Приручить дракона (ЛП) - Робертс Тиффани

В какой-то момент факелы погасли, и это было бесконечно малое затемнение света в пещере после этого, в сочетании с таким же крошечным понижением температуры воздуха, послужило ему единственным признаком того, что наступила ночь. Вскоре после этого Эллия пошевелилась, слабая и дезориентированная, глаза ее превратились в щелочки, когда она тяжело подняла голову. Ее кожа была теплее, чем раньше — он ошибочно полагал, что это результат обмена теплом его тела.

Несмотря на свою слабость, Эллия подчинилась, когда Фальтирис поднес носик бурдюка с водой к ее губам и велел ей пить, хотя ей удалось сделать всего несколько глотков, прежде чем отойти от него. Она снова опустила голову и сразу же заснула.

По мере того, как проходило все больше времени, зов драконьей погибели усиливался, и красный жар сгущался в воздухе вокруг Фальтириса. Он не мог унять боль в пояснице, но его внимание привлекло тепло ее тела, которое, казалось, неуклонно усиливалось.

К сожалению, хотя он и мог противостоять драконьей погибели, действовала еще одна сила, которой он не мог противостоять полностью — усталость. Он направил свою волю к Эллии, к тому, чтобы оставаться бодрствующим, чтобы следить за ее состоянием, но тьма давила с краев его сознания, делая его мысли туманными.

Сон занял у него некоторое время до рассвета.

Глава 16

Фальтирис видел сны, и в этих снах он не мог избежать сияния кометы. Все было в багровых пятнах. Но какие бы видения он ни видел в царстве снов, они исчезли, исчезли быстрее, чем капля воды, пролитая на Заброшенные пески, когда его разбудил звук. Все, что осталось, — это исчезающая красная дымка и затянувшееся чувство страха, которое, как кусок расплавленного камня, сидело у него в животе.

Красный жар пробежал по его телу, как будто оно было частью его самого, создавая быстро пульсирующую боль в его возбужденном и полностью выдвинутом члене. Это мучительное давление уже нарастало в его чреслах, такое же сильное и отчаянное, как всегда. Семя сочилось из его члена с каждым его подергиванием.

Фальтирис стиснул зубы и тяжело вздохнул, борясь с пронзающими его порывами — он не сорвал бы набедренную повязку своей женщины, не погрузился бы в ее лоно, даже не взял бы себя в руки. Теперь его единственной целью было заботиться об Эллии, чтобы она выздоровела. Ему не должно было быть так трудно сохранять самообладание.

Звук, который разбудил его, раздался снова — низкий, напряженный стон Эллии.

Затянувшееся беспокойство и дезориентация от непреднамеренного сна Фальтириса сгорели во вспышке сердечного огня.

Эллия все еще прижималась к нему, и ее маленькое тело излучало поразительное количество тепла по сравнению с его нормальной температурой. Ее кожа была скользкой от пота, темные волосы влажными, и она дрожала. Разве не последнее делали люди, когда им было холодно?

Фальтирис отбросил в сторону вопросы, последовавшие за этим. У него не было ответов, и он сомневался, что эти ответы имели бы большое значение в любом случае. Его ограниченных знаний о людях было достаточно, чтобы определить, что это ненормально — это была болезнь, о которой она говорила, результат ее зараженной крови.

Холодная, темная сила обернулась вокруг его сердца и сжала, делая его дыхание прерывистым и придавая новый вес страху, скопившемуся в его животе. Столкновение Эллии с этими зверями было только первой частью ее битвы за жизнь.

— Я здесь, Эллия, — тихо сказал он. — Ты не столкнешься с этим в одиночку.

Она всхлипнула и теснее прижалась к нему, немного успокоив свою дрожь от его твердости.

— Т-так холодно. Горит.

Нахмурившись, Фальтирис потянулся в сторону, чтобы схватить бурдюк с водой. Он откупорил его и, как можно осторожнее, помог ей поднять голову.

— Пей, Эллия.

Когда он коснулся края ее губ, она приоткрыла их. Казалось, что больше воды стекало по ее подбородку, чем текло в рот, когда он наклонил бурдюк, но, по крайней мере, она отпила немного.

