Заговор - Сергей Сергеев

В то же время поговаривали, что Кей Би был одним из немногих финансовых воротил, которые, оставаясь в тени, определяют стратегию и реальную политику Белого дома. Эта констатация как раз сомнений ни у кого не вызывала.

Главная ценность пачки документов заключалась не в схеме – нарисовать можно все, что угодно, а в прилагавшихся документах. Относиться к ним можно было с различной степенью доверия, но, вне всякого сомнения, они содержали важный фактический материал, требующий осмысления и проверки.

«Материалы стоит направить в Центр через связника. Займет больше времени, но эти документы должны быть представлены „живьем“. Для экспертов это очень важно. А вот как быть с Мак-Грегором? Предупредить его о том, кто из сотрудников американского посольства работает на „Аль-Кайеду“, или лучше не рисковать? А вдруг это ошибка? Вряд ли».

Погибший агент Питера не оставил бы эти сведения в качестве «послания с того света», если бы не доверял им. И посоветоваться не с кем!

Если запросить Центр, ответ будет однозначно отрицательным: не рисковать и ничего Мак-Грегору не сообщать. А кто, собственно, рискует? Агент, передавший эти сведения, убит. Его не достанешь, все риски в прошлом. Его семья к секретной деятельности никакого отношения не имеет.

«Для меня, правда, ситуация сложнее, – размышлял Питер. – Если информация попадет в руки террористов, они захотят узнать, кто раскрыл их агентов. Прихватят меня и будут выбивать показания. Не хотелось бы! Но почему это должно попасть к террористам? Мак-Грегор в связях с ними не замешан. Риск все-таки есть. Всего не предусмотришь. Но искушение большое. В игре с Мак-Грегором это сильный козырь. Даже если он уже знает имена „кротов“, передача ему такой ценной информации потребует ответного шага. И он пойдет навстречу, обязательно пойдет!»

– Ну что же, рискнем, – сказал сам себе Питер и оглянулся.

На всякий случай.

– Ты сегодня просто ненасытный. Что случилось, милый? – Валерия задыхалась от бесконечной, нежной и яростной ласки Питера. – Это невозможно! Меня просто укачало. Как на корабле во время шторма. Голова кружится.

– Ты моя любимая мореплавательница! – согласился Питер.

– Опять! Я больше не могу, – застонала Валерия и прижалась всем своим дрожащим телом к Питеру, что убедительно свидетельствовало об обратном.

Потом они долго лежали, опустошенные, вслушиваясь в себя и друг в друга. Всматривались в пустоту. Болтали обо всем на свете.

– Какое наслаждение! – шептала Валерия. – Как, ты опять хочешь? Нет, хватит на сегодня. Я завтра не встану.

– И замечательно. Проведем весь день в постели.

– Тогда лучше встать.

– Ты шутишь? Я обижусь.

– Не обижайся, милый. У меня очень плохой характер. Никому не посоветовала бы жить со мной. Кроме тебя.

– Я не похож на других? – проявил догадливость Питер.

– Ты похож на меня, вернее, мы похожи друг на друга.

– Красивые, да? – с надеждой переспросил Питер.

Валерия рассмеялась:

– Ты все время шутишь. Иногда даже не пойму, когда ты говоришь всерьез. Я имела в виду совсем другое. Как говорит одна из моих подружек, самый большой грех – успешность.

– В список смертных грехов это не входит, хотя прелюбодеяние там осталось.

– Прекрати, я серьезно. Ты неизбежно успешен – во всем.

– Черт, как обидно! Всегда стремился быть незаметным, и ничего не выходит.

– Последний раз предупреждаю, дай мне сказать, – проявила завидное упорство Валерия. – Успешность порождает зависть. Просто удивительно, насколько ситуации повторяются. Даже подруги, которые знают меня всю жизнь, и те позволяли себе говорить мне гадости, с тех пор как я стала приличным фотожурналистом. Никак этого не ожидала. Вот если у тебя астма или экзема на лбу, тебя все жалеют и любят. А если успех – то отношение меняется. Радикально. Друзья становятся врагами.

– Завидуют?

– Вот именно. Поэтому основное деление между людьми проходит на сильных и слабых.

– Неожиданный вывод. Ты вроде говорила о нашей любви.

– Именно об этом. Сильные не завидуют, они восхищаются или ненавидят. Ну, в крайнем случае не обращают внимания. А слабые, даже если они хорошо к тебе относятся, начинают завидовать и делать гадости, как только ты становишься успешным. Слабым нельзя доверять. Ты сильный и любишь меня потому, что я тебе нравлюсь. И я – также. Никакой успех или неудачи не изменят этого отношения. Все зависит от нас самих. Правда, милый?

– С этим я, пожалуй, соглашусь. А почему ты сказала, что не пожелала бы другим мужчинам быть с тобой?

