Мечты о счастье - Патриция Райс

– Кое-кому везет, и детей иногда путают в роддоме. Увы, в данном случае это невозможно. Как по-твоему, родится мальчик?

Майя издала невнятный звук сквозь частое неглубокое дыхание.

– Понятия не имею, – сказала она чуть позже. – Ой! Черррртовски больно!

Замечание перешло в крик. Машина не кричит, когда из нее извлекают карбюратор. Схватки шли все чаще.

Аксель вспомнил указания акушерки: надо следить, когда появится головка, – и обрадовался. Если действовать методично, шаг за шагом, а главное – не раздумывать над тем, что происходит...

В ногах кушетки едва хватило места, чтобы присесть на корточки. Осознав, что он сидит перед роженицей и что одеяло сейчас будет сдвинуто с ног, Аксель перепугался почти до потери сознания. Происходило нечто слишком личное, слишком интимное.

– Когда будут видны волосики, скажи, – тихо произнесла Майя, приспосабливая одеяло.

Каким-то чудом Акселю удалось улыбнуться. Если превратить все в шутку, если не закрывать рта и говорить, говорить, то будет легче, все будет проще.

– Отец знает? – спросил он.

Майя не выказала интереса, словно ей было все равно.

– Его теперешняя подружка сказала, что он в Нашвилле, записывает пластинку. Она обещала все передать, но я сомневаюсь. Остается ждать звонка затаив дыхание.

Она хмыкнула и тут же закричала так, что с потолка, казалось, посыпалась штукатурка.

– Ничего себе «затаив дыхание»! – буркнул Аксель.

Прошло некоторое время. Дело как будто продвигалось.

– Волосики! Я вижу волосики! – вдруг вырвалось у Акселя.

Майя процедила сквозь зубы то, что он счел грубым проклятием в адрес отца ребенка. Хотелось от души присоединить к нему парочку своих собственных, но для этого у Акселя слишком клацали зубы. Дьявольщина, он ведь не акушер! Он всего лишь владелец ресторана! И может сделать превосходный мартини, но не обучен принимать роды.

Аксель заглянул в свои записи, ничего не разобрал, прикинул, как бы позвонить снова, не нарушив стерильности перчаток, и едва не получил сердечный приступ, когда Майя выгнулась дугой, залив постель влагой и кровью.

– Господи! Господи! Господи!!!

Он сидел на корточках и трясся крупной дрожью, а ребенок выскальзывал наружу: рыжеволосая головка, хрупкие плечики... Что делать? Ведь что-то же надо делать!!! Но когда ребенок выскользнул целиком, Аксель чисто инстинктивно принял его. Весь во власти благоговейного ужаса, с нервами на пределе, он приподнял новорожденного.

Новорожденную.

– Девочка... – прошептал он, не зная, слышат ли его. – У тебя девочка...

Однако впереди все еще была уйма дел. Перерезать пуповину. Извлечь послед. Издать крик.

Нет, издать крик должен не он, а ребенок.

Аксель прочистил новорожденной ротик, шлепнул по задку и был вознагражден слабым криком, от которого на глаза навернулись слезы.

Она живет! Она дышит! От облегчения подкосились ноги, и Аксель едва не рухнул рядом с Майей на постель. Он принял роды и не потерял ни ребенка, ни мать. Плечом отерев со щеки слезу, Аксель проделал все, что, оказывается, помнил из указаний акушерки. При этом в памяти вспыхивали картины из прошлого: лицо врача, сообщившего ему, что Анджела мертва и ребенок тоже; рыдания тещи; вой сирены «скорой помощи»...

В тот раз он опоздал, но на этот раз явился вовремя.

Сирена «скорой»... сирена «скорой»...

Сирена «скорой»!

– Дай мне подержать ее, – услышал он, возвращаясь к реальности. – Пусть будет со мной, пока не заберут.

Заберут? Только через его труп!

Аксель запеленал крохотное создание в наволочку, под протестующий плач и взмахи красных кулачков. Такая маленькая, она уже имела обо всем собственное мнение – возможно, оно естественным образом прилагалось к рыжим волосикам. Аксель с гордой улыбкой вложил дитя в руки матери.

– Овен, – сказал он. – По всему видно. Ответная улыбка Майи окупила весь его ужас, все усилия. Тяжелый ком в груди понемногу рассасывался.

– Господи, как же я люблю тебя!.. – сказала Майя, глядя на него.

И прикрыла глаза.

Она любила – Господа, ребенка, Акселя. Любовь, что переполняла ее в этот миг, была поистине всеобъемлющей. Прижимая к груди дитя, Майя вспоминала мужское лицо, измученное и осунувшееся, с влажным следом слезы на щеке; руки, большие и умелые, что помогли ее дочери появиться на свет и потом держали ее благоговейно, как драгоценность; серые глаза, ставшие совсем светлыми, сияющими от переполнявших чувств. В этот миг она видела Акселя насквозь. Где-то в ледяном сердце северного бога оставалась любовь, нужно было лишь протянуть к ней горячие руки и отогреть.

Констанс это удалось. Удалось новорожденной. Он любит детей, этого у него не отнять. Она перед ним в неоплатном долгу.

– Алекса, – прошептала Майя под нарастающий аккомпанемент сирены.

– Что?

Она ощутила, что Аксель склонился ближе, приподняла тяжелые веки и улыбнулась ему. Это был самый красивый мужчина, какого ей только приходилось встречать. Сейчас, в облепившей тело мокрой рубашке, с растрепанными волосами, он больше походил на морское божество, чем на Тора, с которым она его обычно сравнивала. Вид у него был озабоченный. Если бы не ребенок в руках, Майя непременно потрепала бы его по щеке, чтобы приободрить.

– Алекса... – прошептала она. – Не совсем Аксель, но близко.

Что бы ни случилось потом, думала Майя, она всегда будет любить этого человека с суровым лицом и встревоженными глазами и будет считать, что ребенок у нее именно от него. Это он подарил Алексе жизнь.

Майя уже забылась тяжелой дремотой, а Аксель все смотрел и смотрел на нее, пораженный до глубины души.

Алекса. Майя назвала ребенка в его честь.

Он слышал, как хлопнула входная дверь, видел, как бегут санитары с носилками, но оставался равнодушным к суете, словно смотрел на все с вершины отдаленного холма. Еще совсем недавно он был частью мира, в котором обитала Майя: доброго, сердечного, полного смысла. Но все кончилось, и он снова был снаружи – сторонний наблюдатель. Они снова были друг другу никто.

Она сказала, что любит его. Наверное, бредила.

Майю уложили на носилки. Не уверенный, что имеет на это право, Аксель дотронулся до ее руки, и Майя легонько сжала его пальцы. Она могла отдернуть руку, но не сделала этого. Она не отталкивала его и теперь, когда все было позади.

Носилки поставили на колеса и повезли. Ребенка забрали тоже, и Аксель промолчал, зная, что не имеет на него никаких прав. Но еще совсем недавно, несколько минут назад, он чувствовал, что они безмерно близки, как если бы это был его ребенок. Хотелось верить, что это повторится и он снова ощутит себя другим человеком. Потому что тот, другой, был лучше.