Эмигранты - Андрей Феликсович Величко

достоверных данных даже о месторасположении. Таким образом, один из важнейших вопросов – это насколько можно верить словам герцога об ограниченности австралийских территориальных притязаний. С первого взгляда они похожи на правду, потому как колонизация обозначенного на карте куска при таком населении займет как минимум лет сто, если не двести. Но это еще нуждается в уточнении.

Король сделал пометку и перешел к следующему пункту. В чем торговый интерес австралийцев? Темпл пишет, что в покупке чугуна, железа, меди, олова и различных видов тканей за золото и драгоценные камни. Объясняет он такой выбор тем, что австралийцы, разумеется, все это могут делать и сами, причем гораздо более высокого качества. Особенно ткани, но и сталь у них выше всяких похвал. Однако такое качество нужно не везде, зато рабочие руки, коих хронически не хватает, все равно отвлекаются. И австралийцы хотят покупать то, что умеют делать и в Европе, сами же собираются сосредоточиться на производстве тех вещей, которых, кроме них, не сделает никто. Тоже довольно логично. И тоже, если это правда, никак не задевает интересов Англии. Наоборот, с учетом предложенных цен торговля с Австралией может оказаться достаточно выгодным делом, несмотря на огромное расстояние до нее.

Следующим пунктом были военные аспекты взаимоотношений с неведомой империей, и вот тут Вильгельм не усмотрел ни малейших поводов для оптимизма. По словам Уильяма, пушки австралийцев могли стрелять почти на две мили, а только на «Чайке» их стояло восемь штук. Несчастный португалец был сожжен всего четырьмя выстрелами с расстояния семь кабельтовых, причем одна-единственная носовая пушка сделала их за две минуты, ни разу не промахнувшись при этом. Так близко фрегат был подпущен из-за первоначального желания герцога решить дело миром: «Чайка» открыла огонь только после выстрела из носовой пушки фрегата. Французский же корабль был ранее утоплен «Победой» – она стреляла с двенадцати кабельтовых и истратила пять снарядов. Как можно бороться с таким противником?

Король взял лист бумаги, свежеприобретенный роллер и занялся подсчетами. Итак, пусть английские корабли смогут открывать эффективный огонь с пяти кабельтовых, хотя это и некоторое преувеличение. Австралийцы – с полутора миль. На уничтожение одного корабля у них уйдет две минуты стрельбы одной пушкой, если же учесть их общее количество, то пятнадцать секунд времени. Англичанам же для сближения на дистанцию эффективного огня при скорости в шесть узлов потребуется пятнадцать минут! То есть атака менее чем шестьюдесятью кораблями одновременно вообще бессмысленна. А ведь рассматривался самый выгодный для нападающих случай, когда противник вообще стоит. Учитывая же, что австралийские корабли могут развивать очень высокую скорость…

Нет, вздохнул король, такое нереально. Они же не смогут атаковать все сразу, будут мешать друг другу, и «Чайка» просто расстреляет их по очереди. Значит, следует записать, что в открытый бой с австралийцами нельзя вступать ни под каким видом, и двигаться дальше. То есть решить, стоит ли приглашать гостей, причем если да, то куда именно. Или, наоборот, самому нанести им визит?

Сам по себе вопрос не вызывал особых трудностей. Вильгельм всегда считал, что чем меньше о тебе знают другие – все равно, враги это или друзья, – тем лучше. Из этих соображений идеальным был бы вариант, при котором герцог вообще не покинет своего корабля, но такое пожелание вряд ли встретит благосклонное понимание с его стороны. Но желательно, чтобы посещению им Лондона, по крайней мере немедленному, препятствовали какие-нибудь трудности, состав и характер которых предстоит уточнить в ближайшее же время. Например, очень плохая погода, из-за которой дороги перешли в непроходимое состояние. Ну а в Дувр его не пускать нельзя, так что следует предупредить власти города и порта о максимальном гостеприимстве по отношению к австралийцам. Глядишь, им и не захочется ехать куда-то еще. Но, значит, тогда самому придется наносить первый визит. Причем именно на корабль, потому как в Дувре, конечно, найдется где устроить прием с королевской пышностью, – вот только кому это надо? Уж во всяком случае не ему, Вильгельму III. Гораздо полезнее будет своими глазами увидеть «Чайку». Да и герцог, судя по докладу Темпла, к подобным вещам равнодушен.

Значит, решено, подумал король. Завтра с утра выезжаю в Дувр. С собой пока никого не возьму: по результатам первой встречи станет ясно, какие люди потребуются для продолжения контактов. Или все-таки захватить Папена – благо и живет, и работает он здесь, в Виндзоре?

Когда год назад прибывшему в Лондон Папену показали рисунки филиппинского алькальда и объяснили, что на них изображена действующая модель паровой машины, он впал в восторг.

– Гениально, – объяснял этот ученый француз вручившему бумаги секретарю, – просто гениально! Ведь самым узким местом паровой машины является поршень. Его вес, инертность, необходимость тщательной подгонки к цилиндру… расчеты показывают, что эта пара должна быть изготовлена с такой точностью, чтобы в зазор между цилиндром и поршнем нельзя было просунуть даже мизинца! И ведь надо будет при каждом ходе менять направление парового потока. А потом еще требуется преобразовать поступательное движение во вращательное. Этот же неведомый гений вообще отказался от поршня! Энергия пара, всегда движущегося в одну сторону, сразу преобразуется во вращение. Я уверен, что паровая машина по такой схеме может быть быстро создана и покажет высокие результаты.

И действительно, всего за восемь месяцев Папен построил модель турбины и установил ее на небольшую лодочку, поднимающую одного человека. Она довольно шустро плавала по пруду около замка. Правда, шестеренки, которыми вращение передавалось от вала на винт, регулярно ломались, в чем француз обвинял королевских часовщиков, якобы изготовивших их слишком грубо.

Кроме того, над этой же проблемой работал и сэр Исаак Ньютон. Он сначала занялся теорией и вывел уравнения, по которым, зная температуру и давление пара на входе и выходе турбины, можно было подсчитать ее мощность. Причем, приняв данные, уже полученные на модели француза, он получил совершенно фантастические результаты! Машина всего в пятьдесят раз больше изготовленной Папеном заменит две тысячи гребцов.

Сделаем так, решил король. Сегодня же Папен совершенно случайно узнает, что в Дувр прибыли австралийцы и король завтра отправляется туда. Наверняка он попросит взять его с собой, в чем не будет повода отказать. Ни к чему показывать герцогу свою особую заинтересованность в их технических новинках. А ученый – совсем другое дело, он просто не смог сдержать врожденной восторженности натуры.

Через полчаса в кабинет зашел королевский камердинер.

– Натаниэль, – сообщил ему король, – завтра утром ты в сопровождении четырех гвардейцев едешь в Дувр.

Камердинер кивнул. Это была принятая между ними фигура умолчания, означающая, что вообще-то поедет не только он, но и его величество. Не то чтобы инкогнито, однако не привлекая к поездке лишнего внимания. Например, неоднократные посещения поместья Уильяма Темпла проходили, как правило, именно по такой схеме.

– Возможно, с тобой захочет ехать наш ученый механик, Дени Папен. В таком случае не нужно ему препятствовать.

Слово «возможно» король несколько выделил, и это означало – ответственность за превращение данной возможности в факт возлагается на него, Натаниэля Мосли. Камердинер вновь кивнул. Он не находил ничего странного в манере Вильгельма даже доверенным людям не говорить того, без чего можно обойтись. В конце концов, невысказанное не может быть и услышанным лишними ушами, без каковых, как он точно знал, не обходится ни один королевский двор Европы.

Глава 22

В своей… э… нет, не прошлой, как-то это звучит уж больно потусторонне. В своей старой жизни я неоднократно читал, как русские, волею судьбы заброшенные в жаркие края, вовсю тоскуют о зиме и снеге, уделяя этому занятию чуть ли не каждую свободную минуту. Но по опыту жизни новой я пришел к выводу, что это, наверное, были какие-то неправильные русские. Потому что иначе пришлось бы признать неправильным себя, чего мне почему-то не хотелось.

В общем, то, что последние четыре года я не видел ни снега, ни минусовых температур на улице, меня не напрягало нисколько. Правда, лед я держал в руках, и неоднократно, сам получая его в наших холодильных установках. Кроме всего прочего и для показа курсантам школы имени Штирлица, а то видео все-таки давало не очень полное представление об этом состоянии воды.

Так вот, утром второго декабря, выйдя на палубу «Чайки», я увидел, что она покрыта снегом, и никакого восторга это у меня не вызвало. Отвратные погоды стоят в Англии, с Австралией не сравнить, подумал я, до конца застегивая молнию куртки. А вот мориори были в восторге.

На острове Чатем снег вообще-то иногда выпадал. Но редко – далеко не каждый год и даже не каждое десятилетие. И там имелось поверье, что человеку, хоть раз в жизни прошедшемуся босиком по снегу, от высших сил полагаются какие-то бонусы.