– Они недостаточно сильные. Мог бы и сам догадаться.

– Ах вот в чем дело. Отлично! Выходит, что я вообще чемпион, лидер в своей категории.

– Да, милый, ты лучший.

– А я дам тебе другую версию. Мы нравимся друг другу потому, что оба – болтуны. Любим поговорить и быстро высказываемся, когда что-то нас беспокоит.

– Я бы изобразила это иначе. Нужно иметь силы, чтобы взбунтоваться. Терпеть-терпеть, а потом сказать «хватит», высказать все, что накипело, и жестко добиваться своего. У нас это проявляется. Я замечала! Ты молчишь, а потом можешь так высказаться, что мало не покажется.

– Удивительно. О тебе я такого сказать не могу. Ты любишь покапризничать, но никогда не скандалишь.

– Потому что ты меня останавливаешь своим львиным рыком, а люди, которые все время молчат и не взрываются, – это совершенно другой типаж. С такими мужчинами, даже самыми хорошими и добрыми, я бы не смогла жить вместе.

– Ты мне столько наговорила, дорогая моя мореплавательница, что не знаю, поведать ли о моих планах, – туманно заметил Питер.

– Конечно, скажи!

– Нет, наверное, не буду говорить. Они тебя разочаруют.

– Скажи, а то обижусь.

– Это гнусный шантаж!

– Скажи, – потребовала Валерия.

Она повернулась к Питеру и, откинувшись назад, обхватила его своими сильными и стройными ногами.

Этот аргумент оказался решающим.

– Только сначала скажи, – предупредила Валерия.

– Я решил бросить беспокойное ремесло журналиста и наняться к тебе ассистентом – буду носить за тобой штатив для фотоаппарата, – признался Питер.

– Я редко пользуюсь штативом, – скривилась в шутку Валерия. – Я найду другое применение твоим достоинствам. – Она красноречиво посмотрела на утомившегося, но проявляющего признаки беспокойства виновника корабельной качки.

– Нет, он здесь ни при чем. Я реально хочу все бросить и только помогать тебе. Если штатив не нужен, могу выставки устраивать.

– Ты очень скоро заскучаешь, – возразила Валерия.

– Почему ты так думаешь?

– Ты же не совсем журналист, – спокойно сказала Валерия.

«Что за день такой! Неужели и она меня раскрыла? – подумал Питер. – Действительно пора завязывать. Пора!»

Глава 14

«План Кевина»

Октябрь 2007 года,

Объединенные Арабские Эмираты,

Дубай

Кевин Батлер не любил поездки в Дубай. Слишком жарко.

Не вызывало особого восторга и яркое солнце, которое круглый год беспощадно накаляло все вокруг. Знакомый американский посол, проведший много лет в арабских странах, жаловался Кевину, что триста пятьдесят солнечных дней в году – страшное наказание для жителей западных мегаполисов, привыкших к прохладе, смене сезонов, туманам и дождям.

– Ты посмотри на жителей нашей Калифорнии, – горячился посол. – У них мозги расплавились. Солнце – это наказание. Совершенно другой темп жизни, чем на восточном побережье.

– Ну, в Вашингтоне тоже жарко, – возражал Кевин Батлер, или, как его звали на Уолл-стрит, мистер Кей Би.

– Поверь мне, Кевин, даже вашингтонская жара не сравнится с этим гребаным Востоком. У меня жена боится показаться на улице. От яркого солнца у нее больная щитовидка и «крыша» едет.

– Тебе грех жаловаться. Ты и в Госдепе, и здесь не вылезаешь из-за письменного стола, а загораешь от настольной лампы.

– Это верно, – безропотно соглашался посол. – Но не всем так повезло с характером. Для меня самый большой экстрим – добраться до верхней полки книжного шкафа.

«И это говорит человек, который большую часть жизни провел в ближневосточной мясорубке. Все относительно», – улыбался Кей Би. Он обожал парадоксы.

Кевин действительно не терпел яркого солнечного света и всегда отличался бледным цветом кожи. При виде арабских улиц, даже из окна бронированного лимузина, ему хотелось побрызгать вокруг себя дезинфицирующим раствором.

Кей Би вообще относился к категории весьма консервативных людей, с опаской воспринимающих малейшее отклонение от привычных стереотипов. Арабы вызывали у него чувство опасности, назойливые и шумные евреи раздражали, латиносы казались или слишком грубыми, или порочными.

«Я несчастный человек, – жаловался самому себе Кей Би, – со всеми этими особями, которых терпеть не могу, мне приходится вести бизнес». Он даже допускал, что его смелые, на грани безумия идеи были призваны компенсировать постоянное раздражение от общения с чуждыми и неприятными ему представителями разных рас и народов.