Библия в СМСках - Ая эН

Вера Игнатьевна стала шипеть гадости, а потом орать. Люба в голос разрыдалась.

– Тише вы, малышей побудите! – цыкнула на них высунувшаяся меж перегородок тетка. – Стыдились бы! В святое место приехали, а хуже детей неразумных!

Тетка скрылась. Вигнатя вновь перешла с крика на шипение. Любуня пыталась объясниться, но без толку.

– Вер Игнатьна, я надеюсь, что ваш сын может сказать, что…

– Надеешься?! Будь ты проклята со своей надеждой, воровка! – прошептала пересохшими губами Вигнатя, сунула в карман мобильник (собственно, она за ним только и возвращалась), схватилась опять за сердце и ушла то ли к мощам, то ли на службу. А Люба, всхлипывая и держась за живот и за стены, отправилась еще раз по нужде.

Ночь Любе облегчения не принесла. Живот прошел, но душа болела, и уснуть не было никакой возможности. Вера Игнатьевна, приняв любимые таблетки, задавала праведного храпака. Через подушку, за безмолвной Надеждой, ее было не видно, но отлично слышно. Справа от Любуни мягко и почти блаженно улыбалась во сне Тоня. За перегородкой возились выспавшиеся днем дети. В окно светил фонарь, затмевая далекую Луну. «Господи, – подумала Люба, – Господи, неужели Ты есть? Ведь есть же Ты, а?»

В первом часу, устав сдерживать слезы и вертеться на жестком, Люба выползла пройтись. Вечером крапал осенний дождь, но сейчас он кончился. С листьев иногда ветер срывал холодные капли, а порой и листья срывались вместе с каплями. Осень.

Люба вышла за ворота и побрела по единственной дороге, которую знала – к Храму. Никакой особой цели у нее не было, «в церкву» она не собиралась. Скамейки на ее пути попадались, но они были мокрые, да и сидеть не хотелось. Никогда в жизни ее никто не проклинал, и вот, дожили… Странно и, главное, ни за что, рушилась жизнь. Куда теперь ехать, куда податься? Хоть в реку с обрыва, так ведь грех… Куда?

Старшая дочь, Мария, в Смоленске, муж попивает, дети с ними, двое, в двух комнатах, да и что матери к Маше, с которой весь контакт – пять звонков год? Помоги, Господе, рабе твоей Марии нести свой крест и радоваться тому, что дети здоровы-живы, и мужик в доме какой-никакой, и с работы не гонят…

Средний, Тимоша-Тимофей, солнышко многострадальное, то с ним одно приключалось, то другое… На юге он прижился, в Украине, в селе, на здоровой пище, и слава Николаю-заступнику, что цел, что жив, что жена опять же, и дети, пусть не все свои, жёнины, пусть не всё в лад, ну так что, не может же всё быть в лад? Помоги, Господи, рабу твоему Тимофею, пошли здоровья его организму, подкошенному многими хворями, дай много покойных лет моему солнышку… И детям его, и своему, и принятым, здоровья и радости пошли…

Младшая доча, Наденька-Надёха, и совсем далеко от Москвы, у нее Любуня ни разу и не была даже. Благослови, Богородица, дочь мою Надежду, красавицу и умницу, дай ей…

– Тетенька, вы тут Сатану, случайно, не видели?

– Что, мальчик? – встрепенулась, отвлеклась от просьб Любуня.

– Кот мой, Сатаной зовут, пропал, – мальчику было лет десять, от силы одиннадцать; куда только родители смотрят, ночь ведь.

– Что ж ты его так обозвал? – удивилась Люба. – Нет, не видела.

– Это не я, это паломники. Я его Сократиком назвал, но прижилось – Сатана.

Мальчик пошел рядом.

– Иди-ка ты домой, парень, – сказала Люба. – Кот нагуляется и вернется, а родители твои уж в милицию небось звонят, и по больницам.

– Не звонят, – возразил мальчик. – Папа по соседним улицам ищет, мама дома с сестренкой…

– Вместе с папой и ходил бы, – Люба остановилась, заправила под платок выбившуюся прядку. – Безопаснее.

– Тут у нас место спокойное, – опять возразил мальчик, – тут божьи люди только, маньяков не бывает… Тут только Сатане опасно ходить.

– Почему?

– Прибить могут!

– За что ж божьим людям кота прибивать? – Люба опять остановилась, поправила прядку с другой стороны. – Не взаправду же он Сатана, прости Господи!

Люба на всякий случай перекрестилась.

– Так он же черный!

– Ааа…

– Потому его Сатаной и обозвали.

– Ясно.

Мальчик шел рядом. «Будь ты проклята со свой надеждой», – вертелось в голове у Любуни…

– Его уже пробовали прибить, было дело. Мы ему ошейник потом купили и на шлейке водить стали. Он сначала смирный дома сидел, помнил урок. А по весне загулял.

– Ну так и сейчас, наверно, гуляет, – сказала Люба. – Котам что весна, что осень… Гуляет.

