И тогда случится чудо - Мира Моисеева

– Дочь с мужем приехали в гости, мы их ждали с ужином. И вот между закусками и горячим блюдом, за обычной болтовнёй «ни о чём» моя дочь, как бы между делом, упомянула, что они подумывают о том, чтобы «завести ребёнка».

– Мы тут проводим опрос общественного мнения, – сказала она в шутку.

– Это изменит твою жизнь, – сказала я, стараясь ничем не выдать свои эмоции.

– Я знаю, – отозвалась она, – И в выходные не поспишь, и в отпуск толком не съездишь.

Но это было совсем не то, что я имела в виду. Я смотрела на свою дочь, пытаясь найти такую формулировку, чтобы она поняла то, чему её не научат ни на одних дородовых курсах.

Я смотрела на её ухоженные ноготки и стильный костюм и думала о том, что как бы изысканна она ни была, материнство опустит её на примитивный уровень медведицы, защищающей своего медвежонка. Что встревоженный крик «Мама!» заставит её всё бросить и бежать на помощь.

Я думала о том, что однажды она отправится на деловую очень важную встречу, но думать она будет не о делах, а о сладком запахе детской головки. И ей понадобится вся её сила воли, чтобы не сбежать домой просто ради того, чтобы убедиться, что с её малышом всё в порядке.

Я хотела, чтобы моя дочь знала, что ерундовые каждодневные проблемы уже никогда не будут ерундой. Что желание пятилетнего мальчика пойти в мужской туалет в «Макдоналдсе» станет огромной проблемой. Что там, среди шума и суеты вопросы независимости и половой принадлежности встанут на одну чашу весов, а страх, что там, в туалете, может оказаться насильник малолетних – на другую.

Я хотела, чтобы она знала, что шрам от кесарева сечения или растяжки будут для неё знаками чести.

Я хотела описать дочери чувство восторга, которое переполняет мать, когда она видит, как её ребёнок осваивает мир, чтобы почувствовала радость настолько животрепещущую, что она может причинить боль…

Удивленный взгляд моей дочери дал понять, что у меня на глаза навернулись слёзы.

– Ты никогда не пожалеешь об этом, – сказала я наконец. Я обняла её и мысленно помолилась за неё, за себя, и за всех женщин, кто посвящает себя этому самому чудесному из призваний.

Подумать только, как, оказывается, легко быть счастливым! Просто не нагружать себя грязью и мусором, любить свои же счастливые моменты, помнить о них и ценить их. Помнить о том, как тебе было хорошо, когда ты была влюблена, как был сладок запах твоего малыша, как замирало твоё сердечко, когда он сделал первый шаг или сказал первое слово. Помнить, как тебя переполняла радость от твоего первого профессионального успеха, помнить, как тебя буквально «распирало» от гордости за успехи мужа или детей! А как дурманяще прекрасен аромат раннего весеннего утра в лесу, когда воздух напоён медовым запахом липких тополиных листочков. Вспомнить также грусть прелой осенней листвы, отзывающаяся в твоём сердце светлой печалью Тютчевских строк:

«Есть в осени первоначальной

Короткая, но дивная пора…»

А «хрусталь» первых заморозков, когда, проснувшись, ты выглянул в окно, и возглас восхищения вырвался из твоей груди, потому что к этой сказочной красоте чертогов Снежной Королевы невозможно привыкнуть! А ещё вспомнить огненно-красный диск солнца, медленно опускающийся в чёрную пучину моря, и оставляющий после себя сверкающий витраж на водной глади…

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,

И лазурь, и полуденный зной…

Срок настанет – Господь сына блудного спросит:

«Был ли счастлив ты в жизни земной?»

И забуду я всё – вспомню только вот эти

Полевые пути меж колосьев и трав —

И от сладостных слёз не успею ответить,

К милосердным коленям припав.

Иван Бунин (1918 г.) [9]

Один человек очень любил путешествовать. И как-то раз он оказался в городе, который ему очень понравился. Человек с удовольствием бродил по улицам, любовался красотами природы и архитектуры, и думал о том, что, пожалуй, в этом городе он хотел бы жить. Но вот однажды он забрёл на кладбище и вдруг он заметил нечто, что его просто потрясло! На всех надгробьях были написаны даты, которые указывали, что похороненные там люди прожили всего два-три года с точностью до прожитых часов! В ужасе человек побежал вон, но по дороге ему встретился старик. В гневе человек набросился на старика и закричал:

– Вы – чудовища! Вы убиваете ваших детей!

Старик показал ему книжечку, висевшую на шнурке у него на шее, и сказал:

– Когда ребёнок у нас достигает зрелости, мы даём ему такую книжечку. И все мгновения, минуты или часы истинного счастья в нашей жизни каждый из нас заносит в эту книгу.

