Сводный экипаж - Юрий Павлович Валин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ничего, попривыкнет. С очков воду не пить. Теперь ты, Энди, на ней обязан жениться. Со спасенными всегда так — выловил, под венец веди, традиция, чегутопвж, — торжественно объявил гребец.
Вдова хихикнула.
— Помниться, мы полуобезьяну вместе из сети выковыривали. — ухмыляясь, припомнил Энди.
— От брака вынужден уклониться. По медицинским показаниям, — вздохнул Сан. — Если надо, доктор мне освобождение выпишет.
— Ладно, друзья мои, что над этим островным казусом стоять? — вопросил доктор. — У нас полно дел с уборкой. Массовый набег обезьян, это, знаете ли… Хорошо хотя бы не все из них вздумали в гостях остаться.
Ночь проходила спокойно. Последние острова Лакупского архипелага остались далеко за кормой, «Ноль-Двенадцатый» неспешно, но уверенно продвигался к северу. Палуба судна была относительно чиста, пованивало уже не так, разве что на баке чувствовался устойчивый запах обезьянника — почему-то именно туда пришлись основные попадания нечистотных снарядов. Привести катер в порядок стоило определенного труда и утомленный экипаж рано завалился спать. На барке с обезьяной ночевать никто не рискнул, там хоть и было просторнее, но близость существа неопределенной породы спокойному сну никак не способствовала. Впрочем, обезьяна вела себя тихо: то ли лапа у несчастной болела, то ли дикарка предалась невеселым размышлениям о превратностях своей островной судьбы.
Луна и Темная Сестра сегодня были не ярки, море светилось ровным цветом зыбкого серебра, словно под поверхностью неспешно ходили медлительные косяки сытой муруки. Ветер тянул с норд-веста, Энди держал курс на тройную звезду — сегодня провисит над горизонтом до восхода. Откуда пришло понимания взбалмошного характера здешних непредсказуемых звезд рулевой не знал. Наверное, очень многое про звезды понимали Болота, вот и нашептывали…
— К утру ветер посвежеет, — сказал сидящий на палубе юнга.
— Скорее всего, — согласился Энди. — Но до серьезного волнения не дойдет.
Оба вахтенных посмотрели в сторону суши: на западе горизонт заслоняли тени горного хребта мыса Края Мира — до берега было не более трех миль. В здешних местах высота горных «позвонков» была достаточно велика. Судя по имеющимся смутным описаниям местности, до Кадыка и настоящего материкового берега было не так уж далеко.
— Без карты ходить неприлично, — сказал, видимо, размышлявший о том же самом, Гру.
— Чего нет, того нет. Вернее, есть разрозненные наброски, но что там начеркано, и про здешние ли края, мы не знаем.
— Ну, случайная карта лучше чем никакая. Я бы глянул, вдруг пойму, — намекнул юнга.
— Хорошая мысль.
Вахтенные замолчали, глядя на серебро моря.
Стоять вахту с мальчишкой Энди нравилось. Во-первых, юнга действительно был человеком моря. В отличие от Дока, гребца и вдовы, имевших свои несомненные достоинства, и, гм… особенности, но бывшими людьми глубоко сухопутными (или воздухоплавательными). С юнгой «Ноль-Двенадцатому» откровенно повезло, даже среди опытных моряков такие парни встречаются нечасто. Энди пару раз обсуждал это обстоятельство со шкипером, — вместе поудивлялись. Во-вторых, Гру не был болтуном. Нет, угрюмым молчуном он тоже не был — просто говорил точно к месту. Достоинство, встречающееся еще реже чем «морской дар».
Энди подумал о том, что «Ноль-Двенадцатый» ведет с судьбой строго равную игру. Удачный удар с ограблением в Глоре уравновешивается сокрушительной штормовой серией в море, а внезапное попадание точно в лузу в ливнях уравнивается бессмысленностью постыдного бытия на Свинячьих островах. Изобилие рыбы нивелируется попаданием в сети полудохлых обезьян. Впрочем, утопленница вроде бы не сильно обжористая, запасы катерной провизии не должны непоправимо пострадать.
— Слушай, а как у мартышки с аппетитом? — спросил рулевой.
— Умеренно. Дал ей на ужин черноперку. лепешку и галету. По-моему, ей хватило. Рыбу сразу сожрала, лепешку опасается, а галету повертела, присмотрелась, начала грызть.
— Галета — продукт специфический, — кивнул Энди. — Значит, на давнюю вдову не похожа?
— Ну. Эта не объест.
Вахтенные ухмылялись. После разоблачения летучей тайны, злопамятный гребец долго укорял вдову напрасным переводом продуктов, «для балласта можно и песок глотать, и камешки, кто ж нормальные харчи на технические цели переводит⁈» Вдова в долгу не оставалась и тема обжорства превращалась в осуждение «хвостоотращивания и умозагнивания». Впрочем, дальние родственники уже давно переключились на споры по иным темам.
— Но мартышка — не мартышка, — внезапно сказал Гру, поднося к глазам бинокль и озирая море.
— Гм. А кто? Человеком ее тоже назвать трудно.
— Ну. Уши, повадки, мозолесть. Глаза. Еще хвост на затылке.
Хвост Энди видел. Не такой как у гребца, естественно, да и вообще не хвост. Просто от затылка ПО шее мартышки тянулась щеточка-полоска волос. На вид нестрашная, но однозначную принадлежность к людям отнюдь не подтверждающая. В глазах обезьянки разница, конечно, была еще очевиднее: белки темные, почти неотличимые от зрачков.
— Не человек, не зверь, и не Дарк, — задумчиво пробормотал юнга. — Наверное, боги еще не решили, кого сделали. Так довольно часто случается.
Энди вновь кивнул. Если вспомнить незабвенного Сэлби, да и многих иных формально людей, приходится соглашаться, что стандарт глаз, отсутствие хвоста и дар речи, не всегда вернейший признак гомо сапиенсов. Как-то доктор и гребец обсуждали этот вопрос с научной точки зрения и получалось, что к «гомо», можно прицепить что угодно, наличие «homocaudasll]» столь же вероятно? как и homo егесЩзИ или банальных широкоизвестных homosexus.
— В принципе, когда ты человек, кажется, что это единственно верный вариант, — сказал Энди. — А попав по иную сторону игрового стола, догадываешься, что варианты розыгрыша куда разнообразнее.
— Ну и как с «той» стороны?
— Вроде бы неплохо. Ничего не болит. Днем, конечно, неприятно. Мозг иной раз прямо выжигает.
— Это тоже нормально. Лето — оно такое. Иной раз маменька, ужначто склонна к теплу и работяща, и то в полдень вопить начинает: «да пошла она. эта шмондячья работа! Купаться желаю!»
— Иной раз купание — попросту необходимое занятие, — признал Энди. — Разумна твоя родительница и чужда предрассудкам.
— Ну. Иной раз малость злопамятна и сварлива маменька, а так просто идеал. — подтвердил юнга.
Ночная вахта окончилась без происшествий, может, оттого рулевой и выспался очень быстро. Не открывая глаз, послушал катер: уютно постукивала машина, моросил мелкий дождь, на баке дочищали палубу и перепирались на воздухоплавательную тему теоретик-гребец утверждал, что в легкий дождь летается лучше чем в ливень, вдова говорила что «все едино». Голос Хатидже сегодня звучал иначе.
