Россия белая, Россия красная. 1903-1927 - Алексей Мишагин-Скрыдлов

Тем временем Петроград внешне успокаивался. Беспорядки становились реже. Временное правительство более, чем когда бы то ни было, гордилось тем, что для торжества революции было пролито совсем мало крови. Но за внешним спокойствием бурлили страсти. Слишком долгая война, трудности привыкания к новому режиму, к свободе, а главное, речи Ленина и Троцкого – все это и будоражило и одновременно размягчало как народ, так и армию, делая их легко внушаемыми. Декрет исполнительного комитета Совета солдатских и матросских депутатов отменил отдание чести офицерам и все прочие знаки уважения. Это сразу же резко изменило облик города. В поезде я видел солдата, сидевшего, хотя возле него стоял пожилой генерал, который так и простоял всю дорогу.

Театры Петрограда вновь стали заполняться публикой. Главным отличием от прошлых лет, сразу бросавшимся в глаза, было то, что бывшие императорские ложи теперь заполняли солдаты и матросы, украшенные красными лентами. Во время спектаклей, среди бархата и позолоты, они лузгали семечки, сплевывая шелуху прямо на пол.

Глава 13

РЕВОЛЮЦИЯ В КУРОРТНЫХ ГОРОДАХ

К сожалению, в это время у меня были серьезные проблемы с кровообращением, из-за которых врачи отправили меня на Кавказ.

Поезда ходили пока нормально. Мне потребовалось всего два дня, чтобы добраться до этой провинции, в которой еще не чувствовалось революции. Я сошел в Кисловодске. Этот город, как и три соседних с ним – Железноводск, Пятигорск и Ессентуки, – расположен на большой равнине, окруженной горами, представляющими собой первые склоны Кавказа. Крестьянство этого района осталось верным царскому режиму, а впоследствии долго отказывалось принять коммунизм. Из четырех городов самым блестящим и богатым был Кисловодск, излюбленное место отдыха аристократии и великих князей.

Этот район был так далек от революции, ограничивавшейся только Петроградом, что в нем продолжалась прежняя роскошная и суетная жизнь. Гостиницы были полны, все занимались мирными делами: стакан воды утром в киоске в парке; ужин в модном ресторане, прогулка в экипаже, званый ужин, концерт в казино, где выступали Смирнов и Шаляпин. Процветали любовные интриги, соперничество, даже дуэли. Попав из опасностей, огня и крови столицы, составлявших там реалии дня, в этот светский рай, поначалу можно было даже возмутиться. Но чем дальше в прошлое уходили воспоминания о драмах, тем сильнее действовала на любого новичка эта сохранившаяся от прошлого атмосфера. Шли недели и месяцы.

После сепаратного Брест-Литовского мира Кисловодск наполнился возвращавшимися с фронта офицерами. Приносимая ими информация не могла нас успокоить. России обещали Учредительное собрание. Мы вложили в эту утопию все наши надежды, хотя могли сомневаться в результате: протяженность территории, различие проживающих на ней народов, безграмотность большей части населения делали эту идею практически неосуществимой или заранее фальсифицировали саму ее суть. Ослепленные нашей оторванностью от центра, следствием чего стало незнание происходящих там событий, мы возобновили прежнее беззаботное существование, предаваясь всевозможным иллюзиям и не веря в близкую беду.

А беда была действительно близка. Последовавшие в ближайшем будущем события нас вполне просветили. Конечно, испытания, подстерегавшие обитателей курортных городов, могли показаться пустяками в сравнении с той трагедией, которая накрыла вскоре всю Россию. И все же я скажу о них несколько слов. Возможно, то, что происходило в Кисловодске, в трех соседних с ним курортных городах, да еще в Крыму, в Ялте, происходило только там, поскольку это были единственные районы, где большевистские силы получили энергичный вооруженный отпор еще до того, как сформировались белые армии. Помимо того что местные жители-горцы сохраняли верность царю, в курортных городах за несколько месяцев собрались многие великие князья, бывшие офицеры императорской гвардии, бывшие министры, сенаторы, крупные промышленники, наконец, многочисленные представители аристократии. Любопытным кажется, что представители общества, которому грозило уничтожение, избрали местом сопротивления места, где прежде любили отдыхать. Мне представляется уместным упомянуть, что в дальнейшем, в истории большевизма, Кисловодск именовался «гнездом контрреволюции».

Большевизм растекался по России. Наконец его волны добрались и до нас. Однажды мы увидели на улицах Кисловодска солдат с красными лентами, которые, подходя к офицерам, срывали с них погоны. Все же беспорядки не превратились во всеобщие, и офицеры смогли остаться в городе.

Наша жизнь изменилась. И осознание нависшей опасности было не единственной тому причиной: быстро росли цены на продукты, кисловодские банки, не получавшие из своих столичных контор средств, не выдавали деньги вкладчикам. В Кисловодске ко мне присоединилась матушка; она поселилась в гостинице «Россия», в центре города, тогда как я проживал в гостинице «Скала», находящейся немного в стороне, на горе. Как и многие наши знакомые, она была вынуждена продавать свои драгоценности тем, у кого пока оставались наличные деньги.

Мы очень беспокоились о судьбе отца, о котором ничего не знали, так как письма не доходили. Газет мы тоже не получали.

28 марта 1918 года я проснулся в пять часов утра от продолжительной стрельбы. Подбегаю к окну; еще не рассвело, и мне ничего не видно. Но с рассветом, благодаря тому что моя гостиница стоит на возвышении, я понимаю: горцы, занявшие позиции на поросших деревьями склонах, открыли огонь по скопившимся в городе большевикам. Постояльцы гостиницы, по возможности держась подальше от окон, отхлынули в центр здания, к лестницам, где ждут завершения перестрелки. Телефон не работает; мы не знаем, что происходит в городе; мне неизвестно, что с матушкой. Мы ждем.

К половине одиннадцатого заключается перемирие. Несколько горцев, ночных сторожей гостиницы, выходят в город за новостями. Они приносят известие, что две стороны – большевики и горцы – заключили перемирие до половины второго дня, чтобы отдохнуть и подтянуть новые силы. Наше изумление от новости вынуждено исчезнуть перед очевидностью: стрельба прекратилась. Выждав несколько минут, я все-таки решаюсь выйти в город. Бегу по усыпанной стреляными гильзами дорожке, называемой Виноградной аллеей. Через пару минут останавливаюсь: на дорожке лежит труп офицера, мозги размазаны по земле, из простреленного черепа вытекает ручеек крови, бегущий вниз по склону; молодого офицера освещает весеннее солнце, вокруг него зеленеет трава, цветут цветы…