После смерти человека все эти мгновения мы складываем, это и есть НАСТОЯЩИЕ ДНИ НАШЕЙ ЖИЗНИ.

А теперь я позволю себе напомнить вам тот вопрос, который возник у нас с Татьяной в начале разговора.

Мы рассуждали о том, почему ребёнок, получая наказания, никогда не слышал объяснений от взрослых, в чём его вина . Почему никому и никогда не были интересны ни его точка зрения, ни его позиция, ни его мотивировка своего поведения. ПОЧЕМУ? Почему взрослые, большие, сильные, умудрённые опытом люди не считали нужным говорить с маленьким человеком? А может быть не потому, что не ХОТЕЛИ, а потому, что просто НЕ УМЕЛИ. С ними, в их семьях не общались на том уровне, когда человеку хочется быть откровенным, когда ему хочется поделиться своими чувствами, своими мыслями, своими сомнениями. Может быть, они просто боялись этого маленького существа, потому, что в их взрослых недолюбленных душах жил застарелый, многолетний страх, что их не любят. Ну а, как говорится, «не хочешь – заставим, не можешь – научим»! Поэтому, чем больше строгости, тем лучше, а на все эти «телячьи нежности» просто не надо время тратить.

Тридцатилетний мужчина вспоминает, что в двенадцатилетнем возрасте он заболел очень тяжёлой ангиной, и однажды у него не просто болело горло, а ещё было очень тяжело дышать. Мальчик с трудом дошёл до балкона, ему было очень плохо, и казалось, что у него нет даже сил, чтобы открыть балконную дверь. Ребёнок попросил отца помочь ему. А отец, даже не посмотрев в его сторону, небрежно сказал: «сам справишься». И вот эта обида застряла в душе молодого человека почти на двадцать лет! Но разбираться с этой историей мы начали не с возникновения обиды, а с возникновения болезни, вот той самой страшной ангины. Иными словами, я попросила Никиту, а именно так звали моего гостя, вспомнить какие-то события, которые могли происходить до его болезни. Никита оказался человеком, подготовленным к нашей работе, и поэтому рассуждал примерно так:

– Горло – это инструмент общения. Значит, моё общение с кем-то было болезненным. Вероятно, я либо глотал какие-то гадкие, злые, жгучие слова, либо, наоборот, с обидой их выплёскивал, а потом мучился чувством вины.

А может быть, и то, и другое, – хотела добавить я, но не успела, так как услышала возглас:

– Боже мой, я всё вспомнил,

И дальше зазвучал полный горечи рассказ о том, как плохо жили родители, как отец пил и обижал маму, как в мальчике зрела неприязнь к отцу и сочувствие, смешанное с презрением, к матери. Презрение было вызвано тем, что он никак не мог понять маминого долготерпения, её униженности и её, как он выразился, «подхалимажа» к отцу, которого мать (опять же по его собственным словам), всё время задабривала бесконечными подарками. Скандалы в семье были делом обычным, но однажды, вспоминает Никита, разразился скандал, эпицентром которого был он сам. Родители объединились и были единодушны в своём гневе в адрес сына, так как обнаружили, что сын украл деньги. На самом деле, говорит Никита, он много раз присваивал себе что-то из семейного бюджета: то сдачу не додаст, то из копилки отца немного позаимствует. Но, как вы понимаете, «нет ничего тайного, что не стало бы явным», и вот пропажи обнаружились! Судьи сплотились и были страшны в своём негодовании: мама кричала всякие гневные слова, а отец ударил сына, а когда тот упал, ещё пнул его ногой и сказал, «что с этого дня у него нет сына». А сын, между прочим, понимал, что совершил, ну, если не преступление, то уж точно неблаговидный поступок, но слов прощения в душе у него не было. Их не было вовсе не потому, что это был вконец испорченный ребёнок или закоренелый преступник, Их не было потому, что «молотком» в висках стучала мысль «это вы, вы, вы виноваты, что я крал, потому, что я много раз просил, чтобы мне дали немного денег, но вы мне не давали. И не давали не потому, что денег не было, а просто потому, что забывали, потому, что вообще мои нужды вам не интересны! Да вы, похоже, и друг другу-то не интересны, и сплотила вас не любовь, а ненависть!»

Как вы понимаете, сказать вслух всё это мальчик не мог, поэтому весь этот монолог он «проглотил», в результате чего и заболел ангиной. А вообще-то ребёнок болеет тогда, когда хочет внимания (прямо-таки «кричит» о своём желании), и очень хочет, чтобы его пожалели.