– Не, – покачал головой мальчик. – Сейчас не. Я точно знаю. Искать его надо.

Люба хотела сказать, что, беседуя и прогуливаясь по тропинке, кота не найдешь, но тут мальчику позвонил папа.

– Яне, а ты?…Чо?…А где?…Ладно, ладно!

Дождь шел. Или не шел. Какая разница? Дождь висел в воздухе.

– Нашли кота? Что отец сказал?

– Не, завтра с утра будем искать. Сказал, стой, где стоишь, приду сейчас.

Они стали стоять вместе. «На Тимошку моего похож…» – думала Люба,

глядя на мальчика.

– Папа сказал, коты иногда подолгу загуливают, – вздохнул мальчик.

– Правильно сказал, – кивнула Люба.

Наконец вдали появился отец, покричал сына. Мальчик шепнул Любуне «Пока!» и убежал. «За пока бьют бока!» – вспомнилась Любуне присказка, которую любила повторять старшая, Мария. Дай ей, Господи, достатка хоть какого, ну дай, что Тебе стоит? Ведь есть же Ты, ведь можешь?

Любуня опять стала думать о сегодняшней нелепой ссоре с Вигнатей. Может, дети-американцы позвонят еще раз, растолкуют, объяснят, как все было, и Вигнатя поймет, и они помирятся. Куда ей ехать, к кому? Трое взрослых детей, а ехать не к кому…

Люба рассеянно брела к храму. Дождь был, как Бог: то ли был, то ли нет; то ли везде вокруг, то ли кажется.

Надя, младшая, живет в Нетании, в Израиле, и все у нее вроде хорошо, но все не по-нашему, не так все. И чего уехала? И там не своя, своей не станет, и тут все оборвала… Дай, Господи, мой маленькой, Надёхе моей…

– Ой, Господи Боже!

На дороге, на мокром асфальте, лежал черный кот. Люба трижды перекрестилась. Потом сняла с головы платок и завернула в него мокрое безжизненное тело.

Дождить совсем перестало.

В спортивный зал сырая от вновь припустившего дождя Любуня вернулась в пятом часу утра. Вигнатя демонстративно не спала. Дарья тоже оторвала голову от подушки:

– Ты где была?

– Сатану хоронила, спи! – честно ответила Любуня.

Вигнатя выразительно фыркнула.

…………………………………………………………………………………

ZOOPICTURE

Мир животных Породы кошек Клички кошек Фото собак

Породы собак Хомяки Попугаи Игры

Памятники кошкам

Котик из Барселоны

г. Казань. Памятник Казанской кошке

г. Тюмень. Угол ул. Республики и ул. Первомайской

Сидящий на гранитном валуне бронзовый кот Тотти (по-шведски правильнее Тутти) – полосатый любимец Эдит Ирене Сёдергран (финская поэтесса), которого застрелил Галкин, ее сосед по усадьбе. По другой версии Тотти умер на могиле Эдит от тоски. Эта скульптура выполнена финским скульптором Ниной Терно и установлена в поселке Рощино.

…………………………………………………………………………………

…………………………………………………………………………………

Памятник подопытной кошке. Скульптор А. Г. Дёма, архитекторы С. Л. Михайлов, Н. Н. Соколов. Установлен во дворе главного здания Петербургского государственного университета. Адрес: Университетская наб., 9

…………………………………………………………………………………

Из серии «Памятники Киева». Барельеф кота Бегемота на фасаде одного из домов на Андреевком спуске.

…………………………………………………………………………………

Глава 23. Навигатор

– Сыны Иудины жили к северу от Мертвого моря, там описано подробно.

– с картой?))

– почти!))

– да ладно!

– сейчас я тебе кусок из инета кину

– ???

– на юге идет он к возвышенности Акраввимской, проходит Цин и, восходя с южной стороны к Кадес-Варне, проходит Хецрон и, восходя до Аддара, [идет по западной стороне Кадеса,] поворачивает к Каркае, потом проходит Ацмон, идет к потоку Египетскому, так что конец сего предела есть море.

– ты думаешь, я это прочла и запомнила?!?!?!

«Картография земли обетованной»

Книга Иисуса Навина. Глава 15

Салим заряжался минут сорок. За это время Ева успела спокойно поужинать с няней, подкормить «зайца желаний» в контакте (такая прикольная шняга, анриал, просто вынос мозга!), отправить десяток коктейлей в ответ, отметиться на стене у Кирпича («Кирпичная стена» – самая кирпичная стена в их классе!) и почистить перед сном зубы.

– А под душ? – напомнила Инна, заметив, что «малышка» успела переодеться в пижамку.

– Инусик, чмоки, спать вырубаюсь, чессло, сил нет ващще, – скорчила рожицу Евгения и сладко зевнула.

– Ох, распустила я тебя, – покачала головой Инна. – Ночи в Инете, чему тут удивляться. Конечно, уж на душ сил нет.