Макиавелли - Никколо Каппони

Макиавелли изо всех сил старался не ввязываться в межклановые распри, хотя к этому времени его считали верным сторонником Содерини. Притом что Никколо, несомненно, отличался независимостью взглядов, он, подобно всякому здравомыслящему флорентийцу, все же понимал, что политика — это запутанная и небезопасная игра. И хотя Содерини мог опираться на довольно многочисленную группу сторонников, занимавших государственные посты, тем же преимуществом пользовались и его враги. Гонфалоньер все еще мог заручиться чужой поддержкой, чтобы назначать на различные должность своих людей или изыскивать денежные средства, но всякий раз ему приходилось хитрить, льстить и увещевать, что далеко не всегда приносило плоды. В составе Десятки зачастую попадались ярые противники Содерини, и Макиавелли приходилось проявлять осмотрительность и не противиться своим непосредственным руководителям. В действительности Никколо пригодилась бы любая поддержка для продвижения собственного проекта, уже давно задуманного: даровать Флоренции независимость в случае войн, сформировав городское ополчение.

Эта давняя идея замысловатым образом коренилась в склонности Макиавелли рыться в прошлом, событиях, свидетелем которых он стал в Пистойе и при дворе Борджиа, а также горьком осознании им того, что его родной город снова и снова использовали в своих целях монархи, правители помельче и неблагонадежные кондотьеры. Древний Рим, который Никколо едва ли не боготворил, достиг величия благодаря гражданской доблести его жителей, воплощенной, по его мнению, в национальной армии. Именно армия позволяла городу преодолевать кризис за кризисом и заложила фундамент будущей империи. Более того, Чезаре Борджиа, ставший объектом многочисленных нападок, добивался успеха благодаря тому, что доверял своим солдатам, а не профессиональным наемникам со стороны, так, по крайней мере, представлялось Макиавелли. В действительности, как мы уже убедились, Никколо так и не сподобился понять, что основу армии Борджиа составляли как раз профессионалы.

В первой части «Десятилетий», написанной в 1504 году и изданной два года спустя, Макиавелли в стихотворной форме обобщил десять лет итальянской истории, уделив наибольшее внимание горестям, выпавшим на долю Флоренции из-за ее вечного упования на ненадежные армии других государств, равно как и на пришлых наемников. Свое видение проблемы, Никколо поясняет в завершающем поэму обращении к согражданам, где ссылается на древнюю историю, столь высоко ценимую всеми гуманистами и ставшую частью культурной среды Флоренции: «И путь ваш стал бы легче и короче / в храм Марса приоткрой вы дверь». Макиавелли уже высказывал похожую мысль в «Речи об изыскании денег», хоть и не в столь классическом стиле, — он утверждал, что сохранить независимость флорентийцы смогут, лишь полагаясь на самих себя и свое оружие, а не на помощь французов.

Однако Макиавелли признавал, что любое решение этой проблемы должно учитывать особенности Флоренции. Эта же идея прозвучит и в середине сентября 1506 года в его «фантазиях» (ghiribizzi), адресованных Джованбаттисте Содерини, одному из племянников гонфалоньера; там же затронуты и другие темы, впоследствии развитые им в трактате «Государь». Используя, по сути, примеры из Античности и недавнего прошлого, Макиавелли показывал, как правители и их подданные находили выход из затруднительного положения в обстоятельствах, весьма схожих с теми, в которых не раз оказывались флорентийцы. Никколо приводил примеры Ганнибала и Сципиона, в которых первый насаждал свою власть в Италии, прибегнув к деспотизму и жестокости, а второй добился того же в Иберии посредством благочестия и сострадания. Очевидно, за пристрастие к античным источникам Макиавелли уже успели покритиковать, так как он тут же добавляет: «Но поскольку на римлян не принято ссылаться, следует помнить, что Лоренцо де Медичи разоружил народ, чтобы удержать Флоренцию, тогда как мессер Джованни Бентивольо ради сохранения Болоньи народ вооружил».

Упомянув Лоренцо де Медичи, Макиавелли подчеркивал, что ради сохранения суверенитета флорентийцам необходимо обзавестись собственной армией, причем высказывал эту идею как раз тогда, когда в городе шли бурные дебаты на тему флорентийской армии. Неясно точно, когда именно Никколо впервые выступил с планом создания ополчения, но мы знаем, что весной 1504 года он уже обсуждал эту тему с кардиналом Франческо Содерини. В мае того же года прелат написал Макиавелли, что в определенных кругах его предложение встретили с неодобрением: «Прискорбно сие отношение к делу благому и насущному; люди не могут допустить, что некая сила творит на благо не личное, но общественное». Содерини убеждал Никколо не сдаваться, «ибо чему отказали однажды, могут одобрить в иной раз». И обстоятельства подтвердят прогноз кардинала.

В марте 1505 года флорентийское войско под командованием Луки Савелли потерпело тяжелое поражение у стен Пизы, после чего пизанцы вновь захватили значительную часть сельской округи. Следующим ударом стала отставка Джампаоло Бальони, который в апреле объявил, что покидает службу. Отступничество наиболее выдающегося кондотьера нежданно положило конец всем военным походам, а 8 апреля Макиавелли получил указания, предписывавшие ему незамедлительно отбыть в лагерь Бальони для выяснения истинных мотивов ухода кондотьера с должности. Никколо прибыл на место 11 апреля и, «всячески провоцируя» бывшего военачальника, пытался заставить его раскрыться. К досаде Макиавелли, Бальони оказался гораздо изворотливее, чем можно было предположить, и, несмотря на то что кондотьер неоднократно «менялся в лице», он строго придерживался своей версии: флорентийцы, заявил он, приняли на службу нескольких его врагов, а в этом случае он обязан защищать Перуджу; кроме того, он предъявил свой контракт с республикой нескольким законоведам, и все они единогласно подтвердили, что более служить Флоренции он не обязан.

В горячке Макиавелли выпалил, что подобное предательство неминуемо запятнает репутацию Бальони, причем гораздо сильнее, нежели его уход навредит республике: он уподобится «хромой кобыле, на которую никто не желает садиться». Что же до мнения законников, то Никколо фактически посоветовал Бальони засунуть его куда подальше, «потому как о подобных делах судить не докторам права, а правительству». Сопоставив несколько признаний, которые он сумел выудить из Бальони, с тем, что удалось выяснить у его подчиненных в лагере, Макиавелли убедился, что вероломный кондотьер был в сговоре с кем-то из врагов Флоренции. К тому же поблизости объявился небезызвестный Горо Гери, что еще сильнее укрепило подозрения Никколо.