Возможно, ему не хватало знаний о людях и о том, как они функционируют, но он был совершенно уверен, что, пропустив столько воды через их кожу, в конечном итоге высосет всю влагу из человеческого тела, оставив их как тушу, высушенную солнцем пустыни и песком. Даже если бы это не было неизбежным исходом, он не стал бы так рисковать. Ей нужно было пить воду.

Эллия отвернулась всего через несколько мгновений, вероятно, проглотив еще меньше, чем в последний раз, когда он заставлял ее пить. Он нахмурился еще сильнее, и напряжение в груди каким-то образом усилилось.

— Пей больше, — сказал он так мягко, как только можно было произнести команду.

— Не могу, — прохрипела она.

— Ты должна попытаться.

Фальтирис снова поднес бурдюк с водой ко рту.

После еще нескольких уговоров она, наконец, сделала еще несколько глотков. На данный момент этого должно быть достаточно. Он поставил пробку на место и отставил бурдюк с водой в сторону. Хотя он сделает все возможное, чтобы убедиться, что его содержимое сохранится, ему придется взглянуть правде в глаза — скоро ему придется оставить ее одну, чтобы наполнить бурдюк.

Это понимание только сделало его страх невероятно сильным.

Все еще дрожа, Эллия прижалась к Фальтирису и закрыла глаза. Все, что он узнал за последние несколько недель о том, каким мучительно медленным может казаться время с точки зрения смертного, мало подготовило его к грядущим дням.

Сон Эллии был прерывистым, даже когда она лежала неподвижно. Фальтирис заставлял ее пить всякий раз, когда она казалась достаточно бодрой, чтобы слушать, но с каждым разом она глотала немного меньше. Ее температура поднималась и падала в течение ночи, хотя даже во время спадов она была намного выше тепла, которое Эллия обычно излучала.

Она погрузилась в более глубокий сон через некоторое время после того, как он почувствовал в воздухе вкус утреннего солнца, и он ненадолго отстранился от нее, чтобы осмотреть ее раны. Большая часть ее кожи была пепельно-бледной, но плоть вокруг ран от укусов была еще более красной, чем раньше. Этот красный цвет, казалось, также проник в нежные вены под ее кожей, создавая тревожную паутину болезни.

Не зная, что еще сделать, он намазал еще немного растительной пасты на ее раны, сосредоточившись на тех местах, где она истончилась, прежде чем снова лечь с ней.

Эллия проснулась вскоре после полудня на короткое время, в течение которого немного выпила, но сказала, что не хочет есть. Фальтирис не стал спорить с этим; драконы могли десятилетиями обходиться без пищи и воды. Он понятия не имел, как долго люди могут делать то же самое. Эллия сказала ему, что у нее жар, что она очень больна. Он сказал ей, что у нее нет другого выбора, кроме как выжить, что он не согласится ни на что меньшее.

Эти моменты просветления были для нее последними на какое-то время.

Эллия дрожала, потела, стонала и бормотала. Иногда она двигалась слабо, но беспокойно, как будто не могла найти утешения или боролась с какой-то невидимой силой. Иногда она была неподвижна, но каким-то образом продолжала откладывать эту беспокойную энергию. К той ночи ее волосы были в беспорядке, и Фальтирис обнаружил, что часто смахивает с ее лица влажные от пота, прилипшие пряди.

Она страдала. Даже если бы он не чувствовал этого через их брачную связь, он мог видеть это на ее лице. И по мере того, как ее состояние продолжало ухудшаться, постоянное стеснение в его груди усиливалось, а чувство тошноты в животе становилось все тяжелее. Все это усугублялось чувством беспомощности, которое он больше не мог отрицать.

Он сделал для нее все, что мог. После следующего восхода солнца он снова промыл ее раны и снова наложил пасту. Фальтирис двигал ее и поддерживал те несколько раз, когда ей удавалось сообщить, что ей нужно облегчиться. Он заставил ее пить, несмотря на ее частые молчаливые протесты, и ушел — с большой неохотой — за свежей водой, когда их запасы иссякли. Независимо от того, как поспешно он совершил это путешествие, его сердце сжималось все сильнее с каждым мгновением, которое он проводил вдали от нее.