Арифмоман - Александр Рудазов

Перед эдилом стояли две кружки — одна пустая, другая наполовину полная. Беря очередную взятку с зодиаком — а эдилу сегодня везло! — он шумно отхлебывал, оставляя на лице пенные усы. Эйхгорн, который всегда любил коммерческие игры, пил только воду и жевал ножку брабулякра.

Почтмейстер был не в духе, бросал карты невпопад и проигрывал. Он то и дело жаловался на свою головную боль — судебный процесс с цехом горожан. В королевстве Парибул в обязанности почты входила не только и не столько доставка корреспонденции, сколько вывоз из домов мусора. Контора эта была частной, оплачивалась горожанами, по обновляемому ежегодно договору.

Но в этом году горожане потребовали пересмотра условий. Мол, мусорные тележки плохо закрыты, с них высыпаются отбросы, улицы все в грязи. Кому понравится? Так что пусть почта либо начнет не только вывозить, но и убирать мусор с улиц, либо снизит расценки.

Эдилу ситуация тоже не нравилась. За чистоту в городе отвечал он. Правда, его обязанности заключались только в штрафовании грязных улиц — и уж он штрафовал.

— Вам легко говорить, — шмыгнул носом почтмейстер. — А у меня в этом году один парень уехал, другой вообще помер. А еще двое уже такие старые, что себя-то еле волокут, а вы про тележки. С кем работать? Где людей взять? Жалованье и так крохотное, а они еще и снизить хотят. Да тогда вообще все разбегутся!

— Ничего не знаю, но проблему реши, — потребовал эдил. — Вон, мэтра попроси помочь.

— А чем я могу тут помочь? — не понял Эйхгорн.

— Ты ж волшебник, — пожал плечами эдил. — Наколдуй что-нибудь.

Эйхгорн посмотрел снулым взглядом. Похоже, тыжволшебники в этом мире страдают так же, как на Земле — тыжпрограммисты, тыжврачи и тыжюристы. Даже сильнее, пожалуй. В конце концов, тыжпрограммистов дергают только по компьютерным вопросам, тыжврачей — только медицинским, тыжюристов — юридическим. А тыжволшебников… наверное, вообще по любым.

Это же магия! Магия может все!

— Поставьте мусорные баки, — равнодушно предложил Эйхгорн. — И пусть каждый сам таскает до них свой мусор. У вас из окон-то помои не выливают?

— При прежнем эдиле выливали. Но я за это штрафую.

— А что за баки? — заинтересовался почтмейстер. — Это как?

Эйхгорн описал. Слегка увлекшись, даже предложил систему сортировки мусора. Мол, пищевые отходы в один бак, бумагу в другой, стекло в третий, пластик… пластика здесь нет, так что для него необязательно.

Хотя можно на всякий случай.

Понимания его предложение не встретило. Выкидывать в мусор стекло и бумагу… вы не зажрались ли, мэтр? Может, сразу уж посуду начнем выкидывать? Одежду? Мебель?

Но сама система с баками почтмейстеру понравилась. В самом деле — поставить на каждой улице по тележке, и пусть горожане сами туда все сносят. А мусорщики по мере наполнения будут вывозить их в лес.

Да, мусор тут просто сваливали в ближайшем овраге. Благо производил его средневековый городок не слишком много — в основном кости, огрызки, тряпки, шелуха и содержимое ночных горшков. Ну и строительные отходы — старый известняк, гнилая солома, битые кирпичи.

Эйхгорн наметил себе наведаться к этому оврагу. Там вполне может оказаться неплохая селитряница.

— Ты уж шепни там королю, Муа, — попросил почтмейстер. — Пусть указ подпишет.

— Да-да, сегодня же, — рассеянно ответил эдил, глядя в свои карты. — А пока ходи.

— Дальше можно не играть, — бросил свои Эйхгорн. — Ты берешь крайний зодиак.

— Крайний?.. — не понял эдил.

— Последний.

— Э-эй!.. — возмутился видам. — Ну мэтр, ну мы же договаривались без колдовства!

Эйхгорн посмотрел на него снулым взглядом. Видаму сегодня тоже сказочно везло, но играл он из рук вон скверно. Кажется, ему даже не приходило в голову считать взятки и запоминать выбывшие карты.

— Да, дело очевидное, — хмыкнул эдил, открывая свои карты и демонстрируя Шута в окружении трех дворян. — У кого там Краб, подавайте его сюда!

Старшина ремесленного квартала с кислым лицом швырнул карту Краба в центр стола. Действительно, дворян ни у кого кроме эдила не осталось. С какой бы карты ни зашел почтмейстер, эдил брал взятку джокером, после чего забирал остальное дворянами. Второй джокер вышел еще в начале кона.

