меня зовут Дэниел.

Произношение было ужасным, но он так старался, что и не смогла сдержать улыбку. Первый раз за очень долгое время я улыбалась искренне.

— Хотите стать шпионом? — пошутила я, переходя на английский.

От удивления у него расширились глаза.

— Нет. Меня интересует совершенно другое. Мой отец был дипломатом в Москве до революции. Он с восторгом рассказывал мне о русских, и я всегда испытывал желание узнать о них как можно больше. Поэтому, когда Анук сказала, что хочет привести свою милую русскую подругу, я решил бросить ту старую Горгону, которая пыталась обучить меня французской грамматике, и вместо этого заняться русским.

Культурно-языковые вечера превратились в отдушину в бесконечной череде тоскливых и мрачных дней накануне весны. Дэн Ричардс оказался веселым и милым, и я пожалела, что и он, и я состояли в браке, потому что легко могла бы в него влюбиться. Его шутки и изысканные манеры помогли мне на какое-то время забыть Дмитрия. Он с такой нежностью рассказывал о беременной жене, что у меня тоже возникло желание довериться кому-то. Слушая его, я думала о том, что, возможно, когда-нибудь снова полюблю. Постепенно я становилась такой же, какой была до того, как у меня забрали мать, и снова начала верить в доброту людей.

Как-то раз Дэн опоздал на урок. Я посматривала на остальные группы, которые оживленно общались, и пыталась скоротать время тем, что принялась запоминать имена и годы жизни президентов, чьи суровые лица смотрели с портретов, развешанных на стенах. Дэн вбежал в зал, запыхавшись. В волосах у него застряло несколько рисовых зернышек, туфли были в пыли. Он нервно тер руками колени и забывал новые слова уже через минуту после того, как я их произнесла.

— Что случилось? — не выдержав, спросила я.

— Это из-за Полли. Я только что отправил ее обратно в Штаты.

— Почему?

Дэн сглотнул, словно во рту у него пересохло.

— Политическая ситуация здесь становится слишком напряженной, — сказал он. — Когда в Китай вторглись японцы, они многих американских женщин и детей бросили в лагеря. Я не хочу рисковать. Если бы вы были моей женой, я бы и вас выслал отсюда, — добавил он.

Меня тронула его забота.

— Нам, русским, некуда идти, — вздохнула я. — Китай — наш дом.

Посмотрев по сторонам, он наклонился и тихо произнес:

— Аня, это секретная информация, но Чан Кайши собирается оставить город. Американское правительство сообщило, что больше не будет помогать националистическому правительству. Наше оружие оказывалось в руках коммунистов каждый раз, когда кто-нибудь из националистических генералов решал перейти на другую сторону. Британия советует своим подданным не паниковать и заниматься текущими делами, но мы и так уже засиделись в Китае. Настало время уходить.

Позже, за пирогами и закусками, Дэн сунул мне в руку записку и сжал мои пальцы.

— Отнеситесь к этому серьезно, Аня, — шепнул он. — Григорий Бологое, это казак, ведет переговоры с Международной организацией беженцев о том, чтобы эвакуировать русских из Шанхая. В скором времени на Филиппины отправляется корабль. Если останетесь, китайские коммунисты отправят вас в Советский Союз. Последние шанхайские русские, вернувшиеся туда, были расстреляны как шпионы.

Не обращая внимания на дождь, я опрометью бросилась домой с запиской Дэна в руке. Мне было больно и страшно. Уехать из Китая? Но куда? Покинуть Китай означало потерять надежду когда-либо снова встретиться с матерью. Как она узнает, где меня искать? Я подумала о миссис Ричардс, беременной и счастливой, которая спокойно возвращалась в Америку, где скоро к ней присоединится любящий, преданный муж. Как все-таки непредсказуема судьба! Почему именно на мою долю выпало истретить Дмитрия? Я сложила руки на плоском животе. Мужа у меня больше нет, но, может, ребенок принесет счастье? Я представила себе девочку, темноволосую и с янтарными глазами, как у моей матери.

В квартире было темно. Мэй Линь меня не встретила, и я решила, что она отправилась в магазин или легла вздремнуть у себя в комнате. Я закрыла входную дверь и начала снимать шубу. Но вдруг мой нос уловил пряный запах табака, по спине пробежал холодок. Я начала всматриваться в тень рядом с диваном, пока та не приобрела отчетливые контуры. Дмитрий. Красный кончик сигареты у него во рту горел, как уголек в темноте. Глядя на него, я не могла понять, кто стоит в тени, то ли Дмитрий, то ли его призрак. Я зажгла свет. Он молча смотрел на меня, не выпуская изо рта сигарету, словно не мог без нее дышать. Я прошла в кухню и поставила на плиту чайник. Когда вода закипела, заварила чай, но ему не предложила.