Чужак - Игорь Дравин

— Дорн, а если меня загонят в коридор с секирой, шансы будут?

* См. железо средневековой Европы.

— Нет, — покачал он головой, — у тебя вообще шансов нет. Одна надежда, что забьешься где-то в угол и там просидишь до конца.

— Оптимист. Тем более, давай к руке примерю.

— Дал бы тебе, да только давно я их не ковал. Не пользуются охотники кистенем в погани.

— У меня есть, — вдруг сказал паренек, — недорого отдам.

— Что ж ты кузнец свою работу не продаешь, а чужую смотришь. Не покупает никто, — съехидничал Дорн.

— Да, не берут, — ощетинился паренек, — смотрят на меня и к другим уходят. А у меня оружие и доспехи ни чем не хуже.

— Давай неси, посмотрим твою работу, — усмехнулся Дорн.

Обрадованный паренек скрылся из виду.

— Дорн, а действительно, не слишком ли он молод.

— Конечно молодой, всего пятьдесят пять стукнуло.

— Сколько, — не поверил я своим ушам.

— Пятьдесят пять.

— Не может быть.

— Как не может, — закипятился Дорн, — чтобы я не знал, сколько лет троюродному племяннику жены моего двоюродного брата!

— Стоп! Спокойно Влад, спокойно. Выдохнул, а теперь вдохнул. Спокойно.

— Что ты там бормочешь.

Выдох, вдох.

— Скажи Дорн, — медленно проговаривая слова, спросил я, — только отвечай да или нет. Это твой родственник.

— Да.

— Ему пятьдесят пять лет.

— Ну да.

— Ты считаешь его молодым.

— Ну молод он еще, но…

— ДОРН!

— Да.

— Что да.

— Молодой еще.

Вдох. Выдох.

— Дорн, скажи мне, пожалуйста, — ласково обращаюсь к сумасшедшему, — я младенец?

— Нет.

— Но мне всего тридцать четыре, мне еще, наверно, подгузники надо носить.

Дорн опасливо поглядывая на меня стал бочком пробираться к выходу из лавки.

-Ты Влад посиди тут немного, а я сейчас Нату приведу. Я понимаю, устал, перенервничал. Виданное ли дело в погань идти ничего не умея. Тут у любого здоровье пошатнется. Ты сиди не волнуйся, я быстро.

— Сидеть!!!

Спасибо командир за привитые навыки командного голоса. Дорн плюхнулся на задницу посреди лавки. Покупатели резко отшатнулись.

— Скажи друг мой, зачем мне понадобилась Ната.

— Ну, она лекарь хороший.

— Не лекарь, а магиня Жизни и не мне она нужна, а тебе.

— Почему мне, — тупит Дорн.

— Потому что ты либо ослеп, либо сошел с ума.

— Я, — удивляется Дорн.

— Ну не я же.

Задумчивый взгляд кузнеца.

— Повторяю для особо здоровых. Ната нужна тебе.

— Почему?

— Либо у тебя очень плохое зрение и ты видишь перед собой взрослого мужика вместо восемнадцатилетнего пацана, либо ты сошел с ума, говоря, что пятьдесят пять лет для человека это молодость.

— Какого человека?

— Этого!

Потеряв всякое терпение я подымаю за шкирку подошедшего, так кстати, пацана со свертком, переношу его через прилавок и показываю Дорну.

Дорн внимательно осматривает пацана, который от удивления даже не пытается барахтаться.

— Это не человек, это мой родственник, — важно заявляет кузнец.

Я сейчас сам сойду с ума. Отпускаю пацана, сажусь на пол рядом с Дорном.

— И почему твой родственник не может быть человеком, — спокойно, безразлично и устало спрашиваю я.

— Потому что он гном.

— Кто гном.

— Он. Между гномом и человеком не может быть потомства и так как он мой родственник, он гном.

— А почему не человек, — туплю я.

— Потому что я гном.

Занавес.

Сижу на полу, закрыв глаза. До ушей доносится стандартный звуковой фон базара. Люди спрашивают, торгуются, спорят и, наконец, заключают сделки. Люди.

— Тебе же говорили и люди, и эльфы, и гномы, и как его, тритоны тут есть, и черт знает кто еще. Чему ты удивляешься. Не поверил?

Поверил.

— Опять да, поверил, но как-то так, мол, пока не увижу, не рассказывайте сказки. А может, Дорн должен был сразу представиться, гном я, а не больная фантазия падре. Чем Дорн поил жертву волчиц, не помнишь. Глазки-то открой?

Послушавшись «Я» открываю глаза. Надо мной склонилась озабоченная голова Дорна, рядом с ним, с любопытством рассматривая меня, стоял его родственник, пятидесяти пяти летный малолетка.

— Влад, ты в порядке, — озабоченно спрашивает Дорн, — может сходить за Натой. Я быстро.

— Нет, Дорн, не надо, просто я никогда не видел гномов только чит.. э слышал о них, и поэтому считал тебя человеком.

— Ну конечно в деревнях мы не живем, — усмехнулся Дорн, а вот в городах бываем.

— А что ты о нас слышал, — влезает малолетка.

Ну, живете в горах, — отвечаю я, силясь припомнить земное, литературное творчество, — шахты рубите, кузнецы из вас лучшие.

— Это правда, — важно заметил Дорн, — лучше нас никого нет.

— Сильные очень, — продолжал я.

— Да. Есть такое.

— Бороды до пояса, а то и ниже и плечи метра полтора шириной.

Переглянувшись с племянником, Дорн оглушительно заржал. Родственник только заулыбался, видно так ржать ему еще не по чину.

— Вот и не понял что ты гном, ты ж вон какой щуплый, соплей перешибешь, и борода короткая.

— А ты не подумал, что с такими плечами в шахте не только работать, но даже ходить трудно. Все стены обтешешь, и застрянешь где-нибудь на повороте. Какой же ширины должны быть проходы?

— И руки, руки какой длины должны быть, — вмешался малолетка, — чтоб с такими плечами, хотя бы до носа достать.

— А борода до пояса и ниже, — веселился Дорн, — для чего, всю пыль и грязь в шахте собирать или чтоб на наковальне лучше под молот попадала.

Мрачно смотрю на веселящихся гномов. Да, опять я выступаю в явно понравившейся мне роли шута. Вот и верь после этого всей писанине. А ржут-то как, заливаются, Петросяна на вас нет, мигом смеятся отучил бы.

— Может, покажешь свою работу, — прервал я веселье гномов.

Довольно ухмыляющийся юный кузнец развернул сверток и достал кистень.

— Вот смотрите.

Небольшая, сантиметров тридцать черная рукоять. Маленькая гарда сантиметров в десяти от оковки одного конца рукояти, оковка с кольцом на другом, тонкая цепочка, маленький ромб, толщиной сантиметра три, шириной шесть и высотой восемь, на конце. Вспоминая земные образцы этого оружия, особенно тяжелый пехотный моргенштерн*, я поморщился.

— Парень, мне сегодня в ночь по погани гулять придется, а не воробьев по улице гонять.

— А ты примерь к руке.

Я беру в руки боевой кистенек. Опаньки, игрушка то тяжелая. Килограмма два, никак не скажешь по внешнему виду. Отпускаю цепь и, с негромким шелестом, оружие встает на боевой взвод. Вот это дела, вся тяжесть данного инструмента для вышибания мозгов ближнему, сосредоточена в ромбе, цепь и рукоять практически ничего не весят. Если вспомнить сопромат, с его правилами рычагов, моментов и прочей хренью, то такая конструкция, с концентрацией веса в ударной точке, по эффективности применения максимальна. Остальные виды холодного оружия завистливо стискивают зубы.