Стали подсчитывать итог. Эдил победил, собрав все четырнадцать карт зодиака. Видам успел набрать тринадцать, старшина ремесленного квартала — девять, Эйхгорн — семь, а почтмейстер — только одну. Играли по маленькой, ту за карту, так что видам выплатил эдилу один ту, старшина ремесленного квартала — пять, Эйхгорн — семь, а почтмейстер — аж тринадцать.

— Я тебе еще с прошлого раза должен был, Муа… — промямлил он, протягивая сердик. — И ты уж не забудь, шепни там королю…

— Непременно, — спрятал монету эдил.

Обратно во дворец эдил с Эйхгорном шли вместе. Эдил — на работу, Эйхгорн — домой. Он уже начал привыкать, что живет в полуразвалившейся башне, в которую дует со всех концов света.

— Мэтр, ты не очень спешишь? — спросил эдил.

Эйхгорн пожал плечами. Спешить ему было особо некуда.

— Мне тут надо зайти в одно место… в два места, рассудить кое-кого. Ты в поэзии разбираешься?

— В поэзии?.. — переспросил Эйхгорн. — Неожиданный вопрос.

— Значит, не разбираешься, — сделал вывод эдил. — Плохо. Ведь и я не разбираюсь. А нужен кто-то, кто разбирается.

— Зачем?

— А вот сам глянь.

За разговором они прошли до конца узкого переулка и оказались в тупике, у самой крепостной стены. Здесь, на двух смотрящих друг на друга домах висели две вывески: «Старший дом поэзии» и «Большой дом поэзии».

— Не слышал еще о них? — хмыкнул эдил. — Наша, так сказать, парибульская достопримечательность. Очаги культуры, развлечение скучающих дворянчиков.

— Целых два? — удивился Эйхгорн. — Зачем целых два-то?

— Вот и его величество в конце концов решил, что целых два дома поэзии — это слишком много для такого маленького королевства. Лично я считаю, что даже один — это слишком много, но храк уж с ним, пусть один остается. Только надо решить, какой.

Эйхгорн медленно переводил взгляд с дома на дом. Он пока не видел критериев, способных повлиять на выбор. Здания одинаковые, типовые. Дома поэзии явно занимают в них лишь небольшую часть — дверей на улицу выходит несколько, вывески висят только над двумя. Левая вывеска побольше, но висит кривовато. Правая идеально ровная, но меньше размером.

— А чем они вообще тут занимаются? — спросил Эйхгорн.

— Стихи сочиняют, наверное, — ответил эдил.

— А это нельзя делать просто у себя дома? Непременно нужно специальное учреждение?

— Их спроси.

Не потрудившись постучать, эдил толкнул левую дверь и вошел в Старший дом поэзии. Эйхгорн, которому стало любопытно, последовал за ним.

Внутри оказалось небогато. Одна-единственная побеленная комната, окон нет, свет идет только от жаркого камина. В Парибуле камины редко топят в полную силу — при здешнем климате утеплять помещения не требуется. Огонь используют только для освещения и готовки.

Но здесь камин полыхал так, что пот лился по лицу. Эйхгорн стянул колпак с лысины и протер очки — в этой сауне те сразу запотели. Близоруко моргая, он совсем перестал видеть эдила и хозяев дома.

Потом очки вернулись на место, и Эйхгорн таки их рассмотрел. В комнате сидели два человека — маленький, толстенький, лысоватый человечек и очень высокая худая женщина. Во рту она держала нечто вроде сигареты с мундштуком… во всяком случае, эта штука дымилась.

Правда пахло от нее совсем не табаком, а чем-то вроде благовоний.

— Миир ваам, эдиил, — странно растягивая слова, произнесла женщина. — Выы наконеец-то решиились изгнаать нааших сосеедей, ээтих презреенных плебеев, смееющих именоваать себяя поээтами?..

— Я пока еще не решил, кого буду изгонять, — сумрачно ответил эдил. — И мы вообще не собираемся никого изгонять. Его величество еще раз просит вас разрешить ваши разногласия миром и объединиться в одно учреждение. Ну право, мессиры, это же смешно! В нашем королевстве всего два поэта — и они смертельно друг с другом враждуют!

— Вот иименно, всего дваа! — растянула губы в улыбке женщина. — Я раада, что выы наконеец-то это признаали!

— Я не имею в виду вас, медам Лувауссон. Только вашего супруга и Демено Трудачи.

— Каак вы смеете, эдил?! — вскинулась женщина. — Я тооже поэтеесса!

— Какие стихи вы написали? — сжал губы в ниточку эдил. — Прочтите мне их.

— Не обязаательно писаать стихии, чтобы быыть поээтом! — выпучила глаза женщина. — Я поэтеесса в душее! Я стимулиирую твоорческий дуух моегоо муужа! Ваам не поняять!

Толстенький поэт за все это время не проронил ни слова, виновато таращась в пол. Эйхгорн тоже стоял со снулым взглядом, перечисляя в уме элементы таблицы Менделеева. А вот эдил еще минут десять препирался с женой поэта, причем тона с обеих сторон только повышались.