Крылья Севастополя - Владимир Коваленко

В Краснодаре мы узнали: в эту ночь лишь 13 самолетов произвели посадку благополучно, доставив 24 тонны боеприпасов и 232 человека командного и летно-технического состава. Остальные 7 «дугласов» заблудились в неспокойном после прохождения метеофронта море, не нашли Севастополь и возвратились на Кавказ. Саши Красинского среди вывезенных не было. Горькая, обидная потеря!

Больше «дугласы» в Севастополь не пошли.

За одиннадцать ночей Московская авиагруппа особого назначения произвела 229 боевых вылетов, доставила осажденным более 200 тонн боеприпасов и продовольствия, вывезла 1542 раненых, 630 человек летно-технического состава и эвакуированных, 12 тонн специального груза.

Небольшой была наша помощь защитникам Севастополя, но ведь и море состоит из отдельных капель.

…В тот же день мы распрощались с летчиками МАОН и возвратились в Геленджик. Нерадостные вести ждали нас. В Севастополе немцы подошли к границе Херсонесского аэродрома, к позициям 35-й батареи береговой обороны, расположенной рядом с маяком, на самом конце севастопольской земли. В ночь на 2 июля, расстреляв все снаряды, команда взорвала батарею, а ее бойцы влились в ряды оборонявших Херсонес. Ночью к Херсонесу подходили тральщики, морские охотники, подводные лодки, которые подбирали бойцов, уходивших в море на лодках, плотах, а то и вплавь.

Вечером из Геленджика в Севастополь вылетело два больших гидросамолета ГСТ. Экипажам было приказано произвести посадку в море, возле Херсонесского маяка, забрать оттуда Михайлова и других летчиков, не успевших эвакуироваться, особенно раненых. Мы с волнением ждали возвращения самолетов. Никто не уходил с аэродромной площадки. Наконец перед рассветом послышался гул моторов, а затем мы увидели и миганье сигнальных огней. Самолеты, один за другим, подрулили прямо к берегу, ткнулись носами в гальку. Прозвучала команда:

- Принимайте раненых!

Все бросились к самолетам, прямо в воду, стали выносить раненых. Потом спрыгнули члены экипажей. Штурманом на одном из самолетов летал Ваня Ковальчук. Он и поведал мне о последних часах жизни комиссара Михайлова. [131]

…В группе командиров, шедших по живому коридору к самолету Скрыльникова, Михайлов был замыкающим, последним. До «Дугласа» оставалось несколько шагов, когда к Михайлову кинулась женщина с ребенком на руках.

- Возьмите хоть его, чтобы гадам не достался! - крикнула она, протягивая малыша.

Михайлов остановился, посмотрел на женщину, на ребенка, и, уступая им дорогу, сказал матросам:

- Пропустите!

- Товарищ комиссар!…

- Я остаюсь для приемки самолетов, - спокойно ответил он.

Михайлов знал, что самолетов больше не будет, знал, что остается на «пятачке», с которого вряд ли удастся выбраться живым. Но знал и другое: в такой обстановке слово старшего командира значит для остающихся бойцов очень много. И уступил дорогу жизни женщине с ребенком.

Когда улетел самолет, Михайлов собрал моряков, летчиков, бойцов - всех, у кого было оружие и кто был способен драться с врагом. Приближалось ясное летнее утро, но именно оно, утро, сулило новые бешеные наскоки врага. Комиссар обратился к бойцам:

- Ночью будем пробиваться в горы, к партизанам. Но для этого надо продержаться еще один день.

Раненые рассказывали, что это был день ада. Фашистские самолеты пикировали, бомбили и обстреливали безнаказанно, потому что наших истребителей в воздухе уже не было. Артиллерия врага «перепахивала» каждый метр аэродрома. Но когда гитлеровцы в очередной раз кидались в атаку, их встречал дружный огонь.

Выстояли севастопольцы и в этот день! А когда наступил вечер, Михайлов с автоматом в руках повел группу на прорыв. Дважды моряки бросались врукопашную, но пробиться не могли - слишком неравными были силы.

Оставив раненых в землянке, вырытой в высоком обрыве берега, Михайлов повел бойцов на прорыв в третий раз. Падали убитые на каменистую землю, но живые пробивались вперед. В последнюю минуту, когда уже брешь была пробита, у ног комиссара разорвался снаряд. Он успел крикнуть:

- Вперед, братцы!

А может, он произнес эти слова еще до того, как разорвался снаряд… [132]

Враг в Севастополе. Мы понимали это, но примириться не могли. И вот сообщение Совинформбюро: «По приказу Ставки Верховного Главнокомандующего наши войска оставили город Севастополь…» Слова падают, как тяжелые камни, болью отзываются в сердце.

Мы стоим у репродуктора тесной группой, объединенные общим горем, слышим знакомый голос Левитана: «Сколь успешно выполнил Севастопольский гарнизон свою задачу, это лучше всего видно из следующих фактических данных. Только за последние 25 дней штурма Севастопольской обороны полностью разгромлены 22, 24, 28, 50, 132-я и 170-я немецкие пехотные дивизии и четыре отдельных полка, 22-я танковая дивизия и отдельная мехбригада, 1, 4-я и 18-я румынские дивизии и большое количество частей из других соединений. За этот короткий период немцы потеряли под Севастополем до 150 тысяч солдат и офицеров, из них не менее 60 тысяч убитыми, более 150 танков, до 250 орудий. В воздушных боях над городом сбито более 300 немецких самолетов. За все 8 месяцев обороны Севастополя враг потерял до 300 тысяч своих солдат убитыми и ранеными. В боях за Севастополь немецкие войска понесли огромные потери, приобрели же - руины»…

…Прошли годы, десятки лет. Многое стерлось из памяти, но тот горестный день остался со мной навсегда. Словно это было вчера, вижу бледное, с дрожащими губами лицо Дмитрия Кудрина, окаменевший взгляд Евгения Акимова и слезы Николая Астахова. Балагур и острослов Астахов стоял онемевший, из его глаз одна за другой катились по щекам крупные слезы, он не замечал их…

Каждый по-своему прощался с Севастополем. Но даже в эти горестные минуты никто из нас ни на йоту не сомневался, что мы вернемся в этот город и поклонимся его священным руинам.

Ожидание

Осень 1942 года. За короткий срок фашистская бронированная армада проползла от Донбасса к берегам Волги, черной чумой разлилась по Дону, Кубани, Ставрополью, захватив огромную территорию юга нашей страны. И уперлась в стены Сталинграда.

Гитлеровские стратеги не скрывали своих намерений: после захвата Сталинграда двинуть войска на север, по правому берегу Волги, в обход Москвы с востока и на юг, [133] на захват бакинской нефти. Их манило Закавказье, выход к границам Турции, которая все еще соблюдала нейтралитет - шаткий, очень ненадежный, выжидательный, но соблюдала.

Над Сталинградом нависла смертельная опасность. Немцы сбрасывали листовки, в которых бахвалились: «Сопротивление бессмысленно. Судьба Сталинграда решена. Падение города - вопрос нескольких дней!»

Так думали немцы. А защитники Сталинграда отвечали все более стойким сопротивлением, с каждым днем оно крепло. Вся страна, весь мир следили за этой битвой, следили с болью и надеждой.

Все больше осложнялось положение на Черном море. Севастополь был уже в глубоком тылу врага, противник стоял в Новороссийске, под Туапсе, немецкие альпийские части лезли на кавказские перевалы. База Черноморского флота переместилась в Поти - в самый юго-восточный угол Черного моря. Дальше кораблям отступать было некуда.

Перебазировалась и наша отдельная авиаэскадрилья особого назначения, которой командовал майор М. В. Виноградов. Как уже упоминалось, эскадрилья была создана из целого 116-го авиаполка, который до этого воевал в Севастополе. Теперь же самолетов осталось мало, летать практически было не на чем. Мы стали «безлошадными». Только иногда один-два экипажа вылетали на разведку в море, на поиск караванов и подводных лодок противника. Но по-настоящему боевыми эти редкие полеты мы не считали.

Особое же назначение эскадрильи заключалось в том, что перед нами была поставлена задача: готовиться к перегонке самолетов из Америки через Дальний Восток. Мы с энтузиазмом засели за карты и книги: изучали маршруты, рельеф местности, новые способы навигационного обеспечения дальних полетов в незнакомых районах, материальную часть самолетов.

Но время шло, а командировка за новыми самолетами все откладывалась и откладывалась.

Мы по- прежнему оставались в положении «безлошадников». А другие летали. И хорошо летали. Добрые вести шли с соседнего аэродрома, где базировались пикирующие бомбардировщики Пе-2 40-го авиаполка. Там были Василий Мордин, Андрей Кондрашин, Иван Корзунов, Иван Филатов, Дмитрий Лебедев, Слава Богомолов, Анатолий Коваленко, Федя Волочаев и другие наши друзья-севастопольцы. [134] О их боевых делах мы знали из рассказов знакомых летчиков, из очень редких писем, которые присылали друзья, а больше всего -из заметок в газете «Красный Черноморец».

Однажды из штаба ВВС сообщили: на перевале Санчаро, от которого идет путь на Сухуми, сложилось угрожающее положение, вражеские автоматчики по узкой тропинке просочились на южный склон гор. Необходимо найти эту тропинку и закрыть ее. Эту задачу поручили Андрею Кондрашину со штурманом Вячеславом Богомоловым (на счету Кондрашина уже было 200 боевых вылетов, грудь его украшали 2 ордена Красного Знамени). Ведомым пошел экипаж лейтенанта Михаила